Ромул
Шрифт:
Ромул не стал советоваться с собранием, но отвечал при всех — пусть никто не говорит, что он ведёт переговоры за спиной подданных. Он объяснил, что город не в состоянии нанять это войско. В Риме слишком мало серебра, а просто за паек из зерна и мяса такие доблестные воины, надо полагать, сражаться не станут. Главный посол ответил, тоже обращаясь к собранию:
— Вот и все так говорят, великий царь. Нас слишком много, и мы не по средствам ни одному городу. Конечно, это доказательство того, что наш Лукумон удачливый полководец: люди к нему так и стекаются. Но с другой стороны, нам надо есть, и мы честно отрабатываем содержание.
Слушатели зароптали. Может, Рим и был вначале разбойничьим гнездом, но это ещё не значит, что в город сейчас принимают кого попало. Послы не стали бы так хвалиться своими командирами, просвещёнными этрусками, не будь половина рядовых дикарями из Лигурии да беглыми рабами. Наёмники хороши как товарищи на поле боя, но никто не пожелает их в соседи жене и детям.
Но как раз, когда римский народ собирался приступить к голосованию, примчался всадник со срочным известием с границ. Сабиняне наконец зашевелились, через пару дней их войско окажется под стенами Рима, и их гораздо больше, чем ожидалось. Ромул обратился к подданным с речью.
Он подчеркнул, что в ближайшие дни предстоит решающая битва. Это меняет дело. Если победят сабиняне, Риму конец, но если верх одержат римляне, то они смогут расширить свои рубежи и дать место новоприбывшим. И потом очевидно, наёмники — это своевременная помощь, которую посылает Марс, и если не принять их, бог разгневается.
— Опять Марс отец и Ромул — его уста, — проворчал Марк. — Неужели он не может просто доказать, что прав, а не стращать нас небесным гневом?
Однако Марк, как и все, проголосовал за то, чтобы принять воинов Лукумона, луцеров, как они себя называли: Ромул умел добиваться своего.
Вечером Марк излил душу Сабине, но та заметила только, что для несчастной Тарпейи прибавилось женихов. Марк совсем забыл о девушке, но вынужден был согласиться.
— Конечно, большинство наёмников — безродные головорезы, — сказал он, — но среди них попадаются и молодые аристократы, у которых много старших братьев. Сам Лукумон, по этрусским меркам, знатного происхождения, и не исключено, что не он один.
— Хорошо бы из этого что-нибудь вышло, так жалко бедняжку. Но ваш царь Ромул, похоже, боится моих родичей, хотя сам затеял эту войну. Мне и самой жутко. Что будет с малышом, если город начнут штурмовать! Может быть, улизнём на побережье и переждём, пока всё успокоится? Если ты не поднимешь оружие против сабинян, я постараюсь, когда война кончится и Рим будет разрушен, устроить тебе дом в нашей деревне. И маленький Марк вырастет среди честных, порядочных сабинян, а не в скопище разбойников и наёмников.
— Ты прекрасно знаешь, что я не могу убежать перед битвой. Я свободный воин, сын свободных родителей. Жалко сражаться против твоей родни, но ничего не поделаешь. Не хочу пролить кровь тестя, но вряд ли мы встретимся. Без панциря в первый ряд меня не поставят, а битва будет огромная, с обеих сторон тьма народа.
— Не надо об этом... Кто бы ни победил, пострадают мои близкие. Конечно, ты не можешь убежать, я бы не пережила
— Нет, дорогая. За твою честь надо отомстить, для того и даны свободным людям копья.
Глава 4. ЮПИТЕР СТАТОР
Все римские воины ждали битвы, и большинство — с тяжёлой тревогой. Правда была на стороне сабинян, да и независимо от того, кто прав, кто виноват, не может же один-единственный город Рим справиться с громадным войском Сабинского союза! По донесениям, в поход выступили почти тридцать тысяч разъярённых горцев. Ромул обдумывал самые отчаянные уловки, чтобы любой ценой пополнить ряды защитников.
К счастью, выяснилось, что луцеров гораздо больше, чем полагали. Половина, оказывается, притаилась поблизости и ждала, как примут послов. Когда наёмники узнали, что станут гражданами сильного города, они с воодушевлением вернулись к товарищам. Выстроив своё войско на лугу под Капитолием, Ромул был удивлён и обрадован: двадцать тысяч пехоты, почти тысяча всадников. Вот только больше половины — наёмники и чужаки из колоний, поневоле начнёшь бояться, что они захватят город и вышвырнут исконных поселенцев. Эмилий, когда родичи поделились с ним этими опасениями, успокоил их, объяснив, что луцеры не составляют отдельной силы, потому что это на редкость пёстрый сброд. Все эти этруски, латиняне, самниты — дикари, забредшие с дальнего юга и дальнего севера. Они объединяются только, чтобы пограбить, и не могут действовать сообща.
Болото у подножия холмов пересохло от зноя, только в одном месте можно было увязнуть, если не знаешь местности. Каждое утро римское ополчение выстраивалось в долине, готовое биться с захватчиками, и каждый вечер воинов отпускали спокойно ночевать за крепким палисадом.
Сабиняне не спешили — возможно, надеялись, что разношёрстное войско за это время разбежится.
Но вот однажды вечером плотный строй сабинян показался на левом берегу. Для битвы время было слишком позднее, и римляне ушли за палисад. Сабиняне встали лагерем неподалёку, и всем стало ясно, что сражение состоится наутро.
Но в полночь затрубили тревогу. Марк нехотя поднялся, взглянул ещё разок на спящего сына, поел каши, которую ему подала Сабина, но не стал просить жену застегнуть ему перевязь: как бы она не наложила какого-нибудь заклятья на его оружие, ведь он шёл сражаться с её родичами.
Внутри палисада было тесно. Ополчение едва могло там разместиться, пришлось открыть ворота, чтобы конница выстроилась на склоне, за рвом. Никто не знал, почему всех подняли, когда сабиняне вроде бы не думали нападать. Воины возмущались, что им среди ночи устроили ложную тревогу, но потом все увидели, как на той стороне долины на Капитолии вспыхнули факелы.
Множество факелов горело и на Палатине. Появился царь Ромул, он протискивался сквозь ряды воинов; конюший вёл за ним боевого скакуна. Царь был взбешён и громогласно ругался, требуя известий с Капитолия, но никто ничего не знал, и это приводило его ещё больше в ярость. Похоже, там стряслось что-то серьёзное.
Всадники отправились в долину на разведку, а пехота села отдыхать в надежде, что без завтрака не выступят. Марк сел, где стоял, в третьем ряду, и кто-то сказал ему на ухо, что именно так начинаются неудачные походы.