Россия перед лицом истории: конец эпохи национального предательства?
Шрифт:
Поэтому, какие бы колоссальные резервы и ценой какой бы чудовищной деградации ни накапливала Россия вчера и сегодня, — в критических условиях они нам не помогут. Их реальная функция, насколько можно понять, не имеет ничего общего с официально декларируемой: как честно признал паж либерального клана вице-премьер Дворкович, Россия должна платить за финансовую стабильность США. И она — добавлю — будет продолжать это делать, пока власть над ней удерживает современная правящая тусовка.
Однако до осени 2015 года и мировая экономика, и Россия, скорее всего, еще будут стабильны. Это ставит на повестку дня вопрос если и не о предотвращении надвигающихся кризисов, то хотя бы о минимизации их последствий.
Неоднородность правящего класса и обострение грызни внутри него дает шанс разъяснить ситуацию и необходимость перехода от политики воровства к политике развития.
Попытки этого, скорее всего, безнадежны, ибо классовые интересы уверенно доминируют над индивидуальным пониманием.
Достаточно вспомнить, как перед дефолтом 1998 года многие аналитики пытались разъяснить либералам опасность катастрофы и необходимость прекращения спекуляций на рынке ГКО.
Либералы сидели последствия своей деятельности не хуже непрошеных доброхотов, но не могли остановиться. Каждый понимал: если он просто прекратит воровать, он лишится огромных денег, которые вместо него достанутся его коллегам или, еще хуже, конкурентам. Если же он будет пытаться ограничить механизмы разворовывания бюджета, уничтожающие страну, он станет врагом всего правящего класса и будет в лучшем случае уволен (а то и убит).
Понимание этого вынудило массы либералов, подобно стае леммингов, нестись к финансовой пропасти 1998года и в итоге увлечь за собой страну.
Классовые интересы, какими бы самоубийственными они ни были, всегда доминируют над индивидуальными пониманиями членов класса: даже если все лемминги без исключения увидят, что несутся в пропасть, — будучи объединенными в социальный организм, они не смогут и даже не захотят остановиться.
Таков важнейший практический урок дефолта.
Применительно к современной ситуации он означает бессмысленность разъяснительной работы среди членов правящего класса: они прекрасно понимают характер и последствия своей деятельности. Периодически наиболее совестливые (или наименее аккуратные) не выдерживают и уезжают за границу, «на пенсию» (или выбрасываются на обочину конкурентами); это ведет лишь к передаче их полномочий другим, менее задумывающимся и потому более удачливым членам этого класса.
Леммингов нельзя остановить; их можно лишь увести в сторону, но это требует переубеждения «главного лемминга», непосредственно направляющего процесс и задающего его рамки.
Некоторые сдвиги в поведении российских властей (назначение ряда разумных министров, перевод С. Глазьева из Таможенного Союза в помощники Путина, поручение Академии наук разработать нелиберальную экономическую программу) вызывает слабые надежды.
И все усилия по повышению адекватности высшего российского руководства (которое в Смуте ждет либо камера в Гааге, либо шариатский суд в Чечне) полностью оправданы.
Вот только надеяться на то, что эти усилия заставят перейти от уничтожения страны к ее развитию, не стоит: вероятность отлична от нуля, но не очень сильно.
Ведь развитие страны означает сокращение воровства, то есть подрыв благосостояния правящего класса. И руководителю, который всерьез озаботится нормализацией России, предстоит объявить войну не на жизнь, а на смерть собственной опоре — тому правящему классу, который создан и выстроен его усилиями, в соответствии с его предпочтениями.
А новую опору, новую социальную базу придется создавать на пустом месте, голыми руками в условиях войны со своими вчерашними друзьями и подельниками, — и совсем не факт, что ее удастся создать.
Более того: развитие России превратит осуществляющего его руководителя в лютого врага не только Запада, но и Китая, так как создаваемые производства будут ограничивать импорт — и перекладывать прибыли (все более ценные по мере приближения глобальной депрессии) иностранных производителей в карманы российского бизнеса.
Важно и то, что деньги, выводимые сегодня из России и поддерживающие финансовую систему Запада, начнут возвращаться обратно. Это будет рассматриваться Западом как диверсия — и караться соответственно, вне рамок какого бы то ни было законодательства.
Таким образом, решиться на отказ от комфортного скольжения в пропасть ради нормализации России трудно и страшно. С точки зрения личного благоденствия руководителя страны это будет означать отказ от гипотетической катастрофы в неопределенном будущем в пользу немедленной и понятной катастрофы прямо сейчас.
Поэтому всерьез надеяться, что «верховный лемминг» озаботится своим долгом и кардинально изменит свою политику, не стоит.
Но стараться и прикладывать для этого все силы необходимо, ибо в истории иногда срабатывают и крайне низкие вероятности. Кроме того, прелесть общественных наук в принципиальной невозможности знать многое из того, что происходит прямо сейчас: многое становится понятным лишь с большим опозданием. Этот «принцип неопределенности» и обусловливает огромную роль личности в истории — и мы не должны опускать руки, так как на карту поставлено слишком многое.
С другой же стороны, в точках исторических переломов даже самое слабое воздействие может оказаться решающим. Каждый из нас может оказаться соломинкой, ломающей спину верблюда, — и мы обязаны использовать все имеющиеся или кажущиеся возможности до последней.
Хотя бы потому, что альтернатива слишком ужасна.
Сторонники лозунга «чем хуже, тем лучше» отличаются либо надежным гнездышком в фешенебельных странах, либо альтернативной интеллектуальной одаренностью, позволяющей не обращать внимания на неизменную чудовищность российских Смут, сопровождаемых голодом и массовым истреблением людей.