Россия и современный мир №4 / 2015
Шрифт:
Начал узнавать, кто такой. Комсомолец, пионер, партиец. Звучало уныло. Докторская по школе «Анналов». Это ничего. Достойно. В общем, не то чтобы забылось, напротив. Я эту статью из «Коммуниста» зацитировал, защищаясь ею как охранной грамотой. Но шок от нее прошел. Да и времена были бурные, неслись галопом.
Фамилия Афанасьев все чаще мелькала, как сказали бы ныне, в бумажных СМИ. Постепенно превращаясь в имя. Но ведь тогда не только он так рос. И прислушиваться приходилось ко многим. – Весна восемьдесят девятого, Первый съезд народных депутатов СССР. А у меня еще одна «встреча» с Юрием Николаевичем. И не только его бессмертное об агрессивно-послушном. Даже не столько. После многодесятилетнего господства (за редким исключением) на TV свинских рыл я увидел красивое, умное, сдержанно-нахмуренное лицо. Я увидел высокого, статного человека, я увидел русского европейца (ну, в смысле
Прошло еще несколько лет. Афанасьев изредка появлялся на экране TV. Недовольный, мрачный, гордый. Уход из политики, но – РГГУ, слава и значение которого в те годы были неоспоримыми. С осени девяносто шестого я стал там преподавать (оставаясь в Академии наук). – В середине января следующего года звонок. Низкий, немного хриплый голос: «Это Афанасьев. Хочу Вам предложить создать в РГГУ Институт русской истории. Приезжайте». Вот так, запросто. Конечно, я помчался. Афанасьев. Почему звонил незнакомому человеку? Ему кто-то показал тексты, которые в середине девяностых писались (и печатались) моим тогдашним ближайшим другом и мною. Я приехал, поблагодарил, сказал, что есть другие неотменимые планы, что могу рекомендовать друга-соавтора, буду соучаствовать и т.д.
Так начались очные отношения. В его университете, за пределами, на конференциях. Не более того. Мне было лестно, что он заметил меня. Иногда цитировал. Даже выделял. Но ничего похожего на шоки восемьдесят пятого и восемьдесят девятого и рядом не было. В 2003 г. я ушел из РГГУ, крайне редко он звонил мне. Прошло девять лет. 8 ноября 2012 г. Юрий Николаевич выступал с докладом «Закат России» на семинаре в Центре россиеведения ИНИОН РАН. И вновь потрясение. Такой горечи, такого разочарования не видел никогда. Всё. Финита. Untergang des Russlands. Но другого и ожидать было нельзя. «Мы», реформаторы, не знали, как и что надо делать. «Мы» виновны в нынешней ситуации. И т.д.
Я слушал все это, это покаяние, эту исповедь, это самобичевание со страхом и трепетом. Сначала мне стало стыдно. Зачем он все это? И откуда они, Ельцин, Попов (Юрий Николаевич называл эти имена) могли знать, что делать. Никто не знал. – Постепенно, неожиданно для самого себя, так сказать, немотивированно стыд уходил, и его место победоносно заняла гордость. Где и когда ты увидишь вживую (не прочитаешь) такую интенсивность переживания и самоотречения. Мне почему-то подумалось: так уходили лучшие русские люди.
Да, надо объяснить: почему антикоммунистическую революцию выиграли, а антисоветскую проиграли. Коммунизм оказался во многом наносен, ситуативен, вымышлен, несерьезен, функционален. Советское – шире, глубже, значительнее, органичнее, устойчивее, опаснее. Коммунизм и у нас, и на Западе (возможно, со временем и в Китае) заканчивается одним – «пролетарии всех стран маршируют в ресторан» (И. Бродский). Советское же это то, во что вылилось русское в ХХ столетии. Не все русское, но в большинстве своем. Это – форма русского массового общества, продукт весьма своеобразной урбанизации, «красное черносотенство» (П. Струве), результат выбора 1917 г., долговременного террора и продолжительной самоизоляции и пр., пр., пр.
