Россия: мы и мир

Алексеев Сергей Трофимович

Стремление к общинности (братству) жизни – это лишь первый спасательный круг, брошенный нам еще в глубокой древности и доныне удерживающий Россию на поверхности. Традиция вечевого управления имеет настолько глубокие корни, что память о ней существует на генном уровне, а поэтому неистребима. Благодаря этой центростремительной силе мы выстояли.

Мы прошли через столыпинскую реформу, когда малоземельные деревни пытались рассадить по хуторам и отрубам. В средней полосе России выделившиеся из общины индивидуалисты начали огораживать свои земли, чем вызвали у общинников сначала тихий ропот, потом, когда пришлось на них батрачить, неприязнь. Поэтому раскулачивали истинных мiроедов (а таких было сколько угодно) без всякого сожаления. И напротив, всем миром ревели в голос, когда делали это несправедливо. В Сибири подобные хутора через несколько лет сбегались в деревни, наплевав на приволье и возможность разжиться. «Мiром и тятьку бить легче» – ни у одного народа нет больше похожей пословицы. Русская душа всегда тяготилась одиночеством и не могла жить без мира, а точнее, мiра – так называлась община, общество (у Толстого роман назывался «Война и мiр», а это звучит совершенно иначе).

И вот теперь вместе с капитализмом пришел индивидуализм , тяжелый, непроницаемый, как свинец: человек человеку – волк! Закон рынка – беспощадная конкуренция, где выживает сильнейший. Она, конкуренция, должна якобы повысить градус духовно-волевого потенциала, заменить религиозное сознание и стать мерилом

нашей европейской «цивилизованности».

Эти мысли проповедуются всеми четырьмя властями и избранными самодержцами. И одновременно с этим они же проповедуют и пытаются создать в России гражданское общество ! (Его институт – Общественная палата – уже создан.) Если это не лукавство , то абсолютный маразм, продолжение «научных изысканий» Ельцина, когда он собрал ученых, запер на даче и заставил изобрести и сформулировать государственную идею ! Если это вам сейчас не кажется бредом больного разума, погодите немного, скоро покажется. Всякое бывало: Гитлер держал в бункере тибетских монахов, дабы те, медитируя, останавливали русские танки, идущие на Берлин; Сталин сажал ученых в шарашки, чтоб они придумывали ядерную бомбу. Но чтобы государственную идею – такого еще мир не ведал!

Впрочем, как не ведал он и расстрела собственного парламента.

Иногда создается ощущение, будто управляют Россией некие пришельцы или чужеземцы, не понимающие простых вещей или принципиально не желающие ничего понимать . Конечно, брать готовые, отработанные модели и приспосабливать их к своей машине проще и легче, но подобная технологичность годится лишь на сборочном конвейере. Даже и здесь вы никогда не воткнете европейскую вилку в нашу розетку, поезд на наши рельсы не поставите – ширина колеи другая.

Потому и многие реформы по ним «не идут».

На Западе, где индивидуализм – неотъемлемая принадлежность его культуры, гражданское общество существует нормально, поскольку там иные правила игры. Но даже и здесь, особенно в последнее время, проявляются бледные, как трава под кирпичом, ростки стремления к общинности, ибо жесткий индивидуализм обрекает человека на одиночество и противоречит самой человеческой природе. Однажды наблюдал это смешное и печальное действо в США, когда взрослые американцы собираются в каком-нибудь арендованном помещении (не в клубах!), становятся в круг и пытаются танцевать. Поскольку же у белых американцев нет своей культуры, в том числе и танца, а африканские ритмы, от которых уже притомились, они не приемлют принципиально, то получается два притопа – три прихлопа. И обязательно стараются прикоснуться руками друг к другу (контакт осязательный – как компенсация дефицита общения вообще). Подобное камлание длится часа полтора, зрелище напоминает наш детский сад, совмещенный с чукотским шаманизмом и топтанием слонов (они все толстые, особенно женщины), однако глаза у людей оживают, расслабляются мышцы лица – по крайней мере сходят обязательные приклеенные улыбки, более напоминающие оскал измученной в неволе души.

