Росмерcхольм
Шрифт:
Росмер. Но, Кролл... я совсем не узнаю тебя сегодня!
Ребекка. Мое почтение, господин ректор. (Уходит налево.)
Кролл. С твоего позволения... (Садится на канапе.)
Росмер. Да, милый, сядем и поговорим хорошенько. (Садится на стул напротив ректора.)
Кролл. Я глаз не сомкнул со вчерашнего вечера. Всю ночь напролет пролежал и продумал.
Росмер. И что же ты скажешь сегодня?
Кролл. Разговор будет долгий, Росмер. Позволь мне начать как бы с предисловия. Я имею кое-что рассказать
Росмер. Он был у тебя?
Кролл. Нет. Он расположился в одном дрянном кабачке. В самой дрянной компании, разумеется. Пил и угощал, пока было на что. Потом выругал всю компанию (*770) дрянью и сволочью. И был прав, в сущности. Но его за это избили и бросили в канаву.
Росмер. Он, значит, неисправим. Кролл. Сюртук он тоже заложил. Но, говорят, ему выкупили. Можешь отгадать - кто?
Росмер. Пожалуй, ты сам?
Кролл. Нет. Благородный господин Мортенсгор.
Росмер. Вот кто!
Кролл. Мне сообщили, что первым визитом господин Брендель удостоил именно идиота и плебея.
Росмер. Ну, и не прогадал, значит...
Кролл. Конечно. (Облокачиваясь на стол и несколько приближаясь к Росмеру.) Но тут мы дошли до пункта, относительно которого я, во имя нашей старой... нашей былой дружбы, считаю своим долгом предостеречь тебя.
Росмер. Дорогой мой, в чем дело?
Кролл. Дело в том, что, видно, у тебя в доме творится что-то такое за твоей спиной...
Росмер. Как ты можешь такое предполагать? Ты намекаешь на Реб... на фрекен Вест?
Кролл. Именно. Я отлично ее понимаю в данном случае. Она ведь давно уже привыкла править тут всем. Но все-таки...
Росмер. Дорогой Кролл, ты безусловно ошибаешься. У нас с ней нет никаких секретов друг от друга.
Кролл. Так она призналась тебе и в том, что завязала переписку с редактором "Маяка"?
Росмер. Ах, ты намекаешь на записку, которую она дала Ульрику Бренделю.
Кролл. Так ты уже знаешь об этом. И одобряешь, что она завязывает сношения с этим бьющим на скандал газетным писакой, который каждую неделю пытается выставить меня к позорному столбу, привязываясь и к моей школе и к моей общественной деятельности?
Росмер. Друг мой, об этом она, наверное, даже не подумала. А в конце концов она, разумеется, вполне вольна в своих поступках, как я в своих.
Кролл. Да? Это, верно, связано с твоим новым направлением. Ведь и фрекен Вест, конечно, пришла туда же, куда и ты?
(*771) Росмер. Да, и она. Мы с нею дружно работали вместе, чтобы выбраться на новый путь.
Кролл (глядит на него, медленно качая головой). Ах ты, ослепленный, обманутый человек!
Росмер. Я? С чего ты взял?
Кролл. Ну да, я не смею... не хочу думать худшего. Нет, нет, дай мне высказаться... Ты действительно ценишь мою дружбу, Росмер? И мое уважение? Да?
Росмер. На такой вопрос едва ли нужно отвечать.
Кролл. Ну, так другие вопросы требуют ответов, полного разъяснения с твоей стороны. Позволишь ли ты сделать тебе нечто вроде допроса?
Росмер. Допроса?
Кролл. Да, позволишь ли задать несколько вопросов о том, что тебе, может быть, больно вспоминать? Видишь ли... это твое отступничество... или твое "освобождение", как ты его называешь... все это связано со многим другим, что ты ради себя самого должен мне объяснить.
Росмер. Дорогой мой, спрашивай, о чем хочешь. Мне нечего скрывать.
Кролл. Так вот скажи мне, из-за чего, в сущности, по-твоему, Беата взяла да покончила с собой? Какая была тому истинная причина?
Росмер. Неужели у тебя могут быть сомнения? Или, вернее, разве можно спрашивать о причинах поступков таких несчастных, невменяемых больных?
Кролл. А ты уверен, что Беата действительно была совсем невменяема? Врачи, по крайней мере, не считали этот вопрос окончательно решенным.
Росмер. Если бы врачи когда-нибудь видели ее такою, какой я видел ее много раз и днем и ночью, они не стали бы сомневаться.
Кролл. И я тогда не сомневался.
Росмер. К сожалению, и невозможно было сомневаться. Я ведь рассказывал тебе о ее необузданно диких, страстных порывах... на которые она требовала ответа с моей стороны. Ах, какой ужас она мне внушала! А потом эти ее безосновательные, жгучие угрызения совести и самоупреки в последние годы...
(*772) Кролл. Да, когда она узнала, что всю жизнь останется бездетной.
Росмер. Ну, так сам посуди: мучить, терзать себя изо дня в день, когда ни в чем не виновата!.. Как тут считать ее вменяемой?
Кролл. Гм... Ты не помнишь, были у тебя тогда в доме книги, в которых говорилось бы о цели брака, согласно новейшим взглядам нашего времени?
Росмер. Помню, фрекен Вест дала мне прочесть одно такое сочинение. К ней ведь, как ты знаешь, перешла вся библиотека ее приемного отца, доктора. Но, дорогой Кролл, не думаешь же ты, чтобы мы были так неосторожны и посвящали бедную больную в подобные вопросы? Могу заверить тебя честью, что на нас не лежит никакой вины. Причиной всему были ее расстроенные нервы; они толкали ее на ложный путь.
Кролл. Одно, во всяком случае, я могу тебе рассказать теперь. А именно, что бедная, измученная и экзальтированная Беата покончила с собой ради того, чтобы дать тебе возможность зажить счастливой... свободной жизнью - как тебе захочется.
Росмер (полупривстав со стула). Что ты хочешь сказать этим?
Кролл. Выслушай меня спокойно, Росмер. Теперь я могу говорить об этом. В последний год своей жизни она два раза приходила ко мне, чтобы излить передо мной свой страх и отчаяние.
Росмер. Все по поводу того же?