Россия нэповская
Шрифт:
В Поволжье и Приуралье были тоже созданы разноуровневые автономии немцев, башкир, татар, чувашей, удмуртов, мордвы, марийцев, коми; в 1921 году — Крымская АССР. Были образованы, далее, Карельская, Якутская республики, Ойротская, Бурятская области, Ненецкий и Ханты-Мансийский округа и др.
Процесс огосударствления этносов не завершился образованием СССР. В 20-е годы национально-территориальное размежевание в Средней Азии внесло коррективы в этот процесс. Это размежевание также иллюстрировало псевдологику национальной политики большевиков. Выступая с обоснованием подобной акции на Пленуме ЦК РКП(б) 26 октября 1924 года, партийный руководитель Я. Рудзутак аргументировал это возможностью тем самым «обнажить классовые противоречия внутри каждой народности» и утверждал, что данная акция является якобы результатом выбора населения края. Между тем специалисты относились к подобным планам весьма скептически. Так, председатель Среднеазиатского экономического совета М. Паскуцкий высказывался
158
РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 60. Д. 85. Л. 93.
В итоге свои республики получили узбеки, туркмены, таджики, киргизы, казахи. Их статус и территории менялись вплоть до 1936 года, но этот процесс имел неоднозначные последствия. Значительное число узбеков осталось в Киргизии, Таджикистане, в состав Узбекистана искусственно были включены таджикские районы Бухары и Самарканда, в состав Казахской ССР вошли северные области с русским в большинстве своем населением, в основном по экономическим мотивам.
Командно-административная опека над автономиями совмещалась с различного рода льготами, скидками. Так, разгром национальной фронды вместе с расширением границ Башкирской АССР за счет преимущественно иноязычных по населению районов привел к тому, что властям пришлось специально для башкир по разнарядке предоставлять завышенное число мест в ЦИКе и Верховном Совете автономии, а также на руководящих постах во всех сферах управления и хозяйства.
Деление на национально-государственные квартиры, искусственное повышение статуса коренных народов до уровня субъектов самоопределения лишало такого же статуса многие другие народы, численно превосходящие «титульные» этносы. Тем более что социокультурные различия между ними были порой весьма значительны и далеко не всегда в пользу последних.
Именно признанием «собственной» государственности в качестве условия существования и развития нации обеспечивалась мощная притягательная сила доктрины этнического национализма, подстегивавшей стремление национальных элит к расширению доступа к власти и ресурсам, установлению официальных культурных институтов. Это, в свою очередь, определило противоречивость действий власти и ее отношений с интеллигенцией, которой она никогда не доверяла.
Практика национально-государственного строительства с опорой на этнический национализм могла реализоваться только при условии утверждения тоталитарного режима. Идея и ее реальное воплощение, ожидания и практические итоги резко расходились. Примат национального единства в подходе к решению проблем общественного развития и модернизации казался вполне естественным во взглядах интеллигенции. Однако он являлся, с точки зрения коммунистов, оказавшихся также в ловушке национальной государственности, «сильнейшим препятствием к росту коммунистического влияния на киргизскую бедноту» [159] , как говорилось на 3-ей Казахстанской облпартконференции в 1923 году. Это обусловило стремление партии жестко контролировать все стороны жизни и деятельности национальной интеллигенции.
159
ГА РФ. Ф. 1235. Оп. 93. Д. 582. Л. 244–246.
Подготовка новых ее кадров на основе советской системы образования и воспитания предусматривала, как уже отмечалось, создание лояльного власти культурного слоя в сочетании с комплексом мер, направленных на вынужденное использование дореволюционной интеллигенции, наиболее подготовленной к участию в народнохозяйственных процессах и политической жизни. Именно взаимоотношения с этой частью интеллектуальной элиты составили наибольшую сложность для коммунистической партии, особенно если учесть, что несмотря на свою малочисленность, она обладала непререкаемым авторитетом в рамках своей этнокультурной ниши.