Советское – это внерелигиозная цивилизация, мир, жизнь только посюсторонняя, полностью исключена идея личного греха, греховность вменяется другому, торжествует презумпция виновности. Ведь если «я» освобождено от первородного греха и все последующие грехи не имеют, к примеру, христианского толкования, то логично все зло, всю несправедливость приписать «другому». Кто-то же должен отвечать. Советское – это насилие по преимуществу, это мир и жизнь как борьба. Борись со «злом», борись с «другим» (врагом народа, вредителем, космополитом, диссидентом…). Советское есть отрицание диалога, чужого мнения, оппозиции, разно- и многообразия…
Юрий Николаевич и все мы пока не сумели преодолеть это. В новых (и старых) формах оно господствует, блокируя иные пути движения. Более того, объявляется
Откуда такая уверенность? В возможности явления Афанасьева (и близких ему по типу людей). Выходец из рабочей семьи, комсомольский и партийный функционер сумел стать одним из героев и вождей великого эмансипационного движения конца ХХ столетия.
До свидания, Юрий Николаевич.
В начале этой небольшой работы я написал, что не знаю, куда движется Россия. Действительно, не знаю. И тут же поймал себя на мысли: а что раньше понимал, куда? Наверное, тоже нет. Однако сейчас это в какой-то очень острой форме и сопровождается болезненной тревогой.
Тогда вспоминается: обсуждаются не обстоятельства, но мы в этих обстоятельствах. Как мы должны вести себя. Вновь на помощь приходит Адам Михник. «…Когда я смотрю на сегодняшнюю Польшу, я чувствую себя немножко крестьянином после грозы, крестьянином, у которого волею судьбы уничтожило и урожай, и скот. Но что делает крестьянин, когда видит все это? Адам Мицкевич говорил, что в такой ситуации крестьянин сеет заново» 39 . Это очень сильная метафора. В России не только суровые природно-климатические условия, требующие огромного постоянного напряжения для выживания и развития. У нас и политико-культурная, социальная почва и «погода» предполагают интенсивную и последовательную работу. В противном случае рассчитывать на урожай не стоит.
38
Слова Анны Ахматовой.
39
Михник А. Заметки антисоветского русофила. – С. 298.
Еще одной важной причиной не опускать руки является то, что если остатки общества (не перемолотые властью, не покинувшие отечества, не ушедшие во внутреннюю эмиграцию) не будут – даже в, казалось бы, безнадежных ситуациях – открыто и громко говорить о происходящем, защищать гонимых и предлагать иные пути движения, может произойти нечто, о чем полстолетия назад предупреждал Александр Исаевич Солженицын. «…Пока не будет в стране независимого общественного мнения – нет никакой гарантии, что все многомиллионное беспричинное уничтожение не повторится вновь, что оно не начнется любой ночью, каждой ночью – вот этой самой ночью, первой за сегодняшним днем» 40 . – Этот человек знал, о чем идет речь. Он сам в шестидесятые стал общественным мнением. Нам бы сейчас не растеряться, а то – «вот этой самой ночью».
40
Солженицын А.И. Малое собрание сочинений. – Т. 7. – С. 67.
Мы потерпели историческое поражение. Результатом двадцатипятилетнего транзита стала непредсказуемо опасная ситуация, потенциально чреватая новым изданием режима тридцатых–пятидесятых годов прошлого века (разумеется, в совершенно отличных одеждах, с сохранением сути – неограниченное насилие). Но с горечью утверждая это, одновременно помню слова М.Я. Гефтера об А.Д. Сахарове. «Он не был из породы победителей. Все его человеческое существо тяготело не к победе, а к истине. А истина чаще всего – в стане побежденных. Поражения преследовали Андрея Дмитриевича до последних дней жизни. Но чем были бы мы, мы все, если бы не эти поражения?» 41 . Действительно, крестный путь Андрея Дмитриевича, особенно на фоне современной РПЦ, это – самоотверженное взыскание истины. Сахаров своею жизнью дал нам пример: как д'oлжно быть человеком. Как «поражения» преображают мир и утверждают достоинство личности. И вообще, прав Юлий Маркович Даниэль: «Когда вверх тормашками катится и бьется в падучей судьба, не надо бояться и каяться, страшиться тюрьмы и суда».
41
Цит. по: Кожокин Е.М. Последний утопист? (Памяти М.Я. Гефтера) // Полис. – М., 2015. – № 4. – С. 155.