Россия и русские в мировой истории.
Шрифт:
217 Сталин И.В. О статье Ф. Энгельса <О внешней политике русского царизма> / Большевик, 1941, № 9.
^"Нарочницкий АЛ. Значение письма И.В. Сталина <О статье Энгельса "Внешняя политика русского царизма"> для советской исторической науки. М., 1951.
164
пейская держава готовит бессовестнейший захват чьей-либо чужой земли>.
В трудах старейшин западногерманской исторической науки219 можно проследить методологическое и терминологическое наследие исторического материализма, когда они пишут об империализме, обильно цитируя В.И. Ленина. Русист Д. Гайер в книге <Русский империализм> расценивает <национализм и панславизм> как осознанную государственную русскую политику второй половины XIX века, как взятый на вооружение инструмент <разрешения внутренних противоречий и отсталости>. Особое раздражение у Гайера, оппонента <самовластью> (Selbstherrschaft), вызвали <демократические> мысли славянофила Самарина о желательности правительственных мер по освобождению
Последовавший этап международных отношений в целом неуклонно вел к разделению <европейского концерта>. С точки зрения стадий мирового Восточного вопроса в его самом широком значении это не был новый этап. На нем противоречия между самими западноевропейскими державами по-прежнему были не меньшими, чем с Россией, что порождало опять формирование коалиций с участием России.
В мировой историографии период от Берлинского конгресса до Первой мировой войны весьма изучен, однако различные школы делают акцент на различных сторонах этого важнейшего периода международных отношений, который не только подготовил всемирный катаклизм, но и запрограммировал роли главных субъектов мировой политики в веке 20-м, в частности разрушение христианских империй и доминирующую роль англосаксонских сил наряду с упадком центральноевропейских держав – Mitteleuropa. В ходе Берлинского конгресса наметились и приоритетные ставки западно-
219 См. Mommsen W. J. Moderner Imperialismus. Stuttgart, 1971. ""Geier Dietrich. Der russische Imperialismuss. Studien uber Zusammenhang von innerer und auswartiger Politik 1860-1914. Gottingen. 1977,
s. 45-48.
165
иы лучше служить великодержавным интересам. Поскольку болгары, сербы, румыны были в основном предметом внешнеполитических усилий континентальных соперников, то, как пишет знаток британской стороны Восточного вопроса Р.В. Сетон-Уотсон, <Британия стала рассчитывать на Грецию в качестве полезного вспомогательного резерва на случай войны с Россией и начала разыгрывать греческую карту против славян на Балканском полуострове>221.
Становилось ясно, что Германия в случае неизбежного конфликта России с Австрией по балканским делам поддержит Вену. Отношения России с Германией стали ухудшаться, что всегда поощряется англосаксонскими интересами и всегда приводит к несчастью в Европе. Австро-германский союз 1879 года стал роковой вехой, началом оформления коалиций, которые в дальнейшем столкнулись в Первой мировой войне. Германия дорого заплатила за этот маневр Бисмарка, так как этот договор лишь привел к провалу главной цели самого <железного канцлера> – изоляции Франции. Прямым следствием этого стало в 1893 году соглашение России и Франции. Одновременно Австрия перестает питать всякие иллюзии в отношении своего сближения с Англией по балканским делам, что сделало даже возможным возобновление союза трех императоров в июне 1881 года, который предупреждал возможность англо-турецкого соглашения и появления английского флота в Черном море. Это был договор о нейтралитете в случае войны одной из них с четвертой державой. Было предусмотрено, что участники не станут пытаться изменить территориальное статус-кво на Балканах без соглашения с двумя другими партнерами. Кроме того, Германия и Австрия обещали России дипломатическую поддержку в случае, если Турция отступит от принципа закрытия Проливов для военных судов всех наций. Этот пункт был особенно важен для России, поскольку еще в 1880 году Горчаков писал, что ничто не мешает Англии <занять и самый вход в Дарданеллы, т.е. запереть нам Черное море, когда ей угодно>. Договор был хрупок, он держался до тех пор, пока не проснутся вновь австро-русские противоречия, лишь временно приведенные к балансу.
Разделение <европейского концерта> на два блока проявилось, прежде всего, в борьбе за преобладание на Балканах, и положение в узко понимаемом Восточном вопросе вновь обострилось. Экспансия германских интересов привела в конце 1910-х годов к серьезному влиянию их в Турции. Россия не могла спокойно взирать на то, как строится стальная колея, по которой можно будет подвозить войска из Константинополя или даже из Германии прямо к армянскому
221 Seton-Watson R.W. Disraeli, Gladstone and the Eastern Question. A Study in Diplomacy and Party Politics. London, 1935, p. 481.
166
Австро-Венгрии полностью подчинить себе балканских славян. Предтечей мировой войны стала череда кризисов на Балканах – Боснийский кризис 1907-190^ годов и Балканские войны 1911-1912 годов. Из этого периода можно извлечь некоторые уроки.
