Роспись по телу

Данилова Анна

Шубин не умел красиво говорить. Он лишь привлек Наташу к себе, обнял и на ухо прошептал ей: прости меня. Это была последняя нежность Шубина, который пришел, чтобы проститься с Наташей. Он принес деньги, и Наташа, до этого уже несколько раз рисовавшая себе эту встречу с фигурирующими в ней деньгами и собиравшаяся отказаться от денег и чуть ли не швырнуть их в лицо Игоря, на самом деле приняла их. Со вздохом, как бы говоря: ну что ж, надо так надо.

– Я буду тебе помогать, – пообещал ей Игорь, прощаясь и целуя ее в висок. – Если хочешь, подыщу тебе хорошую работу…

– Нет, Игорь, спасибо. Я сама. И вообще, я в порядке. Я успокоилась. Надеюсь, что ты будешь счастлив с Земцовой.

Игорь вернулся домой и стал ждать звонка из Москвы. У него из головы не шел этот Фиолетовый. Ночью он не выдержал, позвонил Корнилову и спросил его, готова ли экспертиза отпечатков пальцев

на пакете из-под вишни и в «Охотничьем» ресторане. Он понимал, что сильно разозлит Корнилова этим ночным звонком. Во-первых, Виктор Львович долго не соглашался послать эксперта в ресторан «Охотничий» и на квартиру Бахраха, потому что не видел связи между этими действиями и убийством Уткиной, – делом, расследованием которого он занимался, рассчитывая на помощь Земцовой. Во-вторых, его можно было понять, ведь Шубин почти ничего не рассказал ему про Фиолетового, Бахраха и девушек, работавших на покойного Михаила Семеновича, в числе которых была и Уткина. И свою просьбу Игорь мотивировал лишь предположениями о связи, которая могла бы существовать между смертью Бахраха и убийством Уткиной (все это он выдумал по ходу разговора). Корнилов согласился послать эксперта лишь после того, как Шубин привез ему пива и копченой рыбы. «Где Земцова? Почему не видно? Куда она умчалась? Чем занимается? Хмара радуется себе на свободе, а ведь он был одним из главных подозреваемых в убийстве Уткиной. Я, понимаешь ли, иду вам навстречу, а вы и ухом не шевелите, чтобы мне помочь. Молчите, как рыба об лед…» Он ворчал, а Шубин думал только об экспертизе отпечатков пальцев. И вот теперь, когда прошли почти сутки и эксперты должны были ответить, наследил ли в квартире Бахраха и в баре, в каморке Дмитрия один и тот же человек или нет, терпение его оказалось на исходе, и он не выдержал и позвонил Корнилову прямо домой. Трубку взяла жена, Шубин услышал ее сонный голос. «Мужа нет дома. Он на работе. Пьет. Они упустили какого-то уголовника…» – и бросила трубку. Шубин позвонил в прокуратуру.

«Шубин? Ты где? Подходи», – услышал он веселый голос Корнилова. «Виктор Львович, я насчет „пальчиков“. Что-нибудь выяснилось?» – «Да, представь себе, выяснилось. Оказывается, наши тюрьмы вовсе и не тюрьмы, а так, название одно. И сбежать из тюрьмы – дело плевое, можешь мне поверить. Мужики, да не орите вы, и так ничего не слышно… Дайте поговорить с человеком… Так вот, Игорек. Никогда не надо бояться тюрьмы. Как войдешь – через ворота, двери, засовы и охрану, – так и выйдешь. Такие дела. Правда, дороговато это стоит, но ничего, некоторые находят средства и… выходят…» Шубин понимал, что Корнилов пьян, а потому не стал поддерживать разговор. Их могли подслушивать. «Виктор Львович, вы не позвоните экспертам? Мне важно знать… Земцова в Москве, и от результатов этой экспертизы, возможно, сейчас зависит ее жизнь». – «Земцова? Так… Понятно… Слушай, ты подъезжай, мы и поговорим…» Шубин, вдруг разозлившись, бросил трубку. Корнилов стал пить, и это сильно раздражало Шубина. Пьяный, он, как правило, начинал требовать с него, Шубина, какие-то деньги, которые он ему, оказывается, должен за помощь в расследовании. И если бы об этом узнала Земцова, то в силу своего характера сразу же прекратила бы с ним всякие отношения и уж тем более не стала бы помогать Корнилову в его собственных расследованиях. Игорь решил позвонить Норе, эксперту из НИЛСЭ, которая получала от агентства регулярную «зарплату» за помощь им. Нору он разбудил, но она, будучи человеком ответственным и понимающим, пообещала ему тотчас связаться с теми людьми, которые непосредственно проводили эту экспертизу и сравнительный анализ отпечатков пальцев, и перезвонить ему. Нора позвонила через десять минут и сказала, что отпечатки пальцев в ресторане «Охотничий» совпадают с отпечатками на квартире покойного Бахраха. Шубин поблагодарил ее, пожелал спокойной ночи и положил трубку. Но через минуту телефон зазвонил снова. Это опять была Нора. «Забыла сказать, на пакете, в котором была вишня, и некоторых других предметах в квартире Бахраха есть и другие отпечатки пальцев – более свежие. Но они не встречаются среди отпечатков пальцев в ресторане „Охотничий“. Ни тех, ни других отпечатков в нашей базе данных нет». – «Нора, тебе цены нет! Спасибо».

