Россия и США: познавая друг друга. Сборник памяти академика Александра Александровича Фурсенко / Russia and the United States: perceiving each other. In Memory of the Academician Alexander A. Fursenko
Шрифт:
В те времена трудного повседневного быта нас на питание прикрепили к местной цековской столовой с хорошим буфетом, расположенной недалеко от республиканского архива. А Александр Александрович во все времена, как известно, был любителем хорошо поесть. Мало того, по состоянию здоровья ему было рекомендовано дробное и частое «перекусывание». И там он активно пользовался упомянутым буфетом, где можно было съесть вкусную сметану с выпечными булочками. Одному ему было скучно это делать, и он захватывал с собой за компанию меня. Александру Александровичу это обходилось вполне безболезненно, он, как и был, оставался подтянутым, а я от этого хождения прибавил к концу нашего пребывания в Баку лишних 5 килограммов веса, о чем он впоследствии частенько вспоминал, потешаясь надо мной. Вместе с А. А. мы побывали дома у моих бакинских родственников, родителей жены моего московского двоюродного брата, у которого как раз в это время гостил их внук, мой племянник Володя Львовский. Глава семьи, известный ученый, специалист по античной истории, сотрудник того же Института истории, интеллигентнейший и очень приятный человек, рассказал много интересного
Время пролетело быстро, мы ознакомились со всеми имеющимися в архиве материалами для сборника, договорились о дальнейшей работе и распрощались с гостеприимным Баку и его обитателями. Во время второй части командировки мы с Александром Александровичем разделились: он уехал на неделю в Тбилиси знакомиться с тамошними архивами по нашей теме, учитывая, что дореволюционный Тифлис был центром наместничества России на Кавказе и там тоже хранились управленческие документы по нефтяной промышленности. Я же отправился в Грозный, другой центр российской нефтянки. Память сохранила его прежний облик уютного зеленого города, дореволюционного казачьего форпоста. Открытие поблизости нефтяных месторождений преобразило его, превратив в значительный промысловый центр. В местном архиве сохранились документы, раскрывающие начало здесь нефтедобычи, роль иностранного капитала, деятельность крупных фирм. В работе мне помогали преподаватели местного пединститута (сейчас – университета) Л. Н. Колосов и В. П. Крикунов, с которыми на долгое время сохранились дружеские отношения. Леонид Николаевич Колосов позднее защитил у нас в ЛОИИ докторскую диссертацию. Выявленные документы, которых было, естественно, гораздо меньше, чем в Баку, были в дальнейшем скопированы и использованы в нашем сборнике и других публикациях. Сейчас они хранятся в РГИА, составляя небольшую, уцелевшую таким образом часть от грозненского архива, погибшего в годы трагической чеченской войны в 1990-е гг. Часть этих документов была использована в моей большой статье в 4-м томе Трудов ЛОИИ (М.—Л., 1962) «Начало монополизации грозненской нефтяной промышленности (1893–1903 гг.)». Один из оттисков статьи я среди других подарил Виктору Ивановичу Рутенбургу, с которым у нас сложились добрые, уважительные отношения. Она ему понравилась и по содержанию, и по авторской манере. «Лихо написано», – сказал он мне при встрече.
Последующие 1959 и 1960 гг. ушли на подготовку нашего сборника. Огромная работа велась в ЦГИА. Там, в читальном зале старого здания Сената и Синода на Сенатской площади (тогда еще Декабристов), под руководством Л. Е. Шепелева работала бригада сотрудников ЛОИИ: мы с Александром Александровичем, Валерия Антониновна Нардова, Шурочка Титова, с трудом передвигавшаяся на костылях, Геннадий Леонтьевич Соболев (который вспоминал недавно об этих наших нефтяных бдениях во втором – 2007 г. – издании сборника памяти М. П. Вяткина). От Москвы в составительской работе участвовала Аида Михайловна Соловьева, которая готовила документы о нефтеносных землях и правительственной политике в этом вопросе. Работа велась не только с документами, мы занимались также их археографической обработкой и составлением комментариев. Меня, готовившего основные разделы о крупнейших монополистических объединениях и их политике на нефтяном рынке внутри России и за рубежом, иногда поругивали за слишком подробные тексты, но я не жалею потраченного на их составление труда.
М. Я. Гефтер по состоянию здоровья не мог часто бывать у нас в Питере, поэтому мы с А. А. неоднократно ездили в Москву, согласовывали с ним подготовленные разделы. Я в связи с этим несколько раз бывал у него дома, о чем мы недавно вспоминали с его сыном Валентином Михайловичем, приславшим мне изданный им с Г. О. Павловским (кстати, тоже выпускником истфака Одесского университета, правда, более поздних лет) очень ценный 3-томник материалов, который включал воспоминания и документальные фотографии Михаила Яковлевича. В 1959 г. я участвовал также в большой конференции по истории рабочего класса России, организованной сидоровской секцией Научного совета по истории революции 1917 г., где близко познакомился и подружился со многими своими московскими коллегами, ставшими на всю жизнь друзьями и соратниками в общих делах: Леонидом Михайловичем Ивановым, Юрием Ильичем Кирьяновым, Ириной Михайловной Пушкаревой, Натальей Анатольевной Ивановой, Константином Николаевичем Тарновским и многими другими.
