Россия на пороге Нового времени. (Очерки политической истории России первой трети XVI в.)
Шрифт:
Наделение северскими землями удельных братьев князя Василия имело своей целью не просто утоление их аппетитов, но и стремление сделать их лично заинтересованными в обороне южных и западных рубежей Москвы. Соседство их со служилыми князьями создавало на юго-западе страны обстановку противоборства сил, при котором верховным вершителем судеб должен был оставаться сам великий князь.
Столица России Москва впервые целиком передавалась во власть наследника престола. Тем самым кончилась «почти двухсотлетняя система владения Москвой по жребиям» [275] . Да и права удельных братьев на подмосковные села были сильно ограничены.
275
М. Н. Тихомиров. Средневековая Москва в XIV–XV беках. М., 1957, стр. 204.
Духовная грамота Ивана III подчеркивала подчинение младших братьев Василию Ивановичу. Им теперь запрещалась чеканка монеты в уделах, сбор московской тамги (из нее они получали лишь небольшие отчисления). В московских дворах удельным братьям запрещалась
Так в своем завещании Иван III как бы подводил итоги объединительного процесса за бурные годы своего правления.
276
Подробнее см.: Л. В. Черепнин. Русские феодальные архивы XIV–XV веков, ч. I. М.-Л., 1948, стр. 220–223. Сообщение о наделении уделами в одном из летописных рассказов помещено после сведения о браке Василия Ивановича, т. е. после 4 сентября 1505 г.: «А сыну князю Юрью дал Дмитров, да Звенигород, да Бренеск, а князю Дмитрею Углич, а князю Семену Колугу и Бежской верх, а князю Андрею Ржову да Старицу городок, а денег им велел дати по 10 тысяч» (Я. С. Лурье. Новонайденный рассказ о «стоянии на Угре». — ТОДРЛ, т. XVIII, стр. 290).
Закончив дела мирские, Иван III обратился к делам духовным. Надо было и о «спасении души» подумать, и выполнить то обещание, которое им было дано Иосифу Во-лоцкому, — заняться искоренением вольнодунцев. Волоцкий игумен заслужил одобрение и благодарность тем, что обеспечил в ноябре 1503 г. переход Рузы именно к Ивану III, а не к Федору Волоцкому (Иосиф Санин был «духовным отцом» князя Ивана Борисовича и присутствовал при составлении его духовной) [277] .
277
ДДГ, № 88, стр. 353.
21 мая по распоряжению Ивана III в Кремле разобрали старый великокняжеский Архангельский собор, служивший усыпальницей московских князей, и Алевиз Фрязин приступил к постройке нового собора. Великий князь, чувствуя приближение своей кончины, решил приготовить для себя пантеон. Рядом с собором другой итальянец — Бон Фрязин— начал сооружать колокольню с церковью Иоанна Лествичника [278] .
Реальная власть в стране сосредоточивалась в руках сына Ивана III Василия Ивановича, который и являлся истинным вдохновителем антиеретической политики последних лет жизни своего отца. Братья княжича-наследника косо смотрели на счастливого распорядителя судеб. 8 февраля 1505 г. фогт Нарвы сообщил орденмейстеру, что Иван III смертельно болен и его сын Василий должен ему наследовать, хотя русские больше склонны к его внуку, и что между детьми великого князя назревает большая распря [279] .
278
ПСРЛ, т. XXVIII, стр. 337–338; РВ, стр. 243–244.
279
С. М. Каштанов. Социально-политическая история России… стр. 233.
В такой сложной обстановке наследник престола решил вступить в брак, с тем чтобы обеспечить трон своей династии. По совету печатника Юрия Дмитриевича Траханиота, человека из окружения Софии Палеолог и близкого к Василию, княжич отказался от идеи женитьбы на иноземной принцессе и устроил грандиозные смотрины русским невестам. Василий как бы этим подчеркнул будущее отличие своей политики от политики отца: первенствующее место в ней должны занять дела внутрироссийские, а не внешнеполитические.
Смотрины начались еще не позднее августа 1505 г. («нача избирати княжьны и боярины») [280] . На них привезли 500 (по Герберштейну, даже 1500) девиц, затем после тщательного отбора осталось десять кандидаток [281] . Вопреки расчетам Ю. Траханиота женить великого князя на своей дочери Василий Иванович остановил свой взор на Соломонии, дочери Юрия Константиновича Сабурова [282] . Так впервые русский государь решил связать свою судьбу не со знатной женой, а с представительницей боярской фамилии, безоговорочно преданной московским великим князьям. Именно старомосковское боярство стало надолго основной опорой Василия Ивановича в его внутриполитической деятельности.
280
Герберштейн, стр. 38; Лурье, стр. 444.
281
Сообщение Ф. да Колло (Карамзин, т. VII, прим. № 402), ср. и Павла Иовия (Герберштейн, стр. 273–274).
282
Дед Соломонии К. Сабуров был одним из воевод в 1482 г.(РК, стр. 19–20). Отец Соломонии в мае 1501 г. был паместником в Кореле (РК, стр. 32). О Сабуровых см.: С. Б. Веселовский. Из истории древнерусского землевладения. — «Исторические записки», 1946, т. 18, стр. 56–91.
