Россия и Германия. Стравить! От Версаля Вильгельма к Версалю Вильсона. Новый взгляд на старую войну
Шрифт:
Был «на коне» и Черчилль. Во время выборов в парламент 1906 года манчестерские евреи сплотились вокруг него так активно, что на одном из митингов их лидер заявил: «Любой еврей, голосующий против Черчилля, будет предателем нашего дела».
Что же это было за «святое дело»? Каким может быть главное дело у честного человека? Двух мнений быть не может! Человек, достойный так называться, стремится сделать жизнь лучшей как можно большему числу честных и достойных людей. Но такой ли цели служили черчилли и ллойд джорджи?
ГЛАВА 6
Кому война — мачеха, а кому — мать родная…
Созидающая человеческая мысль уже со
В 1869 году Америка построила Бруклинский мост, а Европа — Суэцкий канал. Через два года на заводе Круппа зажглась первая в мире мартеновская печь, а в 1883 году крупповские же рабочие в Эссене смонтировали первый прокатный стан.
В 1885 году в Чикаго вырос первый небоскреб, а через год «Нью-Йорк Трибюн» впервые была набрана на линотипной машине.
В 1889 году французы под руководством Эйфеля подняли над Парижем его новый символ, потрясший посетителей Па рижской всемирной выставки.
Ещё через год — в 1890 году — английские инженеры Фаулер и Бейкер протянули над заливом Ферт-оф-Форт железнодорожный мост длиной в полтора километра.
Русские строители в 1880 году закончили в Ташкенте Транскаспийскую магистраль, а в 1892 году начали строить Транссиб.
С 6 по 15 апреля 1896 года в Афинах прошли первые Олимпийские игры. Правда, через четыре года, на рубеже двух столетий — в 1900-м — стараниями лорда Китченера (того самого) мир «обогатился» стратегией «выжженной земли» в англо-бурской войне в Южной Африке. В том же году был создан и первый концлагерь — там же.
1 августа 1914 года в Европе началась Первая мировая война, а 15 августа того же года в Америке открылся Панамский канал.
Капитал гордо заявлял, что все это (кроме, конечно, войны) — плоды его усилий. Но мосты, прокатные станы, каналы, лампочки накаливания, фонографы и рентгеновские аппараты — абсолютно все, что делало жизнь более осмысленной и изобильной, создавал труд. И только создание войны капитал мог по праву поставить себе в единоличную заслугу.
За двадцать восемь лет до августа 1914 года Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин в журнале «Вестник Европы» писал: «Добрые гении пролагают железные пути, изобретают теле графы, прорывают громадные каналы, мечтают о воздухоплавании, одним словом, делают все, чтобы смягчить международную рознь; злые, напротив, употребляют все усилия, чтобы обострить эту рознь. Политиканство давит успехи науки и мысли и самые существенные победы последних умеет обращать исключительно в свою пользу»…
Так думал и чувствовал человек глубоко русский и одно временно гражданин мира не в пошло-барственном толковании этого понятия, а в понимании созидательном, грядущем. Щедрин тонко уловил нарастающее несоответствие производительной мощи человечества и общественного устроения этого человечества.
Русский поэт Максимилиан Волошин, уже современник мировой войны, сказал: «Это ведь ложь, что это война рас. Это борьба нескольких государственно-промышленных осьминогов. Они совершают свои гнусные пищеварительные процессы, а им посылают отборных юношей»…
Что же касается европейской «гуманистической» мысли, то Французская лига прав человека и гражданина устами своего президента Бюиссона в августе 1914 года обратилась «к нации»: «То, что разразилось сегодня, — это смертельный поединок двух религий: религии Силы и религии Права. Это освободи тельный крестовый поход демократии».
А пока лицемеры упражнялись в словоблудии, берлинская электрическая фирма «Санита»
Немцы сбывали костыли Антанте. Англичане выгодно торговали жирами, важными для производства взрывчатых веществ. Из своих колоний они поставляли эти жиры… Германии. Оттуда же шел в рейх и корм для скота.
В 1927 году бывший британский военно-морской агент в Швеции, отставной контр-адмирал Консетт, опубликовал книгу «The Triumph of Civil Forces» (в 1966 году она была пере издана под названием «The Triumph of Unarmed Forces» — «Триумф невооруженных сил»). Консетт привёл в ней документальные данные о торговле Англии со скандинавскими странами товарами, затем перепродававшимися в Германию. Шесть миллионов тонн меди, никеля, свинца, олова, цинка и полтора миллиона тонн продовольствия — вот о чем доклады вал в Лондон один только Консетт! А ведь Скандинавия была не единственным каналом перепродажи. Товары из-за океана и из стран Антанты шли в Германию и через Голландию, через Швейцарию…
Уже во времена второго Рузвельта — Франклина Делано — комиссия сенатора Ная не просто раскопала сведения о связях американских и германских трестов, но обнаружила сенсационные данные о выполнении в США военных заказов рейха во время войны. Шума было много, но шумели зря. Могло ли быть иначе, если число филиалов крупнейших монополий США в рейхе переваливало тогда за полсотни?
Кто-то в пропагандистских ведомствах, может быть, и рассчитывал на недолгую войну. Позже кое-кто хотел выставить недалекими идиотами немцев на том основании, что план Шлиффена предусматривал разгром Франции за 8 недель. Однако высшее руководство рейха отнюдь не играло в солдатики. В Германии за счет форсированного импорта были созданы военные запасы дефицитного сырья (хлопка, селитры, цветных металлов) на 6 — 12 месяцев — сроки войны, на которые ориентировались в Германии реально.
В странах Антанты такой заблаговременной экономической подготовки не проводили.
Тем, кто уже запланировал близкие сверхприбыли на военной дороговизне, было ни к чему накапливать запасы по дешевым довоенным ценам. Ведь их могли с началом войны просто реквизировать. Было проще выждать и закупать во время войны, «исполняя патриотический долг». А недостатка в сырье ни Англия, ни Франция не испытывали, за исключением короткого периода после объявления Германией неограниченной подводной войны в начале 1917 года.
Большой капитал заранее знал: война будет долгой, потому что руководить ею будет он. И как из любого выгодного предприятия, прибыль тут нужно было получать до тех пор, пока ее не начнут перевешивать возможные убытки в виде восстаний уставших народов.
В минуты горькой откровенности с самим собой это понимали и такие противоречивые фигуры, как Эдуард Эррио. В отличие от своего коллеги по партии радикалов Кайо, он — эрудит, знаток литературы, ценитель музыки — не был человеком банков и «двухсот семейств», хотя служил всю жизнь этой Франции. Так вот, Эррио писал: «Во Франции и в других странах держатели ценных бумаг, банкиры стояли над политическими деятелями, они были подлинными хозяевами Франции, незримыми, но вездесущими»…