На Западе, где индивидуализм – неотъемлемая принадлежность культуры , гражданское общество существует нормально. Но в последнее время проявляются ростки стремления к общинности, ибо жесткий индивидуализм обрекает человека на одиночество и противоречит самой человеческой природе.

...

Стремление к общинности (братству) – это естественная, природная составляющая этнопсихологии, и в основе ее лежит вовсе не жажда выживания, например, или спасения собственно жизни, а чувство любви . И тут невозможно определить, что первично: общинности не может быть без любви и любви – без общинности. (Индивидуализм – это всегда любовь к себе.) На этой взаимосвязи стояло древнее православие (пра-во, пра-ва – дух (свет) высший, дух, буквально «парящий в небе»; славие – слава перевода не требует), и не случайно русское христианство стало официально называться православным (с 1448 года, чтобы отгородиться от Римской Церкви, засылающей своих митрополитов), ибо в его основе тоже лежит любовь и общинность .

Понятие «братская любовь» настолько древнее и настолько стойкое, что, пожалуй, больше нет подобных, дошедших до нас в неизменном виде . Если ПРА – столп духа, устремленный вверх (столп света), где знак «П» означает «столп» (Стоунхендж), и поэтому все слова с «пра» будут иметь духовный (небесный) смысл: правда, прах, Пра (приток Оки), Прага (идти вверх), прадед, праматерь, праздник и т. д., то БРА – дух (свет) земной, сотворенный на земле, где начертание знака «Б» (бог) означает земную (самодостаточную) систему, замкнутую на себя (кому интересно, можно посмотреть начертание древнерусских буквиц). Все слова с «бра» несут непременно земной смысл – брань, брага, брак (супружество), о бра з (вот почему всегда следует уточнение какой: земной или небесный). Наконец, слово «брат» утверждает принадлежность этого духа (света) к земной тверди (Т), а в слове «братство» это утверждение лишь усиливается за счет сочетания знаков СТ (все, что стоит на земле).

Слова «люди» и «любовь» – однокоренные и одинаковы по смыслу. Уникальность их в том, что корни ЛЮД и ЛЮБ не изменяются, не теряют ни единого звука ни в какой форме. Это указывает на их невероятную живучесть и мировоззренческое начало, ибо они несут высокую сакральную нагрузку. Знак Д – добро, знак Б – бог (…бога ведая, глаголь добро – азбучная истина). А ЛЮ (как и ЧУ) передает космическую вибрацию (сигнал, внушение, волшебство), настраивающую сознание , преобразующую его в человеческое (людское чувственное) еще в колыбели (люльке) с помощью колыбельных песен. (Кстати, «колыбель» вовсе не от слова «колыхать», а от коло – солнце и белый – светлый, что говорит о потрясающей любви к детям.) Стоит изменить Д (добро) или Б (бог) на Т (твердь) – и получается нелюдь – ЛЮТ. То есть происхождение этих слов относится к глубокой древности, когда по земле ходили люди илюты – нелюди (возможно, неандертальцы), «лютые звери», безъязыкие, не знающие бога и добра. (Это к вопросу, как язык может хранить Предание.)

Слова «люди» и «любовь» – однокоренные и одинаковы по смыслу. Уникальность их в том, что корни ЛЮД и ЛЮБ не изменяются , не теряют ни единого звука ни в какой форме. Это указывает на их невероятную живучесть и мировоззренческое начало, ибо они несут высокую сакральную нагрузку.

Любовь – самое неискоренимое чувство, не подвластное ни времени, ни пространству, обладающее потрясающим постоянством в изменчивом мире. Интуитивная потребность человека в любви (к жизни, к родителям, к женщине, к детям, Богу и т. д.) не позволяет ему превращаться в нелюдь. Она остается даже у самых закоренелых преступников и убийц, казалось бы утративших человеческое лицо, – редко кто из них пожелает, например, своим родителям или детям зла, ненависти, смерти, нелюбви . Если в самом падшем человеке остается хотя бы искра любви, еще не все потеряно. Поскольку он люд, а не лют.

Воистину, Бог есть любовь!