В конце концов, работа над нефтяным сборником подошла к концу, и в 1961 г. из печати вышел увесистый (70 п. л.), большого формата том документов и материалов: «Монополистический капитал в нефтяной промышленности России. 1883–1914 гг.». За ним вскоре последовало продолжение за 1914–1917 гг., но в этом издании я уже не участвовал, вернувшись к своим «рабочим» делам и подготовив большую книгу «Рабочие Донбасса в XIX веке» (М.—Л., 1963), которую в январе 1964 г. защитил как кандидатскую диссертацию. Для меня это была родная, я бы сказал, семейная тема. В шахтах Донбасса начинали трудовой путь мой дед Кузьма Терентьевич Потолов и отец, работавший горным инженером в Макеевке после окончания Одесского политехнического института в 1920-е гг. и в последние годы жизни (1956–1960). Можно представить, как больно мне слышать и видеть сегодня новую (после Великой Отечественной) войну, ее звериный оскал, разруху и многочисленные человеческие жертвы в тех городах, где я работал в архивах в 1956–1957 г.: Днепропетровске, Луганске (тогда Ворошиловограде), Донецке, Харькове.
Александр Александрович продолжил в дальнейшем нефтяную тематику, став крупнейшим и авторитетнейшим экспертом по международному нефтяному бизнесу, банковским и иностранным капиталам, автором и составителем нескольких книг и документальных публикаций. Подаренные им книги по этой тематике стоят на почетном месте в моей библиотеке. И для В. А. Нардовой ее нефтяные занятия,
И здесь особая роль принадлежит, конечно, Александру Александровичу Фурсенко. Кроме публикации индивидуальных исследований мирового класса он сыграл огромную роль как руководитель (с середины 1990-х гг.) российской исторической науки, организатор крупных международных проектов, конгрессов и конференций, закрепив высокий мировой статус отечественной историографии. Что касается нашего института, большое значение имела его активная поддержка таких важных мероприятий, как 5-й Конгресс по экономической истории (Ленинград, 1970 г.), международные коллоквиумы и симпозиумы по кардинальным проблемам отечественной и мировой истории. Продолжение всех этих работ и проектов – лучшая дань памяти видного ученого и организатора науки, каким, несомненно, был академик Александр Александрович Фурсенко.
И. П. Медведев. Вспоминая Александра Александровича
Бок о бок с Александром Александровичем Фурсенко мне довелось трудиться многие годы и даже десятилетия в рамках отдела всеобщей истории нашего института. Скажу прямо: это было весьма непростое «сосуществование-сотрудничество». Казалось бы, что общего могло быть у византиниста и американиста! Очень уж разные ипостаси в профессиональном отношении: какая-то там Византия с точки зрения американиста, не скрывавшего своего некоторого равнодушия к такой «экзотической специальности», как византиноведение; эти пресловутые Соединенные Штаты, страна с историей «в двух измерениях» – с моей точки зрения. А я это эйзенштейновское определение даже как-то высказал Александру Александровичу, спросив его, полушутя-полусерьезно, не жалко ли ему «гробить» свою жизнь на изучение «этой страны», и получив соответствующую «оплеуху» за дерзость. «Заниматься Соединенными Штатами – это вам не Византией заниматься», – сказал А. А. в ответ на мое критическое замечание по поводу его доклада на одном из заседаний отдела. «Правильно, Александр Александрович, – ничтоже сумняшеся парировал я, – полностью с вами согласен: заниматься Византией – это вам не Соединенными Штатами заниматься» (у меня еще и сейчас в ушах звучит смех участников заседания). И таких «пикировок» с обеих сторон было сколько угодно.
И тем не менее, как это ни странно, в чисто человеческом плане налицо было наше взаимное уважение друг друга. Я, конечно, вполне отдавал себе отчет в значимости Александра Александровича как выдающегося ученого, как яркой и весьма амбициозной и в профессиональном, и в карьерном отношении личности; в конце концов, как весьма влиятельного человека, сделавшего много полезного для отечественной исторической (прежде всего академической) науки вообще и для нашего исторического института в частности. Ощущал пристальное внимание Александра Александровича к собственной персоне и я. Иногда же это «внимание» превращалось в конкретные «акты помощи» в трудных для меня жизненных обстоятельствах, за что я всегда буду признателен Александру Александровичу. По мере своих скромных возможностей я также старался быть полезным ему. Например, когда мы в 1970 г. вместе трудились над подготовкой и проведением в Таврическом дворце Ленинграда Международного конгресса по экономической истории (А. А. был генеральным секретарем оргкомитета конгресса, а я его заместителем). Больше года мне понадобилось тогда на это занятие, о византиноведении практически пришлось забыть, и мне д'oроги слова Александра Александровича, начертанные собственноручно на подаренном мне экземпляре его монографии «Критическое десятилетие Америки»: «Дорогому Игорю Павловичу в знак дружеской симпатии и на память о наших совместных деяниях на Конгрессе экономической истории. 3/IX-74. А. Фурсенко».
Да, приходится еще раз с горечью констатировать: «Голоса друзей все тише и тише, годы не ждут». Мне особенно жаль, что не могу уже обратиться к Александру Александровичу за советом. А ведь он мне был бы весьма полезен именно сейчас, когда (неожиданно для меня самого) «американская тема» вдруг всплыла в моей профессиональной деятельности. Дело в том, что в последнее время мне приходится вплотную заниматься подготовкой к изданию неопубликованной переписки государственного канцлера графа Н. П. Румянцева (1754–1826), «американская тема» в судьбе которого, как оказывается, весьма ощутима. [10] Для меня было как гром среди ясного неба узнать, что мой «герой» был ярко выраженным «американофилом», который во время беседы с первым посланником США в России Джоном Куинси Адамсом (19/I–1/II 1814 г.) заявил буквально следующее: «Мое сердце принадлежит Америке и, если бы не мой возраст и болезни, я непременно бы уехал в эту страну». [11]
10
Первый том этого труда («Граф Румянцев и мир науки. По материалам неопубликованной переписки») уже находится в печати.
11
Россия и США: становление отношений (1765–1815). М., 1980. С. 638. (Благодарю С. А. Исаева за подсказку.)