Россия и Запад
Шрифт:
10 октября 1792 года оттиск принятого закона с сопроводительным письмом Ролана был направлен и Шиллеру. Однако из-за путаницы, происшедшей в результате французской транскрипции имени (в дипломе он поименован уже «Gille»), пакет, проплутав несколько лет, достиг адресата лишь 1 марта 1798 года — по словам Шиллера, «совершенно из царства мертвых», так как ни Дантона, ни Ролана уже не было в живых, да и у самого поэта после казни Людовика XVI революционный энтузиазм заметно поугас. По просьбе своего покровителя герцога Карла Августа Шиллер передал ему эти «интересные» документы, которые тот, в свою очередь, отдал в Веймарскую публичную библиотеку (ныне Институт Веймарской классики), где с тех пор и поныне они хранятся [1100] .
1100
Stieftung Weimarer Klassik. Goethe-und-Schiller-Archiv. Cm.: Hahn K.-H. Goethe-und-Schiller-Archiv. Bestandsverzeichnis. Weimar: Arion Verlag, 1961. P. 191.
Но вернемся к революционным дням. Озвученная Шенье и подхваченная Роланом, вышедшая из недр Конвента формула «друг человечества» в новом своем семантическом звучании обрела широкую популярность, причем смысловой ее диапазон был стихийно расширен — от частных и конкретных до обобщенно-нарицательных значений. Однако генетическая ее связь с эпохой и лексикой Революции отчетливо осознавалась как превалирующая.
Так, жена Ролана Жанна Мари, хозяйка известного салона жирондистов, арестованная в 1793 году якобинцами и ожидающая казни, писала свои воспоминания в тюрьме св. Пелагеи, где, между прочим, значится:
Революция наступила и воспламенила нас; друзья человечества, поклонники свободы, мы думали, что она должна переродить людей, уничтожить позорную нищету того несчастного класса, которому мы так часто соболезновали; мы встретили ее с восторгом [1101] .
Невольно приходит на ум пушкинское: «Увижу ль, о друзья! народ неугнетенный // И Рабство, падшее по манию царя». Параллель, конечно, совершенно умозрительна, но спровоцирована удивительным сходством строя чувств и мыслей.
1101
Цит. по: Личные мемуары г-жи Ролан / Пер. с франц. Н. Г. Вернадской// Историческое обозрение. Т. 7. 1894. Приложение. С. 149. Впервые опубл.: M'emoires de madame Roland. Paris: Henri Plon, 1864.
Жанна Мари Ролан была казнена 8 августа 1793-го. А несколько ранее, зимой или весной того же года, Н. М. Карамзин пишет статью «Нечто о науках, искусствах и просвещении», где полемизирует с идеями Руссо, кумира Революции, о плодотворности влияния наук на нравы. Как уже отмечалось исследователями, статья интересна также и косвенно отраженным в ней отношением русского писателя к Французской революции, в водоворот которой, как известно, он окунулся в Париже в 1790 году и ревностно продолжал следить за ее трагическими перипетиями. Г. П. Макогоненко справедливо отметил, что свои возражения Руссо Карамзин переводит в плоскость общественных нравов, заканчивая статью «прямым обращением к законодателям и, судя по терминологии, целиком заимствованной из революционной публицистики, к законодателям не венценосным»:
Законодатель и друг человечества! Ты хочешь общественного блага: да будет же первым законом твоим просвещение! [1102]
При этом чрезвычайно важен не отмеченный до сих пор факт несомненного знакомства писателя со знаменательной речью Шенье и принятым вслед за ней законом, а может, и с письмом Ролана. В 1796 году, с восшествием на престол Павла I, когда возродились было надежды на общественные преобразования, венцом которых, как мечтал, «разгорячив воображение», Карамзин, могло бы стать «человеческое блаженство», он писал Андрею Ивановичу Вяземскому: «Вы заблаговременно жалуете мне патент на право гражданства в будущей Утопии» [1103] .
1102
Карамзин H. M. Соч.: В 2 т. Л., 1984. Т. 2. С. 392.
1103
Письмо от 20 октября 1796 г. // Русский архив. № 7/8. Стлб. 1324.