Третий спасательный круг нынешнего Духотворного Мира – воля , одна из составляющих духовно-волевого потенциала .

Любимое ныне слово «свобода» имеет очень короткий век – родилось в конце девятнадцатого, с началом народовольческого движения и является производным от слова «слобода». Замена «Л» на «В» произошла из-за дефекта речи, присущего инородцам, поэтому не имеет и не может иметь вразумительной корневой основы. В России есть добрая сотня деревень и городских районов с названиями Слобода, Слободка, и произошли они от слов «слабина», «послабление». Все это опять же восходит к общинной жизни: когда, например, в деревенской общине не хватало земель (а они были общинными)

и начиналось перенаселение, то молодые семьи отпускали на слободу, то есть выводили из-под власти общины и садили вольно на пустые земли, чаще всего неудобья. И со временем там образовывалась новая община. То есть слобода (свобода) всегда была вынужденной, связанной с теснотой, ибо для человека еще XIX века было страшно оторваться от общины, как от родной семьи. (Деревни с названием Выселки образовывались, когда людей исключали из общины за провинности и выселяли.) Поэтому слово «свобода» у нас имеет совсем иное значение, чем, например, в странах, бывших под долгой оккупацией или колониальной зависимостью. Вообще это «сладкое слово» напрямую связано с рабством, ибо искренне могут жаждать ее только невольники . В США возвели его в культ лишь потому, что двести лет боролись с английским протекторатом и вот уже двести лет – сами с собой. Теперь наслаждаются «свободой», исполненной в духе всякого младосущего государственного образования – абсолютная зарегламентированность жизни, ставящая человека в положение раба, которую почему-то называют законом . Мало того, предлагают, а точнее, навязывают ее старой Европе!

Образ американского кумира известен всему миру: на статую женщины они водрузили солнечный венец Митры (он был мужчиной !), а в руку дали греческий факел жреца…

С миру по нитке, голому символ свободы.

...

На Руси во все времена существовало и ныне существует иное понятие, которое невозможно точно перевести на другие языки (за неимением аналогов), – воля . «Свободный казак», например, звучит глупо, ибо он вольный. Человека по суду лишают свободы , а выходит он на волю . Первая тайная революционная организация разночинцев так и называлась «Земля и воля» – хотели дать народу то, чего не хватало. Крепостному крестьянину писали вольную грамоту, но он не становился от этого свободным, поскольку не мог жить в одиночку и опять же примыкал к общине, живущей по неписаным законам, добровольно передавая ей часть своих полномочий (обычно мiром управляли старики по принципу вече). А неписаный закон – это закон совести , которым не может обладать бывший раб. Совесть – качество человека вольного и владеющего знаниями – вестью.

Воля – понятие первичное, сочетающее в себе природную независимость, личностную самостоятельность и силу характера. Это вовсе не «слобода», которая всего-то избавляет человека от братской зависимости и делает его индивидуалистом. Вольным можно остаться даже сидя в темнице, ибо воля – это состояние сознания . Парадоксальный пример: солдат – человек подневольный, выполняющий уставы и чужие приказы, но, если он не обладает волей , он не солдат.

А состояние духа вольного человека всегда обременено активным чувством справедливости . Именно обременено , потому что жить с этим чувством в несправедливом мире трудно, а когда бывает невыносимо, происходят бунты, восстания и революции. Справедливость («пра ведать», где пра (правь)  – высшее, небесное, божественное) – это и есть ЛАД, который призваны творить власть имущие, поэтому власть – всегда бремя , а не удовольствие.

Далее, если дух – мужского рода, то воля – женского, и это не случайно, ибо в «великом и могучем» Хранителе нет случайностей. Сильного духом человека можно назвать волевым, однако это вовсе не одно и то же. Сила духа (двигатель) будет находиться в статическом состоянии до тех пор, пока не появится сила воли (энергия) как желание, страсть, стремление к действию. То есть, как и во всем ином, процесс творения возможен лишь при совокуплении мужского и женского начала . Это важнейшая характеристика особенностей этнопсихологии . Наше мироощущение формировалось при обязательном присутствии женского рождающего начала. Все слова, касаемые результата творения , будут непременно женского рода – Жизнь, Родина, Слава, Доля, Судьба, Радость, Честь, Обида, Война, Кровь, само слово Воля, и это не атавизм матриархата, как сейчас считают. А слова, связанные с самим творцом,  – мужского рода: Бог, Огонь, Господь, Отец, Путь, Воин, Рок, Дух. И средний род в том, что существует без участия мужского и женского начала, – Солнце, Небо, Сердце, Древо, Зло и т. д.

