Ронины из Ако, или Повесть о сорока семи верных вассалах (Ako Roshi)
Шрифт:
Вероятно, ему ужасно хотелось спать. Надев протянутый Осэн ночной халат, он повалился на футон и тут же, словно уставший от игр ребенок, громко захрапел, провалившись в глубокий сон.
Наутро Осэн спросила, не заходил ли он вчера вечером мимоходом во двор. Хаято все отрицал, но Осэн по глазам видела, что он говорит неправду. Поскольку это все равно ничего не меняло, на том расспросы и прекратились. Когда на следующий день она услышала, что на перекрестке Нихонэноки вчера ночью был зарублен какой–то бравый самурай, Осэн и в голову не пришло связать это событие с поздним приходом Хаято…
Гунэмон Оно, получив подряд на ремонт глинобитной стены вокруг императорского
Но и другой бригадир, к которому он обратился с предложением, уже согласившись было прислать людей, все же прислал посыльного сказать, что тоже отказывается.
Гунэмон рассвирепел:
— Да что же это за безобразие! Ведь завтра уже приступать к работе — мы ж говорим накануне вечером!
— Так–то оно так, да вишь, рук–то не хватает, — отвечал посыльный.
— Рук у него не хватает! Что, уж нельзя тридцать человек собрать? Пусть пойдет поговорит с людьми. Да мне дайте знать поскорее, сколько набралось, — время–то поджимает.
Посыльный ушел и больше не появлялся, сколько ни ждал его Гунэмон. Засветив фонарь, Гунэмон сам потащился под холодным ветром искать бригадира. Дом его оказался наглухо закрыт — как видно, все уже легли спать. В ответ на яростный стук в дверь раздался голос хозяина:
— Кто там?
— Что еще за «кто там»?! Это я, заказчик твой! Ты людей набрал? Или ты уж совсем со мной не считаешься?! Ну, отвечай!
Гунэмон рассчитывал, что бригадир сейчас пустится в униженные извинения. Но за дверью только слышались тихие голоса — хозяева переговаривались между собой, решив, как видно, окончательно заморозить позднего гостя на холодном ветру.
— Ну, больше ты у меня работы не получишь! — пригрозил Гунэмон.
— Соседей–то не тревожьте. Нечего тут голос повышать! Не на пугливых напали! — с неожиданной дерзостью ответствовал бригадир, так и не открыв двери.
Мысленно подсчитывая убытки от того, что завтра работу начать не удастся, и пересилив себя, Гунэмон сухо, по–деловому спросил наглеца:
— Сколько же рабочих набралось?
— Да ни одного, — прозвучало в ответ.
— Ни одного?!
— Так точно.
— Так ты же мне днем что говорил?! Ты же сказал, что, если потребуется, и пятьдесят, и сто человек найдутся. А теперь что же?!
— Ну, я так думал… А как с рабочими переговорил, так ни один не согласился.
— Отчего же?
— Оттого, говорят, что у вас работать не желают ни за что.
— Ты им, небось, денег мало посулил! — гневно воззрился на дверь Гунэмон.
— Хо–хо, не в том дело! — усмехнулся бригадир. — Все зависит от того, с кем дело имеешь. Вы, сударь, ведь из бывших вассалов Асано. Вон, те сорок семь ронинов, значит, верность соблюли, а вы, мол, сударь, только о наживе помышляете, милостей господских не помните… Наслушались откуда–то мужики бестолковые — вот и толкуют теперь. Говорят, мол, к такому подрядчику нипочем работать не пойдем, хоть нас озолоти. Э–хе–хе… Так что вы, сударь, поищите кого еще. Только все толкуют одно и то же, так что, боюсь, людей вам нигде теперь не найти.
Гунэмон, как ошпаренный, бросился к другим мастерам, но везде встречал тот же прием. Наутро даже работники ушли из его конторы, испросив срочный отпуск. Когда, услышав дурные вести, Куробэй прибыл из своего дома в Нинна–дзи, перед конторой Гунэмона уже собралась толпа зевак.
— Что тут еще такое?! Вы чего?! — слезливо вопросил Куробэй. Голова его тряслась на морщинистой шее. — Что мы вам всем сделали? И это, по–вашему, справедливо?
Гунэмон молча смотрел на своего униженно сюсюкающего отца, всем своим видом показывая, что только родитель один за все в ответе, а сам он в общем–то ни при чем. Вся округа гудела от топота множества ног и гула голосов. Когда, не желая, чтобы его закидали камнями, Гунэмон вышел запереть входную дверь, кто–то из собравшихся отпустил по его адресу крепкое ругательство. А толпа зевак у дома тем временем продолжала расти.
Храм Дзуйко–ин при монастыре Дайтоку–дзи, что находится в Мурасакино, в северной части старой столицы, служил усыпальницей дальним предкам рода Асано. Кураноскэ, перебравшись в край Ямасиро, захоронил там кинжал князя Асано, его одежду и головной убор, поставив на памятном месте могильный камень, к которому порой собирались ронины помолиться за упокой души господина и провести заодно тайную сходку, так что с храмом их многое связывало.
Когда до храма докатились слухи о свершившейся мести, настоятель, преподобный Сотэки, немедленно отправил в Эдо монаха по имени Сокай, поручив ему навестить всех ронинов, распределенных по четырем княжеским подворьям. Ронины, и в первую очередь Кураноскэ, были рады этому посещению. На прощанье все они отрезали по пряди волос и передали монаху, попросив захоронить в Дзуйко–ин. Перед тем как встретиться с ронинами, Сокай посетил подворье даймё Асано Тосаноками, что в квартале Намбудзака, и встретился с ее светлостью Ёсэн–ин, вдовой покойного Асано Та–куминоками.
Ёсэн–ин более, чем на Кураноскэ и его людей, возлагала надежды на ту партию ронинов, к которой принадлежали Сёгэн Окуно, Гэнсиро Синдо и Гэнгоэмон Кояма. Теперь она просила монаха по возвращении в Киото передать Синдо и Кояме ее просьбу объяснить в письменном виде, что помешало им привести в исполнение свои планы, и почему они так и не вошли в отряд Кураноскэ.
Вернувшись в Киото, Сокай передал настоятелю волосы ронинов и сопроводительную записку Кураноскэ с просьбой захоронить их в храме. Затем он встретился с Гэнсиро Синдо и Гэнгоэмоном Коямой и сообщил им пожелание вдовы князя. Оба залились краской и пообещали, что непременно отпишут ее светлости. Получив от обоих письменные объяснения, Сокай самолично отослал их в Эдо. Прочитав это послание, Ёсэн–ин в конце концов отправила его обратно Сокаю, присовокупив, что теперь ее недоумение более или менее рассеялось.
Сокай перед отправкой прочитал объяснительную записку, в которой значилось следующее:
«Поскольку усадьба Киры находилась под усиленной охраной, осуществить задуманный план с первого удара представлялось делом трудным. Предполагая, что, возможно, попытку придется повторить, решено было разделить силы на две группы с тем, чтобы подготовить еще одну, а если понадобится, то и две попытки штурма. Таким образом, одну группу возглавил Кураноскэ Оиси, а другая была поручена нам. Однако поскольку первой группе удалось довести задуманное до конца, то необходимость в нашей, второй группе отпала. Хотя то, что умиротворить скорбящий дух покойного господина удалось с первого удара, является отраднейшим свершением, всем нам, кто остался во второй группе, больно и горестно сознавать, что нам к тому не довелось приложить руку».