Россия под властью царей
Шрифт:
Как Николай I обращался с писателями и журналистами, всем хорошо известно. При Александре II печать первой почувствовала его тяжелую длань. Кошелев в своих воспоминаниях описывает, как в 1858 году, в самый медовый месяц либерализма Александра, когда император, поддерживаемый цветом общества, боролся против мракобесия старой знати, за освобождение крестьян и произвол цензуры приводил его в отчаяние, эта цензура погубила журнал, редактируемый славянофилом Аксаковым и самим Кошелевым, несмотря на то что журнал был горячим поборником освобождения крестьян, а его два редактора - убежденными монархистами! Деспотизм не терпит никакой критики даже со стороны своих приверженцев. Заточение Михайлова и Щапова, гражданская казнь Чернышевского - людей самого великого ума, которыми когда-либо гордилась Россия, - все это происходило в первый период царствования
Преследование печати, то яростное, то более умеренное в зависимости от перемены ветра в высших сферах, продолжалось все двадцать шесть лет, на протяжении которых царь распоряжался судьбами своей страны.
Но нас сейчас занимает вопрос не о притеснениях поэтов и писателей, историков и журналистов в прошлом, а о положении печати в настоящее время. И здесь надо отметить тот характерный и весьма примечательный факт, что всякий раз, когда правительство из-за финансовых затруднений или по политической необходимости вынуждено идти на какие-то преобразования, печать меньше всего выигрывает от этих перемен.
Если освобождение крестьян, учреждение земства и создание новых судов придали жизни страны другой вид и вселили в сердца людей надежду на лучшее и более светлое будущее, то печать, долг которой - воодушевлять, просвещать и ободрять общество, все равно была оставлена на милосердное попечение старой цензуры. Только в 1865 году был обнародован новый закон о печати, но и этот закон, как бы малы ни были его уступки, дарован с неудовольствием и недоброжелательностью. Царское правительство никогда не останавливалось перед тем, чтобы вернуться к старым порядкам или отнять одной рукой то, что оно дало другой. Закон о печати недаром был назван "временной инструкцией": это был всего лишь опыт, и она может быть отменена в любой момент, если властям так заблагорассудится. Кроме того, применение инструкции было строго ограничено.
Новые законы, если они направлены на предоставление большей свободы, редко применяются во всей империи. Так, земство, мировые судьи и новые суды присяжных учреждались постепенно, как если бы власти опасались ошеломить страну слишком большой свободой. Реформы проводились с такой осторожностью, что до сих пор имеются губернии, где они еще не вступили в силу. Но что касается закона о печати, то власти превзошли себя. Не довольствуясь временным характером нового порядка, они разрешили применять его только в обеих столицах. Правительство, правда, обещало распространить инструкцию на все губернии, как только будет закончена организация новых судов, но обещание не было исполнено, и во всей России, за исключением Москвы и Петербурга, еще господствует закон о печати Николая I.
Давайте посмотрим, каков же характер тех уступок, на которые правительство так робко и неохотно пошло. Новый закон заменил предварительную цензуру цензурой карательной. Но в отношении трудов объемом менее чем в десять листов оригинального текста или двадцати листов перевода сохранен старый порядок. Освобождены от цензуры в обеих столицах все повременные издания, выходившие до опубликования новой инструкции.
Однако если даже предварительную цензуру отменили, то были приняты меры, не допускавшие злоупотребления этой привилегией. Экземпляры бесцензурных изданий за четыре дня до рассылки их подписчикам должны были представляться в цензурный комитет - орган, уполномоченный запрещать выпуск изданий, почитаемых им опасными для порядка, нравственности и религии.
Что касается газет и журналов, то министру внутренних дел предоставлено право по своему усмотрению сделать официальное предупреждение редакторам изданий, которые он сочтет особенно вредными. Третье предупреждение - ipso facto - влечет за собой приостановление издания и возбуждение против провинившегося редактора судебного преследования. Более того, министр может административным путем, то есть просто по своей воле, приостановить любое периодическое издание на время до трех месяцев. Он, далее, вправе запретить уличную продажу газет и журналов, одним махом уничтожая половину тиража. Он может запретить газетам печатать объявления. Эти две меры, принятые против газеты или журнала, имевших несчастье возбудить неудовольствие министра, равносильны наложению крупного штрафа, так как они терпят большие убытки. И если такое повторится несколько раз, то караемым органам уже
С другой стороны, закон 1865 года имел одно бесспорное преимущество. Книгу или газету и журнал можно было запретить только по приговору суда. И хотя временное приостановление правительственным распоряжением или в административном порядке и лишение права помещать объявления могло совершенно разорить издателя, но сама возможность обжалования была безусловным облегчением для печати, так как заставляла министра быть более осторожным в осуществлении своих полномочий и чаще прислушиваться к общественному мнению. Обжаловать решение министра можно было в последней инстанции, в Сенате - органе, который едва ли слишком снисходительно относился к революционным теориям или подрывным идеям, о чем свидетельствовало его осуждение славянофильского журнала, издававшегося Аксаковым. Все же решение Сената всегда соответствовало закону, и, как показал приговор по поводу издания перевода первой части книги Лекки "История возникновения и влияния рационализма" и книги Вундта "Душа человека и животных", Сенат иногда не допускал явной и вопиющей несправедливости и отменял решение цензурного комитета.
В ряде случаев, однако, власти не стеснялись обходить закон, который сами же ввели. В 1866 году, меньше чем через год после вступления в силу закона о печати, князь Гагарин и его друзья решили всеми правдами и неправдами добиться закрытия "Современника" Некрасова и "Русского слова" Благосветлова, и они уговорили императора действовать в качестве их deus ex machina*.
* бог из машины (лат.) - развязка с неожиданной помощью лица или какого-то обстоятельства, спасающего положение.
Однажды на балу его величество приказал уничтожить оба издания, и они были тотчас же запрещены без соблюдения каких-либо формальностей. Через некоторое время сочли возможным превратить исключение в правило. Судебные дела, если даже обвинению удавалось их выиграть, производили слишком большой скандал и возбуждали общественное мнение, содействуя лишь распространению вредных идей. Деспотизм предпочитает секретность и мрак гласности и свету: в 1872 году закон 1865 года был "исправлен" дополнительным указом, лишавшим суды права вмешиваться в дела печати. Контроль над печатью отныне был передан кабинету министров, который в конечной инстанции на основании сообщения министра внутренних дел решает участь любого повременного или периодического издания. Тем самым министр внутренних дел, будучи одновременно обвинителем и судьей, ибо его коллеги в вопросах, касающихся его ведомства, по необходимости присоединяются к его мнению, становится вершителем судеб печати и поставщиком литературы для всей Российской империи.
В 1882 году были внесены новые изменения, хотя практически они не имели большого значения. Был образован комитет четырех, заменивший кабинет министров, но, как и раньше, при решении дел о печати невозможна была никакая защита, так как комитет совещался и решал in camera*. Другой мерой воздействия на печать было применение к некоторым изданиям предварительной цензуры.
* за закрытыми дверями (лат.).
С 1872 года закрытия, приостановления, лишение права помещать объявления и запрещения уличной продажи сыпались на злосчастную русскую печать как из рога изобилия. Книги, запрещенные цензорами, беспощадно сжигались. Так были преданы огню второй том труда Лекки "Основные начала нравственности" (первый том был разрешен), "Левиафан" Гоббса, "Учение о развитии организмов" Геккеля, "Философия истории" Вольтера и многие другие книги. Та же судьба постигла русских авторов, с которыми обращались настолько бесцеремонно, что книгу Пругавина под названием "Очерки современного сектантства", хотя отдельные ее очерки печатались в периодических изданиях и поэтому прошли через цензуру, сожгли по распоряжению кабинета министров.