Россия и русские. Книга 1

Хоскинг Джеффри

Москва — Третий Рим

Благодаря стечению обстоятельств Москва освободилась от татарского ига вскоре после того, как Византия пала под натиском османских турок. Это сыграло значительную роль в ее судьбе. Несчастье, произошедшее с колыбелью восточного христианства, повергло православных верующих в глубокую печаль и бездну безысходности. Великое Московское княжество, которое всегда играло роль младшего партнера в религиозных делах, неожиданно оказалось в особом положении. Теперь оно несло ответственность за весь православный христианский мир. Освободившееся от Золотой Орды княжество стремилось обрести новую основу государственности. Важно учесть и то, что осознание Русью своей исторической роли происходило во время напряженных эсхатологических ожиданий конца света в 7000 г.,

то есть в 1492 г. (православный календарь считал годы со времени сотворения мира).

В результате началась лихорадочная переоценка миссии Православной церкви на Руси, особенно ее отношений со светской властью. Церковь владела обширными землями, населенными множеством крестьян и горожан. Кроме того, она являлась главной духовной властью, посредником между людьми и Богом, представителем всего русского народа, то есть тем, кем не был еще ни один князь. Теперь же московский князь стремился заменить Церковь, выбрав тот момент, когда главный духовный наставник, патриарх Византийский, оказался ослаблен сначала расколом в Православной церкви, а затем падением Константинополя и торжеством ислама.

Московская церковь теперь могла вступить на тот трудный и узкий путь, который завел в тупик Византию — ее старшего наставника. Принятое на Флорентийском соборе решение Византийской церкви объединиться с Римом и согласиться с римской доктриной выглядело как отступничество, за которое затем Бог и покарал государство. Именно такое мнение сложилось в русских церковных кругах после возвращения Исидора с собора в Москву. Во многом из-за этого Москва не подчинилась священнической власти патриарха и в 1448 г. выбрала митрополитом Иону. Духовный же разрыв с Византией произошел несколько раньше, чем фактический. В итоге Московская православная церковь оказалась более зависимой от великого князя Московского. И настало время пожинать плоды этой зависимости.

Происходившие на Руси изменения требовали, чтобы князь нашел новую, законную, основу своей власти. Роль Церкви в создании этой основы была хоть и важной, но не доминирующей. До определенного момента московские князья Даниловичи не решались проследить свою родословную, уходившую во времена домонгольской Киевской Руси, так как являлись представителями младшей линии и поэтому согласно старому династическому принципу не имели права на престол. Теперь же в летописях и при дворе они всячески подчеркивали свое происхождение от правящей династии святого Владимира и вспоминали о византийской символике Владимира Мономаха. Первое подобное утверждение появилось в «Житии Дмитрия Донского», предположительно написанном в Троице-Сергиевом монастыре в 1454 или 1455 г., то есть сразу после падения Византии. Оно описывало Дмитрия как «самую плодоносную ветвь и самый прекрасный цветок из сада Господня царя Владимира, нового Константина, что крестил землю русскую и был родным Борису и Глебу чудотворцам»³⁸.

Московские князья не спешили следовать теории translatio imperii (переноса империи), означавшей переход императорской власти из Византии в Москву. В ином случае они взяли бы на себя обязательство завоевать Константинополь, освободить его от неверных, о чем время от времени им напоминали византийские послы.

Москва же, рассуждая о своем «происхождении», представляла две версии «выдуманного прошлого»³⁹. Кроме византийского, она вспоминала еще и наследие Золотой Орды и даже линию Чингисхана, правда, без династических на нее претензий. Законное правление разнообразными степными народами подразумевало формирование особого вида религии, не исключительно православного, а скорее смешанного, эклектичного вида.

Одно оставалось очевидным: какой бы ни была версия законности московской власти — византийской или монгольской, — сама новая великокняжеская власть нуждалась в создании многочисленной армии. А для того чтобы содержать воинов и награждать их, князю требовались сельскохозяйственные земли. Очевидным источником, откуда он мог их добыть, являлась Церковь. (Бесспорно, в Московии располагались обширные невозделанные территории, но владельцы поместий — помещики — нуждались в таких угодьях, которые использовались бы сразу, без какого-либо промедления.)

