Россия в эпоху Петра Великого. Путеводитель путешественника во времени
Шрифт:
Немец Геркенс, посетивший Петербург в 1710 году, так описывал погодные условия невского устья: «Климат в этой местности и зимой, и летом очень суров, холоден, с ветрами, туманами, дождем или снегом и вследствие многочисленных болот весьма нездоров. Обыкновенно свыше полугода длится постоянная морозная зима (обычную для Германии зиму в сравнении с нею можно было бы счесть настоящим летом), а в остальное время, помимо июня и июля, по большей части стоит сплошь апрельская и осенняя погода. Поэтому жителям приходится одеваться в теплые одежды или шубы и сапоги. Ведь если один только день идет дождь, то пешком уже нигде не пройдешь, повсюду застреваешь в грязи».
Болота, холод, грязь и бесконечный дождь, впрочем, не были самыми большими невзгодами. Гораздо сильнее досаждали
Упорство, которое проявлял император и его подданные в борьбе против стихии, удивляло иностранных современников. Польский посланник Иоганн Лефорт писал в 1721 году: «Мы находимся в большом недоумении насчет наводнений, повторяющихся очень часто. На этих островах, когда они еще не были заселены и где теперь построен город, жили два-три рыбака. Они рассказали, что тридцать лет тому назад было наводнение, которое покрыло всю эту страну до Ниеншанца за полмили отсюда, даже поднималось до вершин деревьев. Сверх того, еще говорят, что это несчастие причиною тому, что шведы, часто подвергаясь этому бичу, ничего не строили в тех краях».
Когда осень, с ее дождями и наводнениями, после долгой и продолжительной борьбы уступала место зиме, город, в котором наступал пик отопительного сезона, подвергался пожарам. В 1710 году они были настолько сильными, что на Троицкой площади полностью сгорел Гостиный двор (прозванный в народе «Обжорным рынком»), состоявший из нескольких сотен бревенчатых лавок. Многие товары, уцелевшие в огне, были расхищены мародерами. После этого было решено построить в разных концах города караульни со складами водоливных труб, организовать ночные дозоры сторожей. Во время пожара специальный отряд барабанщиков должен был бить тревогу, обходя ближайшие улицы. Оповещать о пожарах также должны были колокола Троицкой церкви и пушечные выстрелы из Петропавловской крепости и Адмиралтейства. В 1711 году специальный указ обязал петербургский гарнизон оказывать помощь населению. В 1722 году были учреждены специальные пожарные команды. Эти энергичные меры, впрочем, не спасали город от ежегодных потерь от огня.
Помимо наводнений и пожаров, петербуржцы постоянно страдали от туберкулеза, который тогда называли чахоткой, хронических простудных заболеваний, а их в те времена далеко не всегда удавалось эффективно лечить. Простуда вполне могла стать причиной преждевременной