Россия молодая (Книга 2)
Шрифт:
– Вот как отвожу тебя веником!
– сказал он, сдерживаясь, чтобы не смеяться.
– Нашла хаханьки! Сама говорит: одевай, а сама - смехи!
И хмурясь и улыбаясь в одно и то же время, он вышел из сеней, благодарно и счастливо думая о Таисье, с которой вместе ждать им теперь и старости...
На лавочке возле лоцманского дома сидел совсем хилый, беззубый, белый как лунь финн-рыбак, тот самый рыбацкий староста, который много лет тому назад сказал Петру, что у него, у русского царя, даже по сравнению со старостой рыбаков, - тоже должность немалая.
– Здорово,
– сказал Рябов.
– Чего в избу не идешь?
– Оттыхаю!
– сказал старик.
– Уморился.
И, поморгав веками без ресниц, со значением произнес:
– Зторово на все четыре ветра!
– Ишь, выучил!
– сказал Рябов.
– Сколько учил?
Финн подумал, стал загибать пальцы, произнес строго:
– Семь лет.
И положил в рот кусочек жевательного табаку. Рябов закурил трубку, и оба стали смотреть на вздувшуюся, в синих подтеках, в пятнах грязного, талого снега - Неву.
– Скоро тронется?
– спросил лоцман.
– Скоро.
– Когда?
– Секотня. Или завтра. Совсем скоро.
– Вишь, чертов парень!
– всердцах сказал Рябов.
– Будет на том берегу куковать...
– Не приехал сын?
– То-то и оно, брат, что не приехал.
– Не приехал. А я рипу принес. Папа твой велел...
– Таисья-то Антиповна?
– Велел принести хорошей рипы. Я принес...
Опять помолчали. Рябов глядел на здания Адмиралтейства, возле которых на стапелях стояло новое судно.
– "Латока"!
– произнес погодя дед Эйно.
– Нет, брат, не "Ладога"!
– "Латока"!
– упрямо повторил старик.
– "Ладогу" еще конопатят!
– молвил лоцман.
– Я завчерашнего дня там был. А сия шнява именуется вовсе "Нотебург".
Финн надолго задумался. Оба молча глядели на Неву, с которой, как казалось Рябову, доносился шорох и треск. Но это только казалось - лед еще держался. Даже пешеходы с опаскою, а брели черными мухами от Адмиралтейской части к Петропавловской крепости, возле которой был расположен рынок, от Васильевского к Новой Голландии, где жили корабельные мастера-иноземцы. Но саней на льду Невы уже не было видно и скот больше не гнали на Морской рынок, что был против крепости с другой стороны Невы.
– Сильно пойтет!
– сказал дед Эйно.
– Польшой путет летокот...
Рябов не ответил, щурясь смотрел на строящийся дворец генерал-адмирала Федора Матвеевича Апраксина, на шпиль Адмиралтейства, возле которого в линеечку вытянулись трех- и шестиоконные домишки под черепичными, гонтовыми и соломенными крышами. Там, в этих домах, было отведено жительство и министрам, и офицерам, и посланникам, и генералам; там, в одном из этих домов, в случае ледохода мог остаться флота гардемарин Иван Иванович Рябов...
– Ну не чертов ли парень!
– наконец сказал лоцман.
– Другие еще когда из Москвы приехали, а ему там карты меркаторские занадобились. Так, вишь, ждет, сатана, сии карты...
– Такой, значит, служпа!
– произнес дед Эйно.
– Морской служпа.
Рябов не ответил; смотрел туда же, куда смотрел старик, - на морской штандарт,
– Чертов парень, чертов парень, - неторопливо повторил дед Эйно. Русский парень - такой парень. В нашей теревне там на взморье отин коворил сказку: жили мы тут жили, поживали мы тут поживали - плоко поживали. Изпу построим - она в полото укотит. Проваливается в полото. Еще трукую изпу построим - тоже в полото укотит. Вот пришел русский парень. Польшой парень, то самого непа - вот какой парень. Взял свою руку...
Эйно своими корявыми пальцами разогнул кулак Рябова - показал, как русский парень держит ладонь.
– Вот так. А на руке корот построил. Весь корот: тома, атмиралтейство, австерий, почт-тамт, пороховой твор, крепость, Невский першпектив. А кокта построил - поставил весь тот корот сразу на полото, польшой корот полото не мог сожрать. Не ушел корот в полото. Остался. Корот держится, отна изпа не тержится. Ты миешься?
– Я не смеюсь!
– ответил Рябов.
– С чего тут смеяться. Добрая сказка.
– Мияться не нато, - молвил Эйно.
– Умная сказка.
– Ну, пойдем, дединька, - предложил лоцман, - заколеем тут на холоду сидеть. Может, моя хозяйка и прибралась в избе.
Эйно взял свою корзину с рыбой, Рябов широко распахнул перед ним калитку. В доме славно пахло лечебными травами, свежевымытыми полами, теплыми пирогами. Таисья приоделась, только волосы не прибрала - тугая, длинная коса ровно лежала вдоль спины и делала ее похожей на девушку, словно вернулись те давние времена на Мхах...
– Секотня приетет твой парень!
– сказал ей дед Эйно.
– Да уж вовсе заждалась, дединька!
– как-то громче обычного, с тоской в голосе сказала Таисья.
– Два года не видела! Гардемарин уже; люди сказывают: малый с толком; худого про него не слышно, да только стосковалась вся...
И поставила на стол завтрак: миску каши, хлеб, кринку молока, а сама стала разбирать рыбу.
– Ты-то что ж не садишься?
– спросил лоцман.
Она вздохнула, не ответила.
– Мост бы поставить через Неву, - погодя сказал Рябов.
– Вот дело бы было. А то как ледоход, либо ледостав - носа с острова не высунуть.
– Мост?
– спросил дед Эйно.
– Мост.
– Нельзя мост!
– молвил финн.
– Такой мост не пывает.
Он доел кашу, похлебал молочка и, поклонившись хозяйке, пошел к двери. Таисья его окликнула, попросила не побрезговать хлебом-солью, как сын приедет. Дед Эйно поблагодарил, лоцман проводил его до калитки и опять постоял, глядя на Неву и томясь ожиданием. Потом прошелся вдоль пологого берега, покрытого ноздреватым снегом, из-под которого уже кое-где пробивалась жухлая прошлогодняя трава, - к усадьбе шаутбенахта Иевлева. Здесь были раскрыты ворота и во дворе возился с легкими санками Иевлева кучер - хитрый мужчина Елизар.