Россия и Германия: вместе или порознь?
Шрифт:
Так что комбинации могли быть разными — вплоть до противоположных.
А какими они могли сложиться реально, Тухачевского, пожалуй, не очень-то и заботило...
Он не только в стратегии, но и в политике, и в личной жизни явно исповедовал наполеоновский принцип: надо вовремя ввязаться в бой, а там посмотрим!
Званных, а точнее самозванных претендентов на высшую власть в огромной стране насчитывалось среди тех или иных оппозиционеров три.
Тухачевский был тайно не прочь сыграть роль или военного диктатора, или «сабли Троцкого».
Троцкий
Зиновьев по привычке был готов играть вторую скрипку, но если бы Троцкий каким-то образом исчез с политического горизонта, то Зиновьев не отказался бы и от первой роли.
Хотя этот «вождь» почти не котировался у военных. Оставались Троцкий и Тухачевский.
Вот деталь — из показательных...
Желчный по отношению к истории собственной же Родины биограф Тухачевского Борис Соколов приводит разведсводку эмигрантской врангелевской разведки от 15 февраля 1922 года, где говорится: «Единственная среда в России, которая могла бы взять на себя активную роль в деле свержения Советской власти, — это командный состав Красной Армии, то есть бывшие русские офицеры.... Тухачевский — человек выдающихся способностей и с большим административным и военным талантами... Сознавая свою силу и авторитет, мнит себя русским Наполеоном»...
Соколов эту сводку комментирует с забавным «глубокомыслием» так: «Руководители врангелевской армии, казалось бы, должны были задаться вопросом: почему же служащие красным не использовали для переворота куда более благоприятное время гражданской войны, когда порой думали, что власть большевиков висит на волоске?».
Однако тут явно забывается, что масса «бывших поручиков и штабс-капитанов, подполковников и генералов» как раз на полную катушку и использовала время Гражданской войны для активных попыток свержения Советской власти, но не в рядах РККА, а в рядах белой армии.
Да и в рядах красных служило немало будущих перебежчиков к белым.
Да и перевороты пытались устраивать. Достаточно вспомнить мятеж главнокомандующего Восточным фронтом бывшего подполковника Муравьева в июле 1918 года.
Потому-то и доверяли «бывшим» с оглядкой.
Потому-то и контролировали их.
И в тех жестких условиях успешный заговор был нереален.
Иное дело, когда ты облечен высшей властью, можешь спокойно и открыто пригласить «фронтовых товарищей» хоть на охоту, хоть на вечеринку, хоть на партию в шахматы...
Советская власть победила, однако не окрепла настолько, чтобы все было окончательно предрешено в ее пользу.
Недовольных много, внутри партии намечаются расколы...
Политической оппозиции нужны штыки?
Что ж — побудем штыками. Наполеон тоже начинал как штык Директории...
А меня, Тухачевского, кличут в Наполеоны и справа, и слева...
Эти мысли явно бродили в крутой лепки голове бывшего гвардейца...
И он еще выше тянул свою шею, и так уже вытянувшуюся то ли от желания увидеть дальние свои перспективы,
Соответственно, многолетний интерес эмиграции к Тухачевскому и его соратникам был вполне обоснован в том смысле, что «жареным» из этой среды действительно попахивало.
Ошибались белоэмигранты лишь в том, что рассчитывали на Тухачевских как на собственное орудие.
Вот тут уж — дудки! «Красные маршалы» если бы уж и выступили против Сталина, то под красными же лозунгами не во имя реставрации опереточного «Государя Владимира Кирилловича» или другого «...ича», а во имя собственной неограниченной власти.
Троцкий был угрозой лишь как политик. Тухачевский — как военный лидер. Одно стоило другого, и дилемма «Троцкий или Тухачевский» действительно существовала...
Любой вариант означал гибель страны, но был ли хоть один из них реален? Страна уже стала такой, что не дала бы себя погубить. В час кризиса она пошла бы за Сталиным, и поэтому троцкистско-тухачевские планы были авантюрой, заранее обреченной на провал.
За исключением, правда, одного варианта развития событий — физического устранения Сталина в самом начале. Вот тут крах СССР был бы почти неизбежен.
Уже потом возникла легенда еще и о «кировской» альтернативе Сталину, но так могли думать лишь наивные люди, плохо понимающие самые основы механизма возникновения и существования высшего политического лидера. Любитель красивых женщин Киров был такой же типичной фигурой второго ряда, как и Орджоникидзе, Дзержинский, Фрунзе, Рыков, Куйбышев, Бухарин, Каменев, Рудзутак, Пятаков, Томский.
Конечно, Киров, как и Молотов, как Лазарь Каганович, не был бы государственным (подчеркиваю — государственным, а не р-революционным) лидером более слабым, чем любой из «троцкой» когорты, включая Льва Давидовича.
Но крупный политический масштаб Кирова, Молотова и Кагановича, их кондиционность как политических руководителей трудящейся массы, полностью сказались в том, что они не мыслили себя на первых ролях взамен Сталина. Это было не угодничество, а ясное понимание своих возможностей. Кирова потому и устранили в декабре 1934 года, что он был опорой Сталина в ранее «зиновьевском» (читай — троцкистском) Ленинграде и не считал себя способным вынести с честью — не для себя, а для страны — бремя высшего руководства.
Но и Троцкий, Зиновьев, Тухачевский лишь считали себя способными на лидерство в новой России. «Много званных, да мало избранных»...
А если и «званных» мало, то сколько же тогда избранных? В России тогда такой был один.
В свое время Дан говорил о Ленине, что невозможно противостоять человеку, который двадцать четыре часа в сутки думает об одном — о социалистической революции.
Эта же характеристика полностью приложима и к Сталину, с той только разницей, что он двадцать четыре часа в сутки думал о социалистическом строительстве в стране, эту социалистическую революцию уже совершившей.