Напрасно И. Аксаков заплакал, узнав, как на Берлинском конгрессе были <откорректированы> положения Сан-Стефанского прелиминарного мира и Болгария была разделена. Напрасны были и дипломатические труды графа Игнатьева – русского посла в Константинополе, убежденного славянофила и, прежде всего, болгарофила, ошибочно полагавшего Болгарию будущим стержнем русского влияния и политики на Балканах и сконцентрировавшего все усилия русской дипломатии на болгарском вопросе в ущерб Сербии. Американский историк русской политики этого периода Маккензи считает стратегию графа Игнатьева не просто проболгарской, но даже почти антисербской222. Болгарский кризис 1885-1886 годов, провозглашение воссоединения обеих Болгарии не сулили России исполнения ее чаяний. К этому моменту австрийская стратегия через своего ставленника Стамбулова уже привела к переориентации Болгарии, которая в правление Фердинанда Кобургского была окончательно вовлечена в орбиту австро-германской политики, затем участвовала в Первой мировой войне на стороне этого блока, а в 1941 году присоединилась к Тройственному пакту. Болгарская народная память сохраняла свою реальность в течение нескольких поколений, и болгарских солдат не ставили на русский фронт, но в будущем едва ли способна сдерживать прозападную политику болгарской либеральной элиты.
Иной опыт можно извлечь из упования на Запад Сербии. События после Берлинского конгресса проявили просчеты русской стратегии и дипломатии, мало уделившей внимания сербскому вопросу, не поддержавшей прошение о присоединении к Сербии Приштинского вилайета и фактически предложившей Ристичу примириться с австрийскими требованиями. Отставка И. Гарашанина, автора <Начертания> – идеи объединения сербских земель и главного вдохновителя Балканского союза, свидетельствовала о повороте Сербии в австрийскую орбиту, к чему ее, по мнению Сетона-Уотсона, подтолкнула российская политика. Он признает, что это движение было усугублено личным фактором, так как <князь Милан, которому не хватало ни принципов, ни чувства меры, добровольно превратился в простого вассала Габсбургов>, и его политика, как весьма сожалеет Сетон-Уотсон – сторонник сохранения сербохорватов в Дунайской монархии, перестроенной на принципах триализма, <скомпромети-
222 MacKenzi D. General Ignatyev, the Berlin Treaty and the South Slavs. In: Europe and the Eastern Question (1878-1923). Belgrade, 2001.
167
ровала австрофильское течение в сербских политических кругах, которое при более искусном государственном мышлении могло бы в конечном счете возобладать>223. Проавстрийская династия Обреновичей даже пошла на заключение неравноправного договора с Австрией, который практически устанавливал над ней протекторат, но санкционировал <расширение южных границ Сербии> – речь шла о вардарской Македонии, предмете раздора с Болгарией. Венский двор применил советы Энгельса (нацеливать поляков на русских с тем, чтобы западные польские земли достались Германии).
Печальным для славян результатом стала лишь сербо-болгарская война, отголоски которой чувствовались и в годы обеих мировых войн XX столетия, и в его конце. Однако расчеты на решение сербских проблем с помощью Австрии неизбежно, провалились, ибо национально-историческая задача сербов – объединение в едином государстве – была совершенно неприемлема для Запада как сегодня, так и 150 лет назад. Австрия сама лелеяла цель реализовать Drang nach Sliden, важную и давнюю задачу австро-германских интересов – выход к теплому Средиземному морю. Когда после смены династии и восстановления на престоле Карагеоргиевичей Сербия повернула в сторону России, Австрия поспешила с давним прожектом – <включением> сербских областей Балкан в Габсбургскую империю при перестройке ее на принципах триализма или федерализма, чему всячески сопротивлялись антиславянские венгерские круги, которые, как сожалеет Сетон-Уотсон, <в течение более 40 лет монополизировали австрийскую политику и блокировали любое развитие>224. Это направление возглавил наследник престола эрцгерцог Франц-Фердинанд.
223 Seton-Watson R.W. Disraeli, Gladstone and the Eastern Question.. p. 486.
224 Seton-Watson R.W. The Southern Slav Question and the Habsburg Monarchy. London, 1911, p. 4.
Глава 7. Проект XXI века в итогах века XIX
Процессы конца XIX века не только привели к Первой мировой войне, но и направили потенциал европейских исторических сил в определенное русло, заложив структуру международных отношений XX века и определив, каким европейским силам суждено в будущем политическом веке стать вершителями судеб мира. Это, прежде всего, предрешение вопроса о <немецком единстве>, вернее, предрешение разделения немецкого потенциала. Перед немцами во второй половине XIX века было два пути, но ни австрийская католическая империя, ни лютеранская Пруссия не взяли на себя исторические функции объединения, когда этому еще не могли помешать англосаксы. Исход Первой мировой войны позволил англосаксонским дирижерам нового Запада закрепить разделение Австрии и Германии, а грех гитлеризма был использован для окончательного приговора немцам, что поставило их к концу XX века под англосаксонский контроль. Направление германского потенциала на Восток против России и славян дополнительно обанкротило немецкий исторический импульс и, в свою очередь, дало шанс англосаксам получить доминирующую роль сначала во всей Европе, затем, в конце XX века, в мире.