При общепризнанном в партийной среде мнении, сетовали национальные лидеры Туркестана, о необходимости «работать с интеллигенцией», использовать ее, на деле это остается лишь общим туманным взглядом, «и конкретно для нас совершенно неясно, что представляет из себя туземная интеллигенция, мы не знаем анализа ее состава, не знаем ее взглядов», в какие именно отрасли привлекать ее. «Мы швыряемся вправо и влево теми скудными силами из лояльной интеллигенции, которые у нас имеются. Мы не умеем их использовать как следует». В ряду других еще одним примером была судьба бывшего главы разгромленной в начале 1918 года большевиками Кокандской автономии, члена казахского автономистского правительства времен Гражданской войны — Алаш-Орды М. Тынышпаева, единственного туземца с инженерным образованием, перешедшего на сторону Советов.
Он «прекрасно знает свое дело, знает, в частности, как перестраивать ирригационные сооружения туземного типа. В настоящее время он просто ходит по улице, как будто он лишний человек…» Рыскулов, говоря о нем, вместе с тем попытался определить конкретные пути продвижения в данном направлении, считая, что интеллигенцию можно с успехом использовать для организации образования, культурно-просветительной, научной работы и т. д. Нельзя предполагать при этом, что старые специалисты сделались коммунистами, но «задача партии заключается в том, чтобы не проводить национальную политику через разных инженеров и спецов, а самим руководить этим делом» [160] .
160
РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 84. Д 525. Л. 25, 45.
В середине 20-х годов с партийных трибун постоянно звучали призывы, привлекая старые кадры преодолеть как переоценку национальных особенностей населения, покровительство и преувеличение роли национальной интеллигенции т. н. правыми элементами, так и исключить непонимание необходимости «настойчивого вовлечения в государственные органы лояльно настроенных национальных элементов при одновременной решительной борьбе с национализмом внутри партии, тенденции механического пересаживания… методов работы в центральных промышленных районах без достаточного учета особенности обстановки… вытекающей из иного социального состава населения» [161] . Впрочем, этот рефрен партийных директив по мере развертывания «наступления социализма по всему фронту» приобретал все более демагогический характер и далеко не соответствовал истинному положению национальной интеллигенции и ее взаимоотношениям с властью.
161
Там же. Л. 26–27, 37.
В 1925 году студенты-казахи, обучавшиеся в Москве, обратились с открытым письмом к руководству республики по поводу роли старой интеллигенции в культурном строительстве [162] . Трудно сказать, насколько самостоятельной была эта инициатива, но речь шла по существу о судьбе элит национальных республик. В прошедшей в казахстанской печати дискуссии по этой проблеме присутствовал приоритет классового: провозглашался тезис о дифференцированном подходе к дореволюционной интеллигенции в зависимости от ее политической и социальной ориентации. При этом сама ее история и эволюция идейно-политической позиции сводилась к истории автономистского движения Алаш [163] . А в 1928 году объединенный пленум Казкрайкома и краевой Контрольной комиссии ВКП(б) обосновал неизбежность «буржуазного национализма» интеллигенции и таким образом предопределил отношение к ней [164] .
162
Коммунистическая партия Казахстана в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Т. 1. Алма-Ата, 1981. С. 209.
163
Енбекши казак. 1925. 17 ноября.
164
См.: О задачах печати // Советская степь. 1926. 17 мая; Ответ на письмо молодежи // Енбекши казак. 1926. 9 июля; Рыскулов Т.Р. Избранные труды. Алма-Ата, 1984. С. 148–169 и др.
Аналогичные процессы были характерны и для других регионов страны. Процесс создания однородных по социальной природе «социалистических наций» трудящихся в СССР обеспечивался, с одной стороны, жестокими репрессиями против «буржуазных элементов» среди самих национальностей, а с другой — политикой коренизации. Казалось, что репрессии и привилегии, строгий надзор Центра над новой элитой позволяли сохранять эффективный контроль над периферией. Нараставшая борьба против т. н. проявлений великодержавного шовинизма и местного национализма приобретала болезненный и затяжной характер, часто трансформировалась в провоцирование групповых конфликтов внутри национальных элит, которые умело использовались партийным аппаратом в интересах укрепления власти номенклатуры.