Поэтому новая роль Москвы обернулась для Церкви двойной опасностью.

Во-первых, Церковь могла потерять значительную часть земель и богатств, а во-вторых, стать всего лишь одной из нескольких официальных религий на Руси.

Сначала эту угрозу в полной мере оценили в претерпевшем столько унижений Новгороде, духовенство которого ранее обладало огромными наделами и полной независимостью. Ведь Новгород поддерживал тесные отношения с Балтийскими странами и европейскими рынками и был наиболее открыт новым религиозным учениям позднего Средневековья и Реформации. Уже в XIII–XIV вв. реакцией на политический и религиозный вызов монголов стало появление в Новгороде и Пскове групп верующих, утверждавших, как важно (особенно духовенству) знать Писание и вести духовно чистый образ жизни. Они призывали христиан исповедоваться друг перед другом и самим принимать причастие перед крестом, если священники не могли выполнять своей священной обязанности участия в таинствах. Эти фанатики позже приобрели название стригольники⁴⁰.

В 1470-х гг. появилась новая секта, известная как ересь жидовствующих и состоявшая как из священников, так и из мирян. Название секте дали ее противники, и оно вовсе не означало иудейского вероисповедания ее сторонников. Никакие записи жидовствующих не сохранились, поэтому их вера могла истолковываться как угодно и использоваться против ее же носителей. Судя по всему, они являлись антитринитариями, то есть отрицали существование Святой Троицы, считали Христа скорее человеком, а не божеством, не признавали икон и подобно стригольникам считали иерархию Православной церкви испорченной и развращенной, а саму Церковь — недостойной ведения таинств. К тому же жидовствующие выступали против монашеских ценностей и (если читать между строк обвинений в их адрес) искали «мудрости» и образа жизни, предполагавшего «любовь к ближнему своему». Списки книг, найденных в домах жидовствующих, говорили о высокой культуре их обладателей: помимо писаний, сектанты читали классическую греческую литературу, работы на арабском и иврите, тексты по философии, праву, риторике, истории, астрономии и математике. Людей, имевших список таких книг, можно сравнить с гуманистами эпохи ранней Реформации Западной и Центральной Европы, такими, например, как представители Общежитийного братства в Нидерландах⁴¹.

Очевидно, движение пользовалось поддержкой городского населения и «белого» (приходского) духовенства. Им симпатизировал Иван III, возможно, потому, что секта призывала к законопослушной набожности, а царь был заинтересован в хорошо образованных и космополитично настроенных людях, которые могли занять официальные и церковные должности. Кроме того, осуждение обогащения священников давало ему дополнительные аргументы для изъятия церковных земель. В 1480 г. после визита в Новгород Иван взял двух жидовствующих духовников для служб в храмах Кремля. В то же самое время один из его ведущих дипломатов, Федор Курицын, являлся важнейшей фигурой в кругах московских гуманистов-реформаторов.

Оппозицию жидовствующим, естественно, составили церковные иерархи. Новгородский архиепископ Геннадий (1484–1504) активно противостоял новому веянию и отстаивал право Церкви на разоблачение ереси и борьбу с ней. Он начал с подготовки церковного идеологического оружия, направленного против еретиков. Архиепископ собрал вокруг себя авторов и переводчиков, которые сделали новейший славянский перевод Библии, и послал на Запад своего человека, Дмитрия Герасимова (ранее московского посла), для того чтобы тот изучил последние духовные учения. Геннадий также провел беседу с Йоргом фон Торном, послом Священной Римской империи, о ереси, с которой сталкивалась и боролась Католическая церковь. Особое впечатление на архиепископа произвели рассказы об испанской инквизиции. В результате он выступил с инициативой созыва церковного собора, чтобы осудить ереси и создать на Руси инквизицию. Собор состоялся в 1490 г., но Иван III согласился не со всеми пунктами программы Геннадия: никакой инквизиции не появилось, а самое худшее, что разрешалось делать с еретиками, — это сажать их задом наперед на лошадей в вывернутой наизнанку одежде и в колпаке с надписью «Смотрите на войско Сатаны!» Таким образом, до 1504 г. ересь не получила полного осуждения⁴².