Россия и мусульманский мир № 11 / 2013
Шрифт:
Для писателя Д. Быкова народ – это «чернь», которая «нуждается в перевоспитании, катехизации, впоследствии в реформации и многих других замечательных вещах» («Московские новости», № 153, 2012).
С большим сожалением приходится констатировать, что недалеко от либералов ушли некоторые народные избранники, для которых все население России – это «сто тридцать миллионов бездельников» 2 . Воспитывать в таких людях чувство уважения к своим избирателям поздно, а вот Комитету по этике стоит жестко реагировать на подобные откровения представителей властной элиты, вплоть до требования сдачи депутатского мандата.
2
Рохмистров
Таким образом, говорить о существовании «идеологии выживания» не приходится. Есть дискриминирующая выживающих идеологическая составляющая элитной, потребительской идеологии. Сможем ли мы выиграть идеологическое противоборство с такой идеологией, представляющей узкий круг успешных, способствующей криминализации и маргинализации общества? Как говорил известный киногерой товарищ Сухов, это вряд ли! Ведь радикальный ислам эксплуатирует идеи равенства и справедливости, с которыми коммунистическая идеология, а еще раньше христианство завоевывали мир.
Весь парадокс настоящей ситуации заключается в том, что государство нуждается в поддержке тех, кого оно лишило в перестройку своей опоры и защиты. Ведь главным оппонентом государства в России, как отмечал политолог и философ А. Панарин, «всегда выступают “сильные”, то и дело норовящие ускользнуть от государственного контроля… Вот почему самодержавные государи на Руси старались опереться на низы общества, чтобы отбить сепаратистские и своевольнические поползновения “сильных людей”, всегда готовых обособиться от общества, а при случае опереться и на внешние силы».
Исторически идеологическое обоснование «выживающих» брала на себя религия, в частности христианство, за исключением протестантизма. Поэтому востребованность ее обществом логически закономерна. А различные разговоры о насильственном насаждении – необоснованны. Можно говорить лишь о том, что религиозная самоидентификация народа находила и находит понимание и поддержку сверху. Это тоже понятно, если учитывать идеологическую слабость властных федеральных структур, которым приходилось решать проблемы суверенитета, территориальной целостности страны и ее стабильности, стоящие наиболее остро в начале 90-х, исключительно с помощью финансов.
Может ли религия претендовать на роль идеологии в широком смысле этого слова? Рассмотрим различные подходы.
Первый подход можно определить так: религия и идеология антиподы. Здесь однозначно религия противопоставляется идеологии, а исторические факты, свидетельствующие о превращении христианства в идеологию, трактуют ее как вырождение. «Христианство как государственная идеология – это смешение двух совершенно разных путей и призваний, – пишет священник Александр Шрамко. – Такие эксперименты заканчиваются трагически и для церкви, и для государства». В рамках данного подхода одинаково осуждается как «цезарепапизм», так и папоцезаризм.
Мысль, на первый взгляд, парадоксальную, высказал доктор философских наук Рафик Алиев в работе «Вера и любовь, разум и душа. Гармония или противоречие»: «Когда вера превращается в идеологию, она способна на многое. Человек, воспринимающий веру не только душой, но и разумом, становится опасным для окружающих – либо он перестает принимать само общество, в котором живет, либо начинает уничтожать это общество лишь потому, что оно не соответствует его вере, его идеалам и принципам: тому, чему учили так называемые священники и религиозные лидеры, которые сделали из него безвольного раба-робота». Казалось бы, именно рефлектирующий разум является гарантией самостоятельности мышления и поступков человека. Но здесь дело в другом. Вера – это всегда личная вера. Она ограничена общением человека с Богом и требует только личного самосовершенствования. Вера требует начинать с себя. Идеология, ориентирующаяся на разум, направлена на исправление общества, её важнейшая функция – пресечение зла, и она не может не прибегать к силе и принуждению. Именно этот критерий, лежащий в основе разведения религии и идеологии, является главным. Вывод: неприемлемо любое искусственное насаждение той или иной религии, никто не должен навязывать религиозные воззрения, и тем более этого не должно делать государство. Для обеих сторон это неприемлемо – и для церкви, и для государства.
Второй подход содержит обоснование сотрудничества идеологии и религии при сохранении ими своей специфики, принципов, пространства и т.п. Точки соприкосновения существуют. Это общий объект влияния, общая задача – не допустить ада на нашей грешной земле, так как осуществить рай в принципе невозможно. И конфессии, и государство объединяет или должна объединять общая цель: противостояние «прометеевской идеологии», которая доминирует в нашем медийном пространстве. Вторая опасность, которая должна объединять и государство, и церковь, – это наметившаяся радикализация взглядов в сфере межнациональных и межрелигиозных отношений.
Не менее важной является задача, стоящая перед нашим обществом и требующая своего решения: это восстановление социально-исторической ткани и социальной системности (народ – государство – армия). Для реализации этой задачи государству нужны союзники из сферы традиционной идеологии. Переход от идеологии власти к власти идеологии назрел.
Место и роль ислама в регионах Российской Федерации, Закавказья и Центральной Азии
Специфика государственной политики регулирования конфессиональных отношений в полиэтничном регионе
(На примере астраханской области)
Усложнение современной политической ситуации, все большее влияние религии на политические процессы в мировом масштабе, превращение отдельных религиозных институтов в так называемую «политическую религию», обострение конфликтогенной обстановки, обусловленной как мировыми миграционными процессами, так и превращением экстремизма в международный политический тренд, существование постоянных очагов напряженности, связанных с конфессиональными разногласиями, активизация новых религиозных объединений, подчас тоталитарного характера, – все это заставляет исследователей вновь и вновь обращаться к проблеме государственно-конфессиональной политики на всех уровнях ее реализации.
Мировой опыт построения государственно-конфессиональных отношений и многообразие моделей их реализации, терминологическая несогласованность, а также целый ряд проблемных ситуаций и сложная вариативная законодательная база, касающаяся «свободы совести», говорят о необходимости постоянного осмысления тех политических процессов, которые происходят в этой сфере. Вышеперечисленные обстоятельства заставляют отводить особое место в этих исследованиях изучению регионального опыта построения конфессиональной политики, особенно в полиэтничных регионах. Государственно-конфессиональная политика в поликультурном регионе представляет собой весьма сложную систему, которая имеет как синхронную, так и диахронную линии формирования. Государственно-конфессиональная политика в полиэтничном регионе реализуется с учетом всех уровней политического процесса – мега-, макро- и микроуровней.