Россия молодая (Книга 1)
Шрифт:
Поднятый вал ударил в корму, корабль качнуло, он поплыл.
– Якоря!
– крикнул Иевлев.
Рябов, не торопясь, положил руки на штурвал. Не дойдя до середины реки, корабль остановился на якорях, отданных мгновенно. Теперь якоря "забрали". Совсем близко у борта покачивалась лодейка, Кочнев и Иван Кононович, задрав головы, смотрели на судно, о чем-то между собою переговариваясь. Рябов свесился вниз, крикнул корабельным мастерам:
– Славно построен! Слышь, Тимофей!
– В море, я чай, виднее будет!
– ответил Иван
К новому кораблю подходили шлюпки царя и свиты, за ними медленно двигалась лодья с плотниками - достраивать корабль на плаву. Петр быстро взбежал наверх, обнял Апраксина, велел ставить столы для пиров. Рябов, отозвав Иевлева, тихо спросил:
– Матросы-то нынче не надобны?
– Нынче могут отдыхать, да завтра чтоб здесь были!
– сказал Сильвестр Петрович.
– Вооружим корабль - и в море...
Рябов смотрел на Иевлева улыбаясь.
– Чего смеешься?
– спросил Сильвестр Петрович.
– Тут делов еще на месяц!
– сказал кормщик.
– Ранее не управиться. Мачты ставить, пушки, снастить, а ты - завтра! Все у вас спехом, словно бы дети малые...
Сильвестр Петрович порылся в кошельке, отыскал рубль, протянул Рябову:
– На, угостишь матросов для ради праздника спуска корабля. И быть всем в готовности...
Через несколько дней Иевлев опять прислал за Рябовым офицера. Кормщик быстро собрал своих матросов, поднял парус на карбасе корела Игната, подошел к трапу нового корабля, из пушечных портов которого уже торчали стволы орудий, привезенных Петром из Москвы. Дед Федор поднялся наверх первым, обдернул домотканную чистую рубаху, перебрал обутыми в новые морщни ногами, скомандовал:
– Но, робятки, не осрамись, дело такое...
Один за другим мужики-рыбари поднимались по трапу, не зная, куда идти дальше, что делать, кто тут старший - Лефорт ли в своих огромных локонах, Гордон ли, что задумчиво глядел на свинцовые воды Двины, Меншиков ли, что дремал в кожаном кресле...
Навстречу, размашисто шагая, вышел царь Петр, спросил громко:
– Матросы?
– Матросы!
– выставив вперед бороденку, ответил дед Федор.
Петр Алексеевич добродушно усмехнулся, покачал головой, спросил:
– Что в коробах-то принесли?
– А харчишки!
– ответил дед Федор.
– Уговору-то не было, на каких харчах, вот и захватили для всякого случая, может, на своих велишь трудиться.
– Запасливые!
– сказал Петр.
– А как же, государь!
– ответил дед Федор.
– Без хлебца не потрудишься...
Царь ушел, дед Федор, осмелев, повел поморов по кораблю. За ними пошли Меншиков, Иевлев, Апраксин, слушали рассуждения деда Федора.
– А ничего!
– говорил он, задрав голову и оглядывая мачты.
– Ничего лодейку построили, с умом. Ишь щеглы какие поставлены... и махавка на щегле, вишь...
– Какая такая махавка?
– спросил Меншиков.
– По-нашему так говорится, по-морскому, - ответил дед
– А по-ихнему, по-иноземному, - флюгарка.
Очень светлыми и зоркими еще глазами прирожденного морехода он в тишине, неторопливо оглядывал корабль и делал свои замечания - насчет мачт, которые называл щеглами, насчет рей, насчет парусов и всей оснастки корабля. И первым зашагал по палубе - смотреть, каковы люки, называя их творилами или приказеньями, как настелены палубы-житья, как построен сам корпус корабля, каковы на корабле казенки-каюты.
Потом, также не торопясь, окруженный своими мореходами, дружками и старыми учениками, разобрал фалы, определяя назначение каждой снасти, каждого каната, каждого узла и блока. Иногда он спорил с Семисадовым, но спорил мирно, уясняя с дотошностью назначение новых, незнакомых еще мелочей, поставленных иноземцами на этом корабле...
К вечеру, к прозрачным сумеркам, дед Федор был назначен боцманом, Семисадов старшим над рулевыми, Аггей - палубным, салотопник Черницын учеником констапеля, другие - кто марсовым, кто трюмным, кто якорным. Митеньке Борисову дали назначение, годное при его убожестве: он теперь был старшим такелажником.
– Чего оно - боцман?
– спросил дед Федор.
Воевода, отворотясь от деда, от которого страшно несло чесноком - он только что поужинал ломтем хлеба и двумя головками чесноку, - объяснил, кто такой боцман на корабле. Дед неразборчиво хмыкнул, и было неясно: понял он или не понял.
– Старшой, вроде бы?
– Боцман есть...
– раздражаясь, опять начал объяснять Апраксин.
Но не договорил, махнул рукой и ушел.
В сумерки, под крик падающих к речным водам чаек, матросы, закусывая возле бухты каната, беседовали, какая у них теперь пойдет жизнь, сколько рублев будет жалованья, какую дадут рухлядишку на одежду и куда велят ходить, в какие земли...
– Поиграет царь и забудет, - сказал Нил Лонгинов, назначенный старшим палубным матросом.
– На Москве-то почитай моря нет, не поиграешь. Одно хорошо - от монасей ушли...
– Ушли-то ладно, - молвил Аггей, - а вот ребятишек малых прокормить то хитрость хитрая... Ни карбаса своего, ни сети справной, наготы да босоты изувешены шесты.
– Ныне весь день свое зоблим!
– сердито сказал дед Федор.
– Такого порядку мне и даром не надобно... Хошь бы требухи наварили, горяченького похлебать...
Копылов снизу вверх посмотрел на спокойно стоящего Рябова, сказал с укоризной:
– Подсудобил ты нам, Иван Савватеевич, работенку. Скажут тебе спасибо детишки наши...
Один Егорка Пустовойтов был доволен: тут тебе и пушки, и чиненные ядра, и в море, слышно, пойдем, и вроде бы пищаль дадут, или, на худой случай, алебарду. Пройтись бы с алебардою возле монастыря, попугать монасей...
Пока беседовали, подошел веселый Патрик Гордон, спросил:
– Матросы?
– Морского дела старатели!
– ответил Нил Лонгинов.