Россия, лихие годы: рейдерский захват
Шрифт:
С особым интересом лейтенант рассматривал мой нож – я его так и оставил окровавленным.
– У вас есть разрешение на холодное оружие?
Я вынул из бумажника сложенный, протертый по сгибам листок. Это была ксерокопия очередной нашей законодательной глупости или лени. На бумаге имелось изображение моего ножа и значилось среди прочего «нож хозяйственно-бытового назначения». По нашим законам, нож может быть любого убийственного размера, но только если у него выступ, разделяющий лезвие от рукояти не превышает полсантиметра. Мои ножи вообще не имели никакого выступа,
Мент равнодушно просмотрел мою «ксиву» и вернул.
"Макаров" он поднял с пола как-то обыденно, без интереса, и бросил его в полиэтиленовый мешок.
– Лейтенант, мне надо отвести ее домой, – сказал я. – Что у вас еще ко мне?
– Пока все. Вызовем.
– Ее друг, похоже, ни причем.
– Разберемся. Укатывайте.
Я взял Таню за руку, и она послушно пошла. Она проходила мимо Гуталина, сидевшего с опущенной головой на ступеньке, и молча провела рукой по его черным взъерошенным волосам. Тот вздрогнул, поднял на нее глаза и виновато улыбнулся.
Я тоже нагнулся к его уху:
– Ложись пока в больницу, а то затаскают. Там отлежишься.
– Какую? – он оторопело на меня посмотрел.
– Наркологическую, остолоп. На Варшавке, отсюда недалеко.
Мы с Таней вышли на улицу к моему мотоциклу. Я отдал ей свой шлем и затянул ремешок под подбородком. Она слишком послушно и вяло все это проделала, и мне это не понравилось. У такой молодой девчонки никогда не знаешь, что в голове, или в сердце, или где это у них бывает. Сбежать теперь от меня – она вряд ли хотела. Но взять, да намеренно брякнуться с мотоцикла в таком состоянии – это запросто. Поэтому я внимательно посмотрел на ее хорошенькое грустное личико в громадном, не по размеру, шлеме и погрозил ей пальцем:
– Крепче держись, обхвати меня сзади руками. Упадешь – не на дорогу, а под колеса грузовиков или встречных машин. Размажут. Если умрешь сразу – считай, повезло. А если нет- всю жизнь в каталке и в мокрой постели, и никому не нужна будешь. – Она с ужасом на меня посмотрела, поэтому я улыбнулся. – Ладно, шутка.
Мы небыстро катили по свободным воскресным дорогам, я поглядывал на безоблачное небо и раздумывал, когда бы мне скорее теперь тронуться в отпуск, работа была сделана. Мне очень хотелось, правда, задать Танечке несколько вопросов, и вообще не все было для меня ясно в этом деле, но на мотоцикле это сделать было невозможно, а встретить ее когда-нибудь еще я не планировал.
Ее дед встречал нас у шлагбаума охраны. Завидев нас, он вскочил с табурета, который ему вынесли охранники. Затем последовала трогательная сценка встречи внучки с дедом, – я отвернулся, чтобы не стоять дураком, и начал разворачиваться. Но еще бы надо было прояснить насчет оплаты,– ведь и деда я видеть не рассчитывал.
– Ты, Николай, куда это! Ну-ка давай к нам! Посидим, закусим! – теперь стало особенно заметно, что за последние два часа он успел крепко выпить.
Перекусить, действительно, я бы не отказался, последний раз я ел почти сутки назад. И без возражений я медленно двинулся по аккуратной, обсаженной цветами дорожке позади трогательной парочки.
На крыльце, за дверью не зло, но очень внушительно, ухал собачий лай, и женский голос неуверенно командовал:
– Назад, Смерш, свои!
– Смершик, милый! – Таня рванулась вперед и распахнула дверь. Громадная овчарка визгнула и забросила лапы ей на плечи.
– Уведи его, Алла! – крикнул Сафонов, – Привяжи на веранде. И встречай нашу бродяжку.
Я сразу узнал – это был ее чарующий голос по телефону. Сама же она была еще восхитительней: брюнетка с пышной фигурой, не старше двадцати пяти. Она с трудом оттаскивала громадного пса за ошейник, и в этой суматохе только мельком скользнула по мне взглядом. И даже Таню она приветствовала, только махнув ей ладошкой.
– Проходи, Коля, садись, сейчас все организуем. Таня, посидишь с нами?
Таня покачала головой и молча направилась к лестнице. Появилась горничная, получила от хозяина указания и скрылась. Подошла Алла и тихо присела на диван.
– Ну, рассказывай, откуда ее привез, – хозяин достал из шкафа бутылку виски, плеснул в стакан и залпом выпил. Горничная принесла несколько блюд и беззвучно расставила на столике.
– Выпьешь? Нет, тебе нельзя. Ты поешь, поешь.
Не торопясь, управляясь с отменной едой, я вкратце описал утренние приключения. И закончил:
– А мордоворота, что сбежал, – я видел вчера в офисе вашего знакомого. Делайте выводы сами… – Я вытер салфеткой губы и поблагодарил за угощение.
Я ожидал от него более живой реакции, но не дождался. Софронов воспринял это легко, с улыбочкой, если вообще воспринял, или даже услышал. Было ясно, ему теперь все до лампочки. Он только в конце спохватился:
– Ах да, деньги вам… – он шатко направился к лестнице и вверх по ступенькам.
Я взглянул на Аллу, – она не проронила до сих пор ни слова. Теперь она скромно улыбнулась мне.
– Мы все так за нее беспокоились.
– Но, слава богу, все хорошо кончилось. Поглядывайте за ней.
– Она у нас самостоятельная.
– Слишком.
С лестницы спустился хозяин, в одной его руке была пачка денег, во второй ключи, – их не спутаешь, от сейфа.
– Вот тебе… как мы договаривались, и еще премия, бери, бери, заслужил. Посиди еще чуток, чайку выпей с тортиком. И о себе расскажи. Воевал небось – шрам на щеке.
– Приходилось.
– Афган, Чечня?
– То самое.
– Солдатиком? Горел?
– И горел.
– Поздно я тебя встретил, я бы тебя замом по охране поставил. Эх, все поздно. Еще одна просьба, не откажи мне, в дружбу, во вторник подойди на завод. Подписывать бумаги мы будем, продаем все, сам слышал. Деньги наличные, целый мешок, и все такое, свой бы человек не помешал рядом. Уважь.
– Что делать надо?
– Да ничего. Постоишь, поглядишь. Рубашечку белую только одень и галстучек. Чокнемся шампанским, и гори все огнем, отработал я свое.