Сведения, полученные в результате экспертизы, лишь подтвердили предположения о том, что Фиолетовый был и в ресторане «Охотничий», и в квартире Бахраха. То есть этот человек был знаком с Бахрахом, знал о существовании письма или же мог догадываться об этом. Кроме того, он наверняка знал, что то письмо, которое нотариус, друг Бахраха, вручил Дмитрию, связано каким-то образом с наследством. Или же содержит в себе сведения, касающиеся Бахраха или самого Фиолетового. В любом случае это письмо интересовало его настолько, что он не побоялся устроить в ресторане драку и избил Дмитрия, требуя отдать

ему это письмо. Наверняка Фиолетовый сейчас в Москве и как охотник ищет там свою добычу, то есть Гел. Шубин не знал о планах Земцовой относительно того, каким образом они собираются действовать в Москве. Одно он мог предположить: Земцова сделает все возможное, чтобы Гел не появилась в «Черной лангусте». Во-первых, это опасно, ведь и Фиолетовый, и Герман будут искать возможности встретиться с ней наедине, чтобы потребовать объяснения, что хотел сказать Бахрах, направляя к ней Дмитрия своим письмом. Во-вторых, появление Гел чревато большими осложнениями в плане дальнейшего расследования той цепочки, одним из звеньев которой она и является. То есть она невольно может привести и Фиолетового, и Германа к Марине Смирновой. Средств, чтобы заставить ее проговориться о существовании Марины Смирновой, равно как и обо всем, что она знает в этой связи о Бахрахе, существовало больше чем достаточно. Если Фиолетовый не погнушался разбить лицо тихому шизофренику, чтобы только выбить информацию о письме, то что стоит ему прибегнуть к более действенным методам, чтобы заставить говорить Гел, женщину? И еще. Шубина не оставляла мысль о том, что Дмитрий знал этого человека, но по каким-то причинам не хотел сознаваться в этом. Возможно, его припугнули… Но может быть и другая причина.

Размышляя таким образом, Шубин подъехал к дому, в котором жил Дмитрий Бахрах, и решительно поднялся по лестнице к его квартире. Он испытывал неприязнь к этому не вполне здоровому человеку, и это же чувство каким-то странным образом касалось и Земцовой. Сколько раз он спрашивал себя, как могла она, здравомыслящая, умная и чувствительная женщина, не заметить симптомы психического расстройства своего любовника? Неужели его сентиментальность, его игра на гитаре, музыкальность и непохожесть на других так очаровали уставшую от грубости реальной жизни Земцову?

– Кто там? – раздалось из-за двери.

– Дмитрий, это Шубин. Игорь Шубин. Открой.

Он чувствовал, что его разглядывают через дверной глазок, а потому постарался, чтобы лицо его приняло высшую степень дружелюбия и спокойствия.

– Я один, мне надо поговорить с тобой…

– О чем? – голос Дмитрия звучал глухо, и в тоне чувствовалась неприязнь.

– О тебе. Это важно. Открой.

Он открыл, хотя лицо его выражало тревогу и озабоченность, словно он, открыв, тут же и пожалел об этом.

– Здравствуй, – Игорь смотрел на обросшее щетиной худое и бледное лицо Дмитрия до тех пор, пока не понял, что ведет себя как посетитель зоопарка, засмотревшийся на невиданное и сильно удивившее его животное. Ему стало неловко от затянувшейся паузы. – Ты узнал меня? Я – Шубин, работаю вместе с Земцовой.

– Узнал. Проходи. Только у меня не убрано. Я после похорон все никак не приду в себя. Не знаю, радоваться мне смерти отца или нет…

Они прошли в комнату.

– Понимаешь, Шубин, отец меня никогда не любил, он только откупался от меня. Вот и весь разговор. Мать настроила меня против него капитально. А однажды он пришел и разбил мою гитару. Настоящую испанскую гитару.

– Почему он ее разбил?

– Разозлился, что я отказываюсь работать на него.

– А как ты должен был работать на него?

– Не знаю. Он говорил, что мне почти ничего не надо будет делать. Просто я должен быть его сыном, понимаешь? Но я не хотел продаваться.

– Он хотел оформить часть документов на твое имя? – подсказал Шубин.

– Вероятно. А что еще? Он же прекрасно знал, что я ничего не умею. Он звал меня к себе. Говорил, что у него хороший дом. Вернее, квартира. У него там полно красивых вещей, и все это когда-нибудь будет моим. Насколько я понимаю, это уже стало моим.

– Правильно. Ведь ты же единственный наследник? Ты видел квартиру? Ты был там?

– Нет. Я не знаю, как себя вести там. Боюсь, что, когда я начну открывать двери ключами, выйдет кто-нибудь из соседей и вызовет милицию.

– Если хочешь, я могу пойти с тобой, чтобы тебе не было так… – и он вместо «страшно» сказал: —…неловко.

– И ты пойдешь со мной? Потратишь свое время?

– Я хочу тебе помочь. Ведь ты же остался один, насколько я понял… – И тут же, без перехода: – Дмитрий, зачем к тебе приходил этот человек… с пятном на лице?

– Это все призраки. Они приходят время от времени ко мне. Вот и в ресторан пришел…

– Какой еще призрак? Чей призрак?

– Он бил меня и хотел, чтобы я отдал ему письмо отца. А как я мог ему его отдать, если у меня к тому времени этого письма уже не было?! Я разорвал его и бросил в ведро. Или корзину. Не помню. Главное, что я разорвал это письмо. В этом письме мой отец смеялся надо мной.

– Как ты думаешь, зачем твоему отцу понадобилось посылать тебе такое письмо? Оно, вероятно, сильно разозлило тебя?