Рославлев, или Русские в 1812 году

Загоскин Михаил Николаевич

Привязав у крыльца свою лошадь, Зарецкой вошел в небольшую горенку, обитую изорванными обоями. Несколько плохих стульев, разбитое зеркало и гравированный портрет Наполеона в черной рамке составляли всю мебель этой комнаты. Позади прилавка из простого дерева сидела за работою девочка лет двенадцати в опрятном ситцевом платье. Когда она увидела вошедшего Зарецкого, то, вскочив проворно со стула и сделав ему вежливый книксен [82] , спросила на дурном французском языке: «Что угодно господину офицеру?»

Потом, не дожидаясь его ответа, открыла с стеклянным верхом ящик, в котором лежали дюжины три золотых колец, несколько печатей, цепочек и два или три креста Почетного легиона.

82

поклон, сопровождающийся приседанием (нем.).

– Где хозяин? – спросил Зарецкой.

– Папенька? Его нет дома.

– Не знаешь ли, миленькая, где здесь дом купца Сеземова?

– Сеземова? Не знаю, господин офицер; но если вам угодно немного подождать, папенька скоро придет: он, верно, знает.

Зарецкой кивнул в знак согласия головою, а девочка села на стул и принялась снова вязать свой белый бумажный колпак с синими полосками.

Прошло с четверть часа. Зарецкой начинал уже терять терпение; наконец двери отворились, и толстый немец, с прищуренными глазами, вошел в комнату. Поклонясь вежливо Зарецкому, он повторил также на французском языке вопрос своей дочери:

– Что угодно господину офицеру?

– Не знаете ли, где дом купца Сеземова?

– Шагов двадцать отсюда, желтый дом с зелеными ставнями. Вы, верно, желаете видеть офицера, который у него квартирует?

– Да. Итак, желтый дом с зелеными ставнями?..

– Позвольте, позвольте!.. Вы его там не найдете: он переменил квартиру.

– Право? – сказал Зарецкой. – Все равно, я его как-нибудь отыщу.

– Позвольте!.. он теперь живет у меня.

– В самом деле?.. Но, кажется, его нет дома?..

– Да, он вышел; но не угодно ли в его комнату: господин капитан сейчас будет.

– Нет, я лучше зайду опять.

– Да подождите! он идет за мной.

– Нет, я вспомнил… мне еще нужно… я хотел… прощайте!..

– Постойте, господин офицер! постойте! – вскричал немец, взглянув в окно, – да вот и он!

Прежде чем Зарецкой успел образумиться, жандармской офицер, с которым он поссорился на Каменном мосту, вошел в комнату.

– Вот господин офицер, который отыскивал вашу квартиру, – сказал немец, обращаясь к своему постояльцу. – Он не знал, что вы переехали жить в мой дом.

Счастливая мысль, как молния, блеснула в голове Зарецкого.

– Господин Рено! – сказал он грозным голосом, – я обещался отыскать вас и, кажется, сдержал мое слово. Обида, которую вы мне сделали, требует немедленного удовлетворения: мы должны сейчас стреляться.

Хозяин-немец побледнел, начал пятиться назад и исчез за дверьми другой комнаты; но дочь его осталась на прежнем месте и с детским любопытством устремила свои простодушные голубые глаза на обоих офицеров.

– Прежде чем я буду отвечать вам, – сказал хладнокровно капитан Рено, – позвольте узнать, с кем имею честь говорить?

– Какое

вам до этого дело? Вы видите, что я французский офицер.

– Извините! я вижу только, что на вас мундир французского офицера.

– Что вы хотите этим сказать? – вскричал Зарецкой, чувствуя какое-то невольное сжимание сердца.

– А то, сударь, что Москва теперь наполнена русскими шпионами во всех возможных костюмах.

– Как, господин капитан! вы смеете думать?..

– Да, сударь! – продолжал Рено, – французской офицер должен знать службу и не станет вызывать на дуэль капитана жандармов, который обязан предупреждать все подобные случаи.

– Но, сударь…

– Французской офицер не будет скрывать своего имени и давить народ, чтоб избежать затруднительных вопросов, которые вправе ему сделать каждый офицер жандармов.

– Но, сударь…

– Французской офицер не отлучится никогда самопроизвольно от своей команды. Ваш полк стоит далеко от Москвы, следовательно, вы должны иметь письменное позволение. Не угодно ли вам его показать?

– А если я его не имею?..

– В таком случае пожалуйте вашу саблю.

– Прекрасно, сударь!.. Вы обидели меня и употребляете этот низкой способ, чтоб отделаться от поединка. Позвольте ж и мне теперь спросить вас: француз ли вы?

– Вы напрасно расточаете ваше красноречие. Быть может, я несколько погорячился; но извините!.. Все ваши ответы были так странны: лошадь, которую вы купили за половину цены; сабля, которая никак не могла быть вам продана, и даже это смущение, которое я замечаю в глазах ваших, – все заставляет меня пригласить вас вместе со мной к коменданту. Там дело объяснится. Мы узнаем, должен ли я просить у вас извинения или поблагодарить вас за то, что вы доставили мне случай доказать, что я недаром ношу этот мундир. Да не горячитесь: у меня в сенях жандармы. Пожалуйте вашу саблю!

– Так возьмите же ее сами! – вскричал Зарецкой, отступив два шага назад.

Вдруг двери отворились и в комнату вошел прекрасный собою мужчина в кирасирском мундире, с полковничьими эполетами. При первом взгляде на Зарецкого он не мог удержаться от невольного восклицания.

– Ах, это вы, граф!.. – вскричал Зарецкой, узнав тотчас в офицере полковника Сеникура. – Как я рад, что вас вижу! Сделайте милость, уверьте господина Рено, что я точно французской капитан Данвиль.

– Капитан Данвиль!.. – повторил полковник, продолжая смотреть с удивлением на Зарецкого.

– Неужели, граф, вы меня не узнаете?..

– Извините! я вас тотчас узнал…

– И верно, вспомнили, что несколько месяцев назад я имел счастие спасти вас от смерти?

– Как! – вскричал жандармской капитан, – неужели в самом деле?..

– Да, Рено, – перервал полковник, – этот господин говорит правду; но я никак не думал встретить его в Москве и, признаюсь, весьма удивлен…

– Вы еще более удивитесь, полковник, – подхватил Зарецкой, – когда я вам скажу, что не имею на это никакого позволения от моего начальства; но вы, верно, перестанете удивляться, если узнаете причины, побудившие меня к этому поступку.