Ромейский талисман
Шрифт:
– Хороший город я оставлю тебе, Ингвар! – сказал с усмешкой князь своему спутнику, худощавому светловолосому юноше с невыразительным лицом.
– Оставишь? – встрепенулся юноша. – Что это значит?
– Тебе пора становиться мужчиной и воином. Только настоящий воин сможет удержать в руках такую землю, как эта. – Хельгер простер руку в сторону города. – Десять лет назад Киев был другим. Вон там, где сейчас Пасынча Беседа, был пустырь. Пристаней было всего две, и обе никудышные. И Подол был вполовину меньше. Каменных домов вообще не было. И кругом был лес, дома порой стояли прямо среди деревьев. Но Аскольд и Дир знали, чего стоит этот город, потому и сражались за него отчаянно… Тебе тогда было всего три года. Помнишь что-нибудь?
– Ничего, – признался Ингвар.
– Хвала Одину, что не помнишь. Тогда пролилось столько крови, что воды Почайны стали красными. В сражении за Киев полегла половина моей дружины, потому что поляне дрались яростно. В тот день Аскольд и Дир погибли. И я стал конунгом, или, как говорят руссы, князем. Хорошо, что ты всего этого не помнишь.
– Ты не ответил на мой вопрос.
– Какой вопрос?
– Ты говорил, что собираешься оставить мне этот город. Почему?
– А ты не понимаешь? Я стар. Скоро Один призовет меня в Валгаллу, и я прошу богов об одной милости – позволить мне умереть в бою. Так или иначе, рано или поздно тебе быть князем. Это твой город и твой народ. Тебе уже шестнадцать. Твой отец Рорк был чуть старше тебя, когда стал правителем словен.
– Почему ты все время сравниваешь меня с моим отцом, Хельгер? – в голубых водянистых глазах юноши мелькнули гневные огоньки.
– Я не сравниваю. Я лишь хочу, чтобы ты помнил, чей ты сын.
– Я не помню своего отца. Я бы предпочел, чтобы моим отцом был ты.
– Я не твой отец. Но я сделал все, чтобы заменить его тебе.
– Ты никогда не рассказывал мне о моем отце, Хельгер.
– Разве? – Старый князь усмехнулся. – Я плохой рассказчик. К тому же со дня смерти Рорка прошло больше пятнадцати лет. Я мало что помню.
– Ты меня обманываешь. Просто не хочешь рассказывать. Клянусь Одином, я на тебя обижусь!
– Клянись Перуном, малый. – Хельгер ласково похлопал юношу по плечу. – Или Сварогом. Один – бог норманнов, не твой бог.
– Но я же норманн!
– Ты рожден на этой земле. Значит, ты русс.
Ингвар собрался возразить своему пестуну, но внизу на стрельницах затопали тяжелые сапоги, послышались громкие голоса. Секунду спустя в проеме люка в полу башни показалась голова сотника Борзи.
– Воевода Ола вернулся, княже! – прокричал сотник; после того как в последней войне с хазарами его ошеломили в бою тяжелой булавой, Борзя стал плохо слышать. – С ним люди из Чернигова!
– Хорошо, идем. – Хельгер подкрепил слова кивком и жестами.
Борзя нырнул обратно в люк. Ингвар, повинуясь взгляду пестуна, последовал за сотником. Потом на стрельницу спустился сам Хельгер.
На току у подножия башни уже собрались любопытные, окружив группу всадников, весь вид которых говорил о том, что они проделали тяжелый многодневный путь. Воевода Ола, дюжий седобородый норманн, завидев князя, сошел с коня, опустился на одно колено.
– Слава тебе, конунг! – сказал он по-норманнски.
– Говори по-русски! – велел Хельгер, заметив, что вокруг них уже собралась большая толпа воинов и горожан. – С чем прибыл?
– Торков под Черниговом больше нет. А постарались ради этого молодцы, которых я привел с собой.
