Ромейский талисман
Шрифт:
– Нет. – Ивка упрямо мотнула головой. – Хочу остаться с ним. Если помрет, то на моих руках.
– Не помрет он, – сердито возразила Ольга. – Вскую говоришь. Неделя прошла, а он все борется. Довезем его до Киева, там волхвы Перуновы его исцелят.
– Душа у меня болит. – Ивка подняла на подругу глаза, окруженные темными тенями. – Ничем не могу ему помочь. Будто дитя малое он. Рада бы жизнь за него отдать, да только ведаю, ничем мои боль и смерть ему не помогу г.
– Так крепко любишь его?
Ивка закусила губу, чтобы не разрыдаться, кивнула. Ольга
– Счастливая ты, – шепнула она, – нашла своего суженого. А мне предстоит жизнь прожить с тем, кого не люблю.
– Холодно! – застонал вдруг Ворш.
– Горит он весь. – Ивка выпрямилась, посмотрела на Ольгу. – Поможешь мне его раздеть?
– Ты что задумала?
– Поможешь или нет? Согреть его хочу.
Ольга кивнула. Вначале ей было непонятно, что задумала Ивка. Ей показалось, что они только напрасно мучают несчастного ведуна. Ворш метался на постели, когда девушки стягивали с него рубашку и штаны. Зачем, подумала Ольга, стараясь не смотреть на обнаженного мужчину. Но потом, когда Ивка начала сама раздеваться, Ольга все поняла.
– Может, поможет? – сказала она, наблюдая за Ивкой.
– Поможет, – твердо сказала Ивка и забралась к мечущемуся в горячке Воршу под одеяло, прижалась к его пышущему жаром телу своим, обняла, зашептала что-то, то ли заговоры, то ли молитвы богам, то ли просто ласковые, полные любви слова. Ворш, согретый ее теплом, постепенно затихал, даже на мгновение смог открыть глаза – и посмотрел на Ольгу. Этот взгляд был страшен. Это был не Ворш – кто-то другой окинул ее взглядом, в котором смешались смертельная ненависть и бешеная жажда крови. Ольга похолодела от страха, испуганно зачурилась.
– Уходи, – сказала ей Ивка со странным блеском в глазах. – Оставь нас.
– Что-то с ним не так, Ивка. Боюсь я.
– Уходи, прошу!
– Как скажешь.
Ольга вышла на палубу ладьи со странным чувством. Над Днепром давно сгустилась непроглядно темная ночь, шел не по-летнему холодный дождь, порывами налетал ветер, раскачивая ладью. Ольга постояла немного, пытаясь побороть приступ морской болезни, подставляя лицо свежему ветру. Запахнув одежду, направилась к появившемуся на палубе владельцу ладьи Радомилу.
– Что, плох совсем? – спросил Радомил, увидев девушку.
– Сколько еще до Киева осталось? – не ответив, спросила Ольга.
– Недалече, день пути. Любеч давно прошли. Оглянуться не успеешь, как в Почайну войдем. Мой кумвар быстроходен, таких в самом Новгороде немного. Шла бы ты, девонька, вниз. Не ровен час, продует тебя.
– Не продует.
– А ты с норовом, – сказал игриво Радомил. – У вас во Пскове все девицы такие?
– Все. Но я самая норовистая.
– Оно и видно. Шла бы, поспала. Как из Себежа вышли, ты почти не спишь. И не ешь.
– Не хочу ничего. Одного жажду – побыстрее Киев увидеть. И Воршу помочь.
– Ты ведь так и не рассказала мне, что с вами приключилось.
– И не расскажу. Сама с трудом верю в то, что с нами было.
– По всему видно, несладко вам пришлось. Однако не хочешь – не говори. Не неволю. А поспать все-таки надо. Иди в мою каюту.
– А ты?
– А что я? Торговый человек ко всему привычен. Приходилось и в чистом поле спать, и на голом камне, и в снегу ночевать. Там, где ты до сих пор ночевала, волхв больной спать тебе не даст. Уж больно громко он стонет. Не положу же я дочь воеводскую в трюме на подстилке! Некрас-то ваш спит уже давно, десятый сон видит.
– Коли так, можно и поспать. Только ты, если что, сразу меня буди, хорошо?
– Уговор!
Радомил проводил девушку взглядом, потом покачал головой. С того момента, как он встретился на причале в Себеже с этой странной компанией, бывалый гость Радомил не переставал думать об этих людях – и больше всех об Ольге. Девушка его почему-то сильно удивила. Она заговорила с ним первой. Назвалась Ольгой, дочерью псковского посадника Ратши. Объяснила, что ей и ее спутникам надобно в Киев, и чем быстрее, тем лучше.
У Радомила было много вопросов – как это дочка псковского воеводы оказалась в Себеже, появилась, как рассказали ему его люди, невесть откуда? И с чего это у псковитянки имя варяжское? Почему у нее такие странные спутники – мальчишка с оружием, девица с горящими зелеными глазами, похожая на ведьму, да раненый волхв? В какой переделке они побывали, если у всех четверых одежда изорвана и в кровавых пятнах? Но Радомил не стал расспрашивать девушку. Решил, что придет момент, и его странные пассажиры сами ему откроются – хотя бы для того, чтобы облегчить душу. Но не дождался. Он взял их на борт своего кумвара, хотя им нечем заплатить. Пожалел раненого волхва, устрашился Перунова гнева. Или же все-таки эта совсем молоденькая псковитянка так тронула его? Все одно, он плывет в Киев – отчего же не помочь? Поглаживая бороду, Радо-мил прошел на ют, к кормчему.
– Не спится, хозяин? – поинтересовался кормчий.
– Ночь больно тревожная. Гляди, непогода еще пуще разыграется.
– А и ладно! Вода нынче высокая, мели не страшны. Тутошние места я добре знаю.
– Ну-ну! – Радомил посмотрел вперед, на нос, где колеблющимся пламенем горели факелы. – До Киева еще далече.
– Коли боги подмогнут, к завтрашнему вечеру по Подолу ходить будем, на баб смотреть.
– Тебе бы, Дюжа, только бабы. Держи весло крепче. Пойду, вниз спущусь.
– Что пришлые эти? Наши бают, волхв-то совсем занемог.
– Занемог. Видать, от раны у него горячка. – Радомил помолчал. – Знать бы, где он рану эту получил!
– А нам-то что? Лишь бы то язва моровая не была. Уж больно плохо он выглядел, волхв этот, еще когда в Себеже на кумвар его вели. А уж теперь и совсем разболелся.
– Не, то не язва. Моровый веред бы его давно прикончил. А следить за ними надобно в оба. Волхв этот меня беспокоит зело. Мыслю я, он из Перуновых бойцов, я про них еще юнаком слышал. Особые это бойцы. Их на нежить натаскивают. Посох у него, видал, какой? С тайными знаками и серебром окованный. Вот и думаю я – не в бою ли с нежитью волхв этот ранен?