ЗЕМЛЯ – емлющая семя, Огонь.

Матриархата как такового на праславянском пространстве не существовало. Были совершенно иные межполовые отношения. Например, еще до Поздней смены идеологии все вольные женщины имели право носить на груди оружие – нож, что говорило о ее равноправии с мужчиной и что поражало арабских путешественников. (Кстати, первой женщиной-государыней в христианском мире была тоже наша княгиня Ольга.) Мало того, в скифо-сарматский период девы до замужества наравне с мужчинами овладевали воинским искусством и наравне с ними ходили в военные походы. Только убив врага, дева могла стать невестой. После замужества она не только не воевала, но даже не ездила верхом, чтобы не деформировать хрящи и кости таза, важные при деторождении. Такое явление, как амазонки (омуженки), могло произойти исключительно в праславянском мире, где существовало социальное и психологическое равенство полов. Омуженки произошли от скифов (саров), и до изгнания на горное побережье Черного моря их могущественное царство было в низовьях Дона. Амазонками их называли греки, поскольку не могли выговорить слова «омуженки». Их образ жизни общеизвестен, но есть одна деталь, выдающая зерно Предания: состарившиеся омуженки, уже не способные ни рожать, ни воевать, назывались ягинями , и вот эти старухи, дабы не отягощать подвижную жизнь своих единоплеменниц, уходили к скифам, считай к славянам, на север, из степей в леса, где уединенно селились близ деревень и городов, в избушках, если верить сказкам, на курьих ножках. Занимались они в основном лекарством хворых и обучением младых девиц правилам хорошего тона и воинскому искусству. То есть, по сути, ягини были среди славян чужеземками и только поэтому, заслыша поблизости пешего или конного, говорили: «Фу-фу! Русским духом пахнет!» Так может говорить иностранка, имеющая совсем другие запахи. А еще эти ведуньи непременно спрашивали: «Гой еси, добрый молодец?» – и тот обязан был ответить честно, поскольку вещие эти старухи изгоя и без вопросов за версту чуяли.

Показатель неизменности особенностей этнопсихологии – устойчивое материнское начало. Кричать «мама», если страшно, восходит к временам, когда существовал мат – охранительные заклинания, молитвы-обереги к матери, к женскому рождающему началу. После Ранней смены идеологии они получили отрицательное, «ругательное» значение, однако и до сей поры, когда наши солдаты идут в атаку, все еще кричат «у-Ра!» и матерятся. «Криком полки побеждаша». Изменить этот «безусловный рефлекс» не в состоянии было ни «онемечивание» армии при Павле I, ни даже христианство, запрещающее упоминать Бога всуе и, тем паче, ругаться, используя имя Христа, Богородицы и всех святых (богохульство).

Еще один показатель – вечное устремление русской женщины социально и психологически быть равной мужчине — также не вытравился с принятием христианства, где существует известное подавление женщины как личности – объявление ее (по иудейской кальке) поганой, не достойной входить в алтарь. Мало того, только на русской почве могло возникнуть крайнее, неприемлемое противоречие – почитание Божьей Матери на уровне с Христом.

Запад, где изначально превалирует мужское начало, в частности протестантизм, вообще отмел богородичный культ. Это так или иначе позволило инквизиции начать «охоту на ведьм», в результате которой в Европе были сожжены и утоплены сотни тысяч женщин, в том числе и спасительница Франции Жанна д’Арк. Причем предавали огню чаще красивых девушек, полагая, что красота от сатаны. Подобная дикость возможна только в Западной «цивилизации», напрочь лишенной материнского начала.