– Славная весть. – Хельгер перевел потеплевший взгляд на двух всадников, продолжавших оставаться в седлах, будто и не князь к ним подошел. Первый, тот что помоложе, явно русич, хоть и чернявый и темноглазый, с едва пробившимися усами и бородкой. Хельгер бросил на него мимолетный взгляд – второй воин заинтересовал его куда больше, ибо по виду был чужеземцем. На коне сидел гордо и спесиво, уперев правую руку в бок, и с вызовом поглядывал на собравшуюся вокруг толпу. Широкоплечий, коренастый, большеголовый, с окладистой черной бородой, в которой кое-где мелькает седина. Да и вооружен отлично – кольчуга превосходной работы, скорее всего арабская, со стальными пластинками на груди, стальные поножи, сапоги из доброй кожи. Над левым плечом торчит рукоять привешенного за спиной прямого арабского меча-шемшира, весьма искусно отделанная. К луке седла приторочены шлем с личиной и бармицей и стальная шипастая булава с яблоком в два кулака величиной. Весь грозный облик воина и его богатое вооружение совершенно не вязались с его конем, простым мерином с облезлыми коленями и спутанной гривой. Впрочем, у второго черниговского воина конь не лучше.
– Вижу я, что ты не славянского племени, витязь, – сказал Хельгер старшему воину. – Как твое имя?
– Великий князь киевский! – Чернобородый воин наконец-то спешился и склонился перед Хельгером в учтивом поклоне, прижав правую руку к груди, заговорил неожиданно на неплохом русском языке, хоть и с сильным акцентом: – Меня зовут Давид Таренаци из Гегарда, я искатель славы и подвигов. На моей родине, в далекой Армении, обо мне сложили немало песен, и мне захотелось повидать мир и прославить свое имя в далеких странах. С купеческим караваном я отправился сначала в земли сельджуков, оттуда в богатую и вероломную Романию, а затем на Русь, о которой слышал от людей, знающих немало хорошего. Я ехал в славный город Киев, чтобы поступить к тебе на службу. Но проклятые купцы обманули меня, сказав, что держат путь в Киев – на самом деле они ехали в хазарские земли. Так я паче ожидания оказался в Чернигове, о чем, впрочем, совсем не жалею.
– Ты хотел служить в моей дружине, не так ли? – спросил Хельгер, пряча в бороде улыбку.
– Хотел, – подтвердил армянин. – Я и сейчас этого желаю всей душой и всем сердцем. На моей родине хорошо знают о грозном Хельгере Русском и его победах.
– Видишь, Ингвар, – обратился князь к сыну Рюрика, – в чужих землях меня называют Хельгером Русским, а не Хельгером Норманном! Это неспроста… Вижу я, что воин ты храбрый, Давид из Армении. Но право стать моим керлом еще нужно заслужить.
– Позволь мне сказать, конунг! – выступил вперед Ола. – Витязь сей и вправду боец непревзойденный. Когда подошел к Чернигову нечестивый торчин Явуз со своей ордой, воевода Жерех струсил и задумал сдать торкам город. А этот воин как раз у Жереха гостил, ну и распорядился по-своему – Жереха связал, засадил в поруб, а сам возглавил оборону города. В первый же день, когда торки на ворота черниговские поперли, витязь Давид один выехал на них и обратил в бегство, а потом всего с пятью воинами само стойбище степняков атаковал и в пух их разбил. Самого Явуза зарубил вот этот молодец. – И Ола показал на молодого воина. – После того как хан их погиб, торки рассеялись, кто куда.
– Ты Явуза торского зарубил? – спросил Хельгер у юноши.
– Я, княже, – ответил темноглазый воин. – Прости, княже, не могу сойти с коня, чтобы поклониться тебе. Рана у меня в ноге, без чьей-нибудь помощи спешиться не сумею.
– Истинно говорит воевода Ола – этот юнец снес Явузу голову, – подтвердил Давид Таренаци, раздувая ноздри от избытка гордости. – Мечом он владеет на диво хорошо, я сам видел, как сей юноша ратной потехи ради разрубал брошенные в воздух яблоки. А я мечом своим разогнал торков, как поганых шакалов, и изрубил их немало.
– Посмотрю я, истинно храбрых воинов послал мне Один. – Хельгер милостиво кивнул молодому воину. – Как твое имя, сынок?
– Зовут Владом, а кличут все Вороней.
– Откуда родом будешь?
– Из псковской земли.
– Стало быть, Влад Вороня? Запомню. Эй, Борзя!
– Княже? – Сотник протолкался из-за спин собравшихся к князю, застыл в ожидании.
– Этих двух воинов зачислишь в свою сотню, – велел Хельгер. – И от меня по серебряной гривне на шею и тому и другому. Заслужили они награду своей храбростью. А куда собаку Жереха подевали?