Вернувшись из-за границы, в сентябре 1790 года Карамзин был представлен Г. Р. Державину. Его живые и острые рассказы о европейской жизни в доме поэта не миновали и описаний революционного Парижа. А спустя год в только что организованном Карамзиным «Московском журнале» появляется известное стихотворение Державина «Смерть героя», посвященное полководцу князю Н. В. Репнину, победителю турок, которого поэт представил «образцом общественного служения и гражданских доблестей» [1104] . В последующие два года стихотворение несколько раз публиковалось отдельным изданием, но единожды — в 1792 году — оно вышло со следующим эпиграфом:
1104
Серман И. З. Г. Р. Державин. Л., 1967. С. 62–63.
В последнем прижизненном издании стихотворения — в «Сочинениях» 1808 года — эпиграф поэтом был снят — вероятнее всего, вследствие конфликта с Репниным в начале царствования Павла I [1106] .
Ни происхождение, ни авторство эпиграфа, звучащего отголоском революционной лексики, не установлены. Не имея к такого рода его прочтению прямых доказательств, я тем не менее смею предположить, что Державин — возможно, впервые в русской художественной практике — вполне мог этой лексикой, что была на слуху и соответствовала смысловому контексту его стихотворения, воспользоваться. Во всяком случае, известно, что, когда поэт в 1795 году поднес Екатерине II рукописный сборник своих сочинений, императрица, изрядно напуганная событиями Французской революции, заподозрила в некоторых стихах якобинские настроения — и сборник тогда издан не был [1107] .
1105
См.: Державин Г. Р. Сочинения. СПб., 2002. С. 572.
1106
См.: Сочинения Г. Р. Державина с объяснительными примечаниями Я. Грота. 2-е изд. Т. 3. СПб., 1870. С. 500–502.
1107
См.: Зорин А. Глагол времен // Свой подвиг свершив… М., 1987. С. 6–7.
Идеологема «друг человечества» в новом своем осмыслении была и в дальнейшем ассимилирована русской общественно-политической лексикой, сохраняя при этом широкий диапазон нюансов и значений, обозначенных выше.
Уже в лицейские годы Пушкин мог слышать рассказы о революционных событиях во Франции от их очевидцев — от того же Карамзина, от лицейского преподавателя Будри, брата Марата, или от квартировавших в Царском гвардейских офицеров, дошедших в наполеоновскую кампанию до Парижа.
Интересующая нас идеологема, несомненно, звучала и в кружке братьев Тургеневых — в той непосредственной идейной среде, где формировалась политическая концепция «Деревни».
В 1803 году, в Геттингене, Александр Иванович Тургенев усердно слушает лекции о Французской революции. Он сообщал родителям, что имеет теперь о ней «довольно подробные сведения», потому что каждый из трех читавших этот курс профессоров «смотрел на нее из особливой точки зрения: Герен проходил ее, как историк, и как часть новейшей истории; Мартенс — как политик, показывал все трактаты, заключенные республикой… Эйхгорн — читал о ней en detail…» [1108] . Трудно предположить, чтоб на этих лекциях не было подробно рассказано об акте присуждения звания почетного гражданина Французской республики известным иностранцам. Между прочим, в это же время А. И. Тургенев сообщает Жуковскому и подробности образа жизни высокочтимого им и его братьями «почетного гражданина» Шиллера, которым он интересуется не менее страстно, чем Французской революцией [1109] .
1108
Письмо от 9/21 марта 1803 г. // Архив братьев Тургеневых. Вып. 2. Письма и дневник А. И. Тургенева (1802–1804). СПб., 1911. С. 60. См. также с. 191, 194, 198.
1109
Письмо от 22/10 января 1803 г. // Там же. С. 269.
Вместе с Тургеневым продолжал образование в Геттингене и его друг Андрей Сергеевич Кайсаров, известный приверженец радикальных тираноборческих и антикрепостнических настроений, завершивший свое обучение здесь диссертацией «Об освобождении крепостных в России». Осенью 1803 года обоих друзей навещает близкий семейству Тургеневых М. Я. Мудров. Отчитываясь отцу Александра Ивановича о своем визите, Мудров между прочим не без удовольствия сообщает, что угощавший его щами Кайсаров «первую рюмку шампанского пил за здравие Друга Человечества, Ивана Петровича Тургенева» [1110] .
1110
Письмо от 14 ноября 1803 г. // Архив братьев Тургеневых. Вып. 2. С. 280.