Свадьба состоялась 4 сентября 1505 г. [283]
Время для княжича Василия Ивановича было тревожное. Великий князь Литовский Александр открыто стремился к реваншу. После того как окончательно распалась Большая орда, а давний противник Крыма Ших-Ахмет попал в Литву, крымский хан Менгли-Гирей получил возможность для ведения более активной внешней политики. Южные приобретения сделали Россию непосредственным соседом Крыма, что Заставило «крымского царя» приступить к созданию антирусской коалиции, в которую должны были войти Великое княжество Литовское и Ногаи, а существенным звеном должна была стать Казань. Но Казанское ханство с 1487 г. находилось в вассальных отношениях с Москвой, и Иван III зорко следил за тем, чтобы казанские ханы не проявляли и признака самостоятельности во внешнеполитических делах. В январе 1502 г. в результате переговоров Ивана III с казанской знатью на ханский престол был возведен Мухаммед-Эмин, а его брат Абдул-Латиф был сведен с престола и отправлен в заточение на Белоозеро. По просьбе Менгли-Гирея (его жена Нур-Салтан была матерью Абдул-Латифа) в феврале 1505 г. узник был перевезен в Кремль, где получил собственное подворье и находился на положении почетного пленника [284] .
283
ПСРЛ, т. IV, стр. 468, 535; т. VI, стр. 50; т. VIII, стр. 245; т. XII, стр. 259; т. XX, стр. 375–376; т. XXII, стр. 515; т. XXIII, стр. 197; т. XXIV, стр. 215; т. XXVI, стр. 297; т. XXVIII, стр. 338; ИЛ, стр. 147, 197; РВ, стр. 244; Зимин, стр. И, 28, 36; Шмидт, стр. 276. По другим данным-8 сентября (Лурье, стр. 444; ПСРЛ, т. XXX, стр. 14) и даже 18 октября (УЛС, стр. 102).
284
Сб. РИО, т. 41, стр. 557. На Белоозере оставался его брат Мелик-Тагир (В. В. Вельяминов-Зернов. Исследование о касимовских царях и царевичах (далее — Вельяминов-Зернов), т. I. СПб., 1863, стр. 189.
Отношения Москвы с Казанью осложнились весной 1505 г., когда Мухаммед-Эмин прислал в столицу Русского государства «князя городного» Шаинсифа с грамотою «о некоих делах». В ответ на это Иван III направил в Казань своего посла сокольничего Михаила Кляпика с наказом, «чтобы он тем речем всем не потакал» [285] . Из этой глухой летописной записи явствует, что хан был недоволен московской политикой в Казани, а Иван III решил продолжать свою твердую линию. В результате 24 июня 1505 г. казанский царь схватил и бросил в заточение и Михаила Кляпика, и часть великокняясеских торговых людей. Некоторые из них были перебиты, а остальные ограблены и проданы «в Ногаи». Постниковский летописец говорит:
285
ПСРЛ, т. XXVIII, стр. 338; С. М. Каштанов. Социально-политическая история России… стр. 237.
«Крови крестьяньския пролиял безчисленно, было много людей изо всех городов Московского государства, а такова крестьянская кровь не бывала, как и Казань стояла» [286] .
Тех, кому удалось бежать на Волгу, перебила «черемиса». По некоторым данным, казанский царь
«иссече в Казани многих гостей русских, болши 15 тысячи, из многих городов и товару безчисленно взя» [287] .
Весть о том, что Мухаммед-Эмин собирается перейти Волгу и двигаться к Нижнему и Мурому, достигла Москвы в августе. Тогда в Муром послана была застава с князем И. И. Горбатым. Но вот 4 сентября, когда в Москву вернулся из Крыма отправленный туда еще в 1502 г. Иван Ощерин, к великому князю пришло новое известие. Оказывается, 30 августа Мухаммед-Эмин перешел Волгу в 150 км от Нижнего. Тогда в Муром отправлены были с войсками князь В. Д. Холмский и касимовские царевичи Сатылган и Джанай. Первый из них владел в качестве удела Городком (Мещерском) [288] .
286
ЦГАДА, ф. Оболенского, № 42, л. 3.
287
ПСРЛ, т. XXIII, стр. 197. В частности, посланный с М. Кляпиком в Казань Иван Брюхо Верещагин сын Блеклого был сослан в Чагадаи, «тамо и скончался» (ЦГАДА, ф. Оболенского, № 42, л. 3).
288
ПСРЛ, т. IV, стр. 535; Лурье, стр. 444; А. Н. Насонов. Летописные памятники хранилищ Москвы, стр. 253; РК,1 стр. 35, 36.
Дело обошлось сравнительно благополучно. В то время как русская рать двигалась к Нижнему, казанские войска после трехдневиой осады этого города уже отступили. В обороне Нижнего отличился воевода И. В. Хабар и пленные литовские «огненные стрельцы», которым удалось застрелить ногайского мурзу, шурина Мухаммед-Эмина. Между ногайцами и казанцами вспыхнула распря, и казанский царь предпочел для себя за благо вернуться восвояси [289] .
Неспокойно было и внутри страны. Роптали братья Василия III. А тут еще умирающий великий князь, охваченный чувством всепрощения, по слухам, велел выпустить на свободу своего внука Дмитрия и обратился к нему со словами: «Молю тебя, отпусти мне обиду, причиненную тебе, будь свободен и пользуйся своими правами» [290] . Что значило «пользоваться своими правами»? Наследовать престол? Вопрос оставался открытым.
289
Рассказ Казанского летописца о том, что осада Нижнего продолжалась месяц, не может считаться достоверным. Сомнительны и цифры — 60 тыс. человек в войске казанского хана, из них 20 тыс. ногайцев, а у русских -100 тыс. человек (КИ, стр. 60–61).
290
Герберштейн, стр. 13.