Роскошная хищница, или Сожженные мосты
Шрифт:
– Признаться, я никак не могла найти повод навестить Ивана и поговорить обо всем, что творится на стройке, а являться просто так не хотелось. Нужно что-то убойное, чтобы припереть его к стенке так, чтобы ни вздохнуть, ни охнуть, – честно сказала она, дотягиваясь до пачки сигарет и закуривая. – Я, разумеется, заплатила офигенный штраф в милиции, не считая еще кое-каких расходов, но выяснить, откуда взялись эти несчастные таджики на объекте, так и не смогла: они совсем по-русски не говорят. Сдается мне, что это Ванькиных рук дело – и саботаж, и нелегалы тоже.
Она поднялась и отошла к окну, отвела
– Хочешь, я сам поговорю? – предложил Мишка, беря бутылку с шотландским виски. – Я ведь тоже имею право чуть-чуть расстроиться по этому поводу, да? Это ж и мои деньги.
Перспектива свалить все на Ворона порадовала Марину, но что из этого получится, она тоже хорошо знала: Миша Ворон абсолютно не умел идти на компромисс, даже если это было необходимо. Не могла же она взять и грохнуть собственного компаньона, как-то некрасиво... Поэтому вынуждена была отказаться от столь заманчивого предложения.
Ворон посидел еще немного и уехал, а Коваль пошла к своим мужчинам, уже давно вернувшимся с прогулки и пообедавшим без нее.
В детской застала милую картину: Егорка спит в кроватке, сладко посапывая, а Женька сидит на полу рядом с кроватью и задумчиво теребит плюшевую собаку.
– Жень... – прошептала Коваль, чтобы не разбудить сына, – пойдем в каминную.
– А? – вздрогнул Хохол, вырванный из раздумий ее голосом. – Да... иди, я сейчас...
Он поправил одеяло в кроватке, чуть опустил маркизу на окне и вышел из детской, закрыв дверь. Марина стояла на лестнице, и он подхватил ее на руки, поцеловав в нос:
– Что так долго заседали?
– А ты мучился от ревности? – разглаживая пальцем его брови, поинтересовалась она. – Женька, это смешно...
– Мне – абсолютно не смешно! – заверил Хохол, внося ее в каминную и усаживая в кресло. – Я терпеть не могу, когда ты уединяешься с кем-то.
– Ты настолько мне не веришь? – серьезно спросила Коваль, и он кивнул. – Женя...
– Я уже говорил тебе однажды, что с такой бабой, как ты, нужно постоянно по койке рукой шарить.
– Я не изменяю тебе, если ты об этом.
Хохол присел перед камином, чиркнул спичкой, поджигая сухие березовые дрова, сложенные аккуратной горкой, и через несколько секунд пламя уже задрожало язычками, облизывая их. Марина закрыла глаза, откинувшись на спинку кресла, сжала пальцы на подлокотниках. Женькина рука накрыла Маринину, поглаживая:
– Маринка, не сердись на меня, я ведь не умею крутить и притворяться, говорю как есть.
– Я знаю, Женечка. Но ты сейчас неправ. Никого у меня не было, кроме тебя, уже очень давно. Мы живем с тобой как муж с женой, я даже кольцо ношу, которое ты мне подарил...
– Ты носишь его рядом с кольцом Малыша, а живем мы с тобой отдельно, хоть ты и разрешила мне вернуться, – глуховатым голосом перебил Женька, и Коваль открыла глаза, внимательно
– Ведь я просила тебя – никогда не заговаривай об этом! Просто не заговаривай, и все!
Хохол замолчал, брови снова сошлись на переносице, на лице появилось упрямое выражение, которого Коваль терпеть не могла. Сев в кресло напротив, он потянулся к бару и достал бутылку водки, налил в стакан почти до края, залпом влил в себя, даже не поморщившись. Марина насмешливо наблюдала, потом поинтересовалась:
– Хочешь, расскажу дальнейший сценарий? Сейчас ты добьешь бутылку, в голову тебе шарахнет, ты рванешь в город, найдешь приключений на одно хорошо известное место. Потом вернешься, засядешь в бильярдной наверху, врубишь «Агату Кристи», и до утра весь поселок не будет спать. Весь – кроме меня. Это взбесит тебя окончательно, и ты снова придумаешь финт сродни тому, что выкинул перед Веткиной свадьбой. Имей в виду – у меня спина до сих пор в полосах, и мне будет очень больно. Потом ты одумаешься, будешь просить прощения и клясться, что больше никогда, ни за что и так далее. Утром тебя посетит похмелье, а к вечеру ты потянешь меня в город, в какой– нибудь клуб. Ничего не упустила? – Она взяла сигарету и снова уставилась на Хохла – он улыбался...
– Я тебя люблю, стерва... я тебя обожаю... Проси что хочешь – все сделаю.
– Не пей больше.
Хохол встал, открыл окно и с размаху швырнул бутылку на крышу гаража.
– Как скажешь. Но и ты тоже не пей сегодня.
– А что за праздник?
– Какой, на фиг, праздник! Вдруг менты все-таки подъедут, не обостряй, – Он сел на подлокотник кресла, обнял ее за плечи, прижался губами к волосам и замер.
И Марине вдруг сделалось безразлично все, что происходит вокруг, все, что случается по ее воле и против нее. Единственное, чего она хотела сейчас, было вот это – обнявшие ее руки Хохла, надежнее которых нет ничего. Коваль потерлась о них щекой и замурлыкала, как кошка, Женька фыркнул:
– Ты чего?
– Соскучилась. И есть хочу.
Он сразу встал и пошел на кухню, вернувшись через десять минут с подносом, на котором стояла Маринина чашка с рисом и пиалка с мисо-супом, украшенным ломтиками семги. Коваль с удовольствием поела, наслаждаясь вкусом любимых блюд, потом откинулась на спинку кресла и проговорила:
– Хорошо-то как, господи! Только бы никто не встрял сейчас – я в нирване и возвращаться не планирую.
Женька усмехнулся, потрепал ее по волосам:
– Котенок, не бывает такого, чтобы тебя из нирваны какой-нибудь урод не вынул.
Чистая правда... Через час приехал Грищук, правда, не при погонах, а так, в штатском. На дружескую беседу.
– Виктор Дмитриевич, чему обязана? – удивленно вскинула брови Марина, вставая навстречу гостю и с опаской поглядывая в сторону сидящего на ковре Егорки.
Мальчик в последнее время приобрел нехорошую привычку называть всех незнакомых мужчин ментами, это искренне веселило Маринину охрану и злило саму Марину. Частое общение с охранниками не могло не сказаться на лексиконе ребенка, и теперь Коваль приходилось зорко следить за тем, чтобы он не сболтнул чего. Но сегодня Егор был слишком увлечен разбором машинки, а потому никак не отреагировал на вошедшего Грищука.