Россия и Запад на качелях истории. От Павла I до Александра II
Шрифт:
По мнению ряда западных ученых, главным мотивом, двигавшим Екатериной, был расчетливый политический эгоизм. Согласно этой версии, императрица мечтала втянуть в активные действия против революционной Франции крупнейшие европейские державы, а самой России освободить руки для решения польских, турецких и прочих дел.
То есть Екатерина, торжественно провозгласив, что «дело французского короля есть дело всех государей», затем фактически манкировала своими обязательствами в отношении «королевского интернационала», дала роялистам лишь деньги, но не послала на помощь французской монархии ни одного русского солдата.
Есть
Интересно, что все эти, казалось бы, взаимоисключающие версии опираются на подлинные документы, высказывания и обещания Екатерины. Один историк приводит екатерининскую записку о необходимости немедленной интервенции, чтобы подавить во Франции революцию. Другой в противовес рассказывает о том, как та же Екатерина раздраженно накричала на сына, когда Павел, размышляя над газетой о событиях в Париже, заявил: «Я тотчас бы все прекратил пушками». «Vous 'etes une b'ete f'eroce (Ты жестокая тварь), – заявила императрица сыну по-французски. И добавила: – Или ты не понимаешь, что пушки не могут воевать с идеями? Если ты так будешь царствовать, то недолго продлится твое царствование».
Подобных противоречий множество, и если попытаться вычертить на бумаге вектор движения политических шагов и заявлений Екатерины по поводу французских дел, то получится странный рисунок, чем-то напоминающий следы, оставленные на снегу не очень трезвым человеком.
Впечатление, однако, обманчивое: так бывает, если не видеть того лабиринта, в котором на самом деле движется человек. Если представить лабиринт, то окажется, что все эти странные зигзаги вполне естественны. Логику поступков (шагов) навязывает человеку непреодолимая и извилистая стена.
Екатерининский лабиринт был выстроен, конечно, не из камня, речь шла о политике, философии, психологии и морали, но и этот материал свободное движение человека ограничивает иногда до чрезвычайности. Более того, Французская революция – это лишь заключительный фрагмент того длинного лабиринта, по которому Екатерина шла с момента своего прихода к власти. Основные параметры этого лабиринта очень точно указал императрице еще Дидро: справа – самодержавие, слева – народовластие, а посередине со свечой просвещенного абсолютизма в руках сама Екатерина.
Что-либо делать в таком положении сложно. Свобода маневра предельно ограничена как реальными политическими рамками, так и внутренним цензором. В этом, наверное, вся суть Екатерининской эпохи. При любом порыве ветра пламя свечи – просвещенного абсолютизма – начинает колебаться то в ту, то в иную сторону, отбрасывая на стены лабиринта причудливые тени.
Именно эти тени и пытаются подчас анализировать: тени-слова и тени-поступки, ускользающие, непоследовательные, необязательные. Жизнь и царствование Екатерины полны такими неопределенными тенями. Колеблющуюся на стене картину легко толковать, но трудно разгадать. Она и умерла, начав, но не завершив шага: собрала 60-тысячный корпус под командованием Александра Суворова, но так и не решилась отправить его во Францию.
Как самодержец, она делала то, что считала возможным для спасения монархии во Франции, то есть давала деньги на контрреволюцию, пыталась организовать побег королевской семьи с русскими паспортами, вдохновляла своими письмами французское дворянство на решительные действия.
Как человек сугубо прагматичный и как руководитель самостоятельной державы, обремененной множеством внешнеполитических и внутриполитических проблем, Екатерина старалась решить французскую проблему с наименьшими хлопотами и наибольшей выгодой для России. Она много раз колебалась, посылать или не посылать русских солдат. «Мало пошлешь, – рассуждала она, – разобьют, а много нельзя – турки опять беспокоят».
Революция революцией, но есть еще свое «маленькое хозяйство», как любила выражаться Екатерина.
Эта забота о «маленьком хозяйстве» посреди вселенского скандала, вызванного Французской революцией, выглядела иногда даже забавной. Такова, например, история с армией принца Конде, которая после провала военной интервенции во Франции осталась не у дел. Эмигрантский корпус, растратив огромные деньги, оказался без средств к существованию и без определенных перспектив на будущее. Луи Жозеф де Бурбон принц де Конде обратился за помощью к Екатерине.
Каково же было возмущение аристократа и его дворянского корпуса, когда к ним прибыл посланник от Екатерины с двумя бочками золота и предложением в обмен на эту субсидию всей армии Конде перебраться в Россию на восточное побережье Азовского моря, чтобы основать там земледельческую колонию. В своих хозяйственных хлопотах авторы этого удивительного проекта – сама Екатерина и герцог Арман де Ришелье, в то время губернатор города Одессы и Новороссийского края, – забыли о болезненной гордости французского дворянства. Не говоря уже о том, насколько трудно представить принца Конде в роли завхоза, а его офицеров в роли животноводов и пахарей.
Наконец, как монарх просвещенный, Екатерина II убеждала Бурбонов, причем еще задолго до революции, умерить свои аппетиты и в чем-то поделиться властью, начав, пока не поздно, реформы сверху. Свой собственный «Наказ» она считала достойным примером для подражания.
Заметим, кстати, что этой точки зрения придерживались во Франции и некоторые революционеры. Будущий лидер жирондистов Жан Пьер Бриссо даже опубликовал полный текст «Наказа» во Франции и активно использовал документ в своей пропагандистской работе против Людовика XV. Бриссо писал:
Государь, желающий добра своим подданным, последует примеру российской императрицы, соберет комиссию из представителей всех сословий и провинций… для работы по созданию нового свода законов.
Примечательно, что «Наказ» был издан в одном томе с конституцией Пенсильвании и рядом публицистических произведений об американской революции. Для Бриссо все эти материалы представляли равную ценность как своего рода пропагандистское оружие, отстаивающее идеи Просвещения.
Факт публикации «Наказа» во Франции показывает, каким извилистым путем идет подчас мысль: идеи Монтескье уже в русской интерпретации, подкрепленные авторитетом императрицы-просветительницы, вернулись на родину. Таким образом, Екатерина, ничуть не желая того, сделала свой вклад в подготовку Французской революции.