Россия перед лицом истории: конец эпохи национального предательства?
Шрифт:
Смена «эпохи дорогого сырья» «эпохой дорогих технологий» — стратегический вызов, ответа на который сегодня еще просто не существует (по крайней мере, в нашей стране).
Действовать в новых условиях и искать выход из технологической ловушки, в который загнали Россию четверть века национального предательства и разрушительных либеральных реформ, придется новому поколению руководителей, фамилий которых мы еще даже и не слышали.
Но, чем раньше мы начнем думать о предстоящем стратегическом кризисе, тем выше вероятность того, что российская цивилизация не погибнет в нем, а в очередной раз превратит этот кризис в катарсис, преодолев его и выйдя за счет этого преодоления на качественно новый уровень.
ТЕХНОЛОГИИ НОВОГО МИРА УЖЕ ПРЕОБРАЗУЮТ НАС
Главное в будущем — то, что оно уже наступило.
Ведь что такое «сланцевая революция», из-за которой США стали крупнейшим в мире производителем газа (и с 2016 года станут его значимым экспортером) и летом 2014 года впервые за 40 лет начали экспорт нефти (снизив зависимость от нее с 60 до 30 %)?
И бурение, и геофизика остались прежними: старые результаты подвергают изощренному компьютерному моделированию.
Чтоб пробурить одну шахту, нужно десяток его сеансов, — и еще вчера мертвая порода рождает газ и нефть.
В середине 90-х в «ЛУКОЙЛе» обнаружили: информатизация добычи резко повышает отдачу. «Интеллектуальная скважина», как это было названо, стала предвестием, — а новая эра наступила аж в 2010 году.
Интеграция информационных технологий с индустриальными качественно преобразует последние.
Вызванные этим перекройка энергетической карты мира, масштабная замена газа в Европе углем, изменение баланса сил в глобальной конкуренции, — не более чем детали.
Ведь за первой технологией новой эры пойдут другие.
Вторая уже на подходе: 3D-принтеры, на которых можно «напечатать» почти что угодно. Технология создана в начале 90-х, искусственно сдерживалась патентными ограничениями, — но плотину потихоньку размывает.
«Напечатанная» винтовка еще в 2013 году сделала в США восемь выстрелов (а ведь часто достаточно одного).
В 2014 году великий дизайнер Филипп Старк открывает магазин трехмерной печати мебели в Сан-Паулу (Бразилия).
Через несколько лет цена трехмерной печати многих товаров сравняется с ценой их промышленного производства, — и вместо мебели или посуды вам на дом привезут 3D-принтер, который, покряхтывая, изготовит их у вас на глазах.
Дизайнеры, инженеры и программисты, конкурируя с мириадом любителей, будут разрабатывать стандартные модели изделий и программы их печати, — а мы будем выбирать их в Интернете и на выставках.
Последствия понятны: деиндустриализация Китая и Юго-Восточной Азии, перенос огромной части производства к потребителю.
Но это лишь вторая из великих технологий, — а их будет много.
Ведь новые технологии вызываются к жизни из «загашников» инженеров и корпораций не вечной жаждой прибыли, а логикой глобального кризиса.
Загнивание глобальных монополий сорвет мир в новую депрессию, которая будет хуже Великой, начавшейся в 1929 году.
Тогда монополии гнили порознь в пяти макрорегионах: США, Британская империя, объединенная (в тот раз Гитлером) Европа, Советский Союз и японская тихоокеанская «зона сопроцветания». Война взломала три из них, сократив число макрорегионов до двух: американский Запад и советский «социалистический лагерь». Благодаря расширению в обоих усилилась конкуренция, и монополии получили новые пространства для освоения.
Наше поражение в холодной войне привело к захвату советского макрорегиона американским.
Два десятилетия монополии Запада, становясь глобальными, осваивали новые ресурсы.
Но это время кончилось: они вновь загнивают, а расширять рынки некуда: глобальный рынок один и охватывает весь мир.
Предстоящая нам новая, глобальная депрессия будет сопровождаться не укрупнением, а, наоборот, распадом большинства глобальных рынков на макрорегионы. (Хотя часть глобальных рынков сохранится — например, мобильной связи и Интернета).
Новая депрессия будет качественно отличаться от Великой: разрушения будут вызваны не гниением монополий на имеющихся рынках, а раздроблением и сжатием последних.
Одно из неприятных следствий — утрата многих сегодняшних технологий, требующих для рыночного применения значительного числа потребителей. Так, нет смысла производить (и даже собирать) легковые автомобили при населении менее 50 млн. чел., производить дальнемагистральные самолеты при населении менее 200 млн. чел. (хотя, понятно, важны доходы: 127 млн. японцев обеспечат спросом индустрию, которой не хватит и 300 млн. бедных африканцев).
Из-за усложнения и удорожания традиционных технологий численность населения, необходимого для их применения, неуклонно росло. Это одна из причин прекращения открытия новых технологических принципов после создания глобального рынка: дальнейшее усложнение и удорожание технологий невозможно, так как число их потребителей уже не вырастет.
С распадом глобальных рынков многие макрорегионы будут иметь недостаточно потребителей даже сохранения на рыночной основе многих технологий.
Массовая утрата технологий жизнеобеспечения породит катастрофы, способные вызвать сотни миллионов, а то и миллиарды жертв.
Некоторые макрорегионы сохранят жизненно важные технологии за счет перехода на нерыночный характер их развития. Но это требует высокой эффективности госуправления, — а его качество катастрофически упало (в том числе потому, что лучшие кадры всосаны глобальными монополиями).
Поэтому, по крайней мере, ряд возникающих макрорегионов утратит часть сегодняшних технологий, в том числе жизненно важных, и пройдет через техногенные катастрофы и социальные катаклизмы.
Но технический прогресс не остановится: он лишь сменит русло. Технологии будут развиваться путем уже не механического усложнения (предел в этом положен ограниченностью потребителей на глобальном рынке), а применения новых принципов, пока блокируемых монополиями.