Россия против Наполеона: борьба за Европу, 1807-1814

Ливен Доминик

В результате, согласно официальным отчетам корпуса военных инженеров, в конструкции редута, не говоря уже о флешах, имели место всяческого рода элементарные ошибки. Курган, на котором был возведен редут Раевского, при любых обстоятельствах следовало признать маленьким и низким. В конечном счете восемнадцать пушек и один прикрывавший их батальон пехоты — это все, что удалось втиснуть на эту позицию. Во время прогулки по кургану кажется поразительным, как русским удалось разместить здесь так много людей. Склон перед редутом был очень пологим, склон позади него — лишь немногим более пологим. Ополченцы сделали все, что было в их силах, чтобы компенсировать эти недостатки, но этого было недостаточно. Одна из проблем заключалась в том, что «контрэскарп был гораздо ниже, чем эскарп, и котлован перед редутом совершенно не отвечал требованиям». Конечно, ополченцы понятия не имели, как использовать фашины, туры и прочие элементы саперно-строительного искусства. Ввиду нехватки времени, амбразуры были сделаны всего для десяти орудий. Одним из следствий этого явилась неспособность располагавшейся на редуте артиллерии прикрыть все подходы. Участок перед редутом обстреливался русскими батареями Первой армии с севера и Второй армии с юга, но

почти все эти орудия были развернуты на открытой местности и находились под разрушительным огнем неприятельской артиллерии. Все это, наряду с массированным артобстрелом, который велся по редуту 7 сентября, помогает понять, как он в конечном итоге подвергся кавалерийской атаке [319] .

319

Фабрициус И.Г. Указ. соч. С. 762–764. Clausewitz С. Op. cit. P. 151.

Офицером, с самого начала наблюдавшим за сооружением редута Раевского, был поручик И.П. Липранди, старший квартирмейстер 6-го корпуса Д.С. Дохтурова. Тот факт, что всего лишь поручику приходилось исполнять обязанности второго по старшинству офицера корпусного штаба, свидетельствовал о нехватке кадров старших штабных офицеров. Ему также приходилось выполнять работу военного инженера, но это происходило не только из-за недостаточного числа инженерных офицеров, но и потому, что инженеры Первой армии были заняты сооружением гораздо более основательных укреплений на правом фланге армии, к северу от Горок. В то время как 4, 5 и 6 сентября столько сил шло на укрепление северного фланга, на редуте Раевского еще за день до сражения практически ничего не было сделано. Это многое говорит о приоритетах российского высшего командования и о том, где по их ожиданиям должны были произойти самые серьезные столкновения с противником [320] .

320

Липранди И.П. Указ. соч. С. 177–180.

Еще более поразительным было то, как М.И. Кутузов первоначально развернул российскую армию. Из пяти пехотных корпусов первой линии, два — 2-й К.Ф. Багговута и 4-й А.И. Остермана-Толстого — располагались к северу от Горок, равно как и один кавалерийский корпус казаков М.И. Платова. 6-й корпус Д.С. Дохтурова стоял напротив Бородино и между деревней Горки и редутом Раевского. Вся линия к югу от редута вплоть до флешей состояла из двух корпусов Второй армии П.И. Багратиона: 7-й пехотный корпус H.H. Раевского стоял непосредственно перед редутом, а 8-й корпус M.M. Бороздина был чуть левее линии позади деревни Семеновское. Два остававшихся корпуса Первой армии — 3-й Н.А. Тучкова и 5-й лейб-гвардии — представляли собой весь резерв. Расположение самой армии, равно как и ее укреплений, таким образом, обнаруживали первостепенную заботу М.И. Кутузова о своем правом фланге и Новой Смоленской дороге, которая являлась его линией коммуникаций и снабжения, ведущей к Москве.

За два дня до сражения многие генералы из армии М.И. Кутузова указывали на уязвимость левого фланга русских войск. Атака Наполеона на Шевардино явилась своего рода предзнаменованием будущего штурма именно этой части линии Кутузова. Даже офицеры весьма невысокого звания знали, что противник с большой долей вероятности должен был ударить именно с юга. Кутузов провел некоторые перестановки, чтобы противостоять этой опасности. Кроме того, он выдвинул корпус Н.А. Тучкова из резерва и расположил его на Старой Смоленской дороге, чтобы предупредить любые попытки неприятеля зайти с левого фланга русской армии. Но, несмотря на все призывы, исходившие, помимо прочих, от М.Б. Барклая де Толли, он настоял на том, чтобы корпуса К.Ф. Багговута и А.И. Остермана остались на правом фланге, позади Горок [321] .

321

Это вопросы подробно рассмотрены в кн.: Mikaberidze A. Op. cit. P. 7576. Даже молодой (и по этой причине не участвовавший в деле) прапорщик Ф.Н. Глинка, наблюдавший за событиям с располагавшейся в Бородино колокольни, сделал запись о том, что войска Наполеона к вечеру 6 сентября сосредотачивались напротив левого фланга русских, и вспоминал, что «общее мнение» офицеров, которых он встретил в тот день, заключалось в том, что на следующий день Наполеон будет атаковать по левому флангу. См.: Глинка Ф.Н. Указ. соч. С. 18, 299.

Нелицеприятным объяснением этому может служить простое упрямство, которым славился главный советник М.И. Кутузова К.Ф. Толь. Учитывая антагонизмы, существовавшие в среде высшего командования, изменение местоположения армии по совету генерала-соперника могло быть воспринято как унижение. Более вероятно то, что Кутузов и Толь не хотели ослаблять силы, охранявшие главную линию коммуникаций, до тех пор, пока не были окончательно убеждены в том, что Наполеон не собирался наносить удар в этом направлении. Цена оборонительной тактики заключается в том, что войска необходимо развертывать, исходя из предположений и опасений относительно того, где противник нанесет удар. Учитывая, что Наполеон был известен своей отвагой и умением преподносить противнику сюрпризы, это могло закончиться тем, что многие подразделения оказались бы вдали от поля боя и не смогли принять участия в сражении. В очередной раз полезной может быть сравнение с Ватерлоо. Будучи сильно обеспокоен тем, что впоследствии оказалось несуществующей угрозой его коммуникациям со стороны моря, Веллингтон на протяжении всего сражения продержал 17-тысячный отряд принца Фридриха Нидерландского на удалении многих километров от поля боя. По меньшей мере 23 тыс. человек А.И. Остермана и К.Ф. Багговута с запозданием вступили в сражение при Бородино.

Тем не менее передислоцирование 2-го и 4-го корпусов имело серьезные последствия. В их отсутствие М.И. Кутузов утром 7 сентября был вынужден отправить большую часть предполагаемого резерва армии на первую линию сражения, что противоречило всей нормальной практике

и вызвало большое негодование М.Б. Барклая. То, что лейб-гвардия была передвинута, а Барклай даже не был поставлен об этом в известность, говорит о неразберихе и разобщенности, которые имели место в командовании российской армии. В конечном итоге два правофланговых корпуса действовали в качестве замены резерва, но их прибытие на южное крыло российской армии, над которым нависла опасность, потребовало отчаянных призывов Багратиона и двух часов времени. 4-й корпус Остермана прибыл еще позже. К тому времени, как это подкрепление оказалось на месте, Вторая армия Багратиона уже успела понести огромные потери перед лицом превосходящих сил противника [322] .

322

Lowenstern V. Op. cit. Vol. 1. P. 261–262.

С самого 1812 г. не утихают споры о точном количестве войск, которое каждая из сторон привела с собой на Бородинское поле. Отчасти это вызвано довольно детским желанием историков воспеть доблесть армии той или иной стороны, показав, что она находилась в меньшинстве. У русских, разумеется, было больше людей, но только в том случае, если принимать в расчет 31 тыс. человек ополчения из Москвы и Смоленска, которые были вооружены преимущественно вилами и топорами и не имели военной подготовки. Ополчение не было полностью бесполезным, потому что выполняло такие вспомогательные функции как переноска раненых и служба в военной полиции. Но эти ополченцы не могли и на самом деле не принимали какого-либо участия в сражении. Если полностью сбросить со счетов ополченцев, у Наполеона, возможно, имелось некоторое численное превосходство: порядка 130 тыс. солдат его армии выступили против около 125 тыс. русских. У Наполеона был несомненный перевес, если сбросить со счетов также 8,6 тыс. казаков российской армии. Хотя они и приносили гораздо больше пользы, чем ополченцы, нельзя было полагаться на то, что казаки на поле боя смогут выстоять против регулярной кавалерии, не говоря уже о пехоте [323] .

323

А. Микаберидзе рассматривает вопрос о численности войск и приводит таблицу с различными подсчетами, выполненными историками и современниками, см.: Mikaberidze A. Op. cit. P. 49–53.

Что касается качества регулярных подразделений обеих армий, то даже те солдаты, которые в начале кампании были новобранцами, теперь могли рассматриваться почти что как опытные воины. За десять недель суровых маршей и сражений все неженки к тому моменту уже давно выбыли из рядов армии. Единственным исключением были 13,5 тыс. человек в составе четвертых (т. е. рекрутских депо) батальонов под командованием генерала М.А. Милорадовича, которые примкнули к Кутузову за день до сражения и были распределены между полками Первой и Второй армий. Эти люди имели должную подготовку, но, как это обычно бывает в армии в мирное время, учебные стрельбы велись в ограниченном объеме из-за нехватки свинца, и никто из них никогда не стрелял, будучи охвачен гневом. С другой стороны, элитные подразделения обеих армий были представлены в полном составе. Применительно к российской армии это были лейб-гвардейские и гренадерские полки. В наполеоновской армии к таким подразделениям относились гвардия, I корпус Даву, а также многие превосходные немецкие и французские полки тяжелой кавалерии [324] .

324

О подкреплениях М.А. Милорадовича см. его доклад Александру I от 18 августа 1812 г. (ст. ст.) в кн.: Бородино: документальная хроник. С. 21–22.

Две армии готовились к бою по-разному, что отражало их различную природу, но обе имели хороший стимул и с нетерпением ждали начала сражения после многих недель успевших всем надоесть маршей. Когда перспектива решающего сражения, которое так часто и на протяжении стольких недель откладывалось, стала реальной, обе стороны знали, что ставки очень высоки.

М.И. Кутузов приказал, чтобы знаменитая Смоленская икона Божьей Матери, вывезенная из города, была пронесена перед рядами всей его армии. Сегюр вспоминал, что религиозное шествие было видно из штаба Наполеона: они могли видеть, как «Кутузов в окружении самых высокопоставленных лиц духовного и военного звания расположился в центре процессии. Он заставил священников и архимандритов надеть на себя те роскошные и величественные знаки отличия, которые достались им по наследству от греков. Они шли впереди него, с благоговением неся символы своей религии». Кутузов умел мастерски общаться с солдатами на доступном им языке, но, своими глазами видевшие объятый пламенем Смоленск и другие русские города, они едва ли нуждались в призывах стоять до последнего за родную землю и веру [325] .

325

S'egur P. Op. cit. Vol. 1. P. 255.

Французская армия образца 1812 г., напротив, носила всецело светский характер, сохранив многие республиканские нормы 1790-х гг. Более того, в рядах наполеоновской армии на Бородинском поле было несколько десятков тысяч поляков, немцев и итальянцев. Поэтому в приказе Наполеона, зачитанном в тот день командирами его армии своим подчиненным, ничего не говорилось ни о религии, ни о патриотизме. Он взывал к гордости и уверенности, которые им следовало почерпнуть из своих прошлых побед, говорил о славе, которую они обретут в глазах грядущих поколений, одержав победу в сражении «под стенами Москвы». Более прозаично, но весьма актуально было то, что в приказе подчеркивалась необходимость победы: «Она доставит нам изобилие, хорошие зимние квартиры и скорое возвращение в отечество» [326] .

326

Correspondance de Napol'eon 1er. Vol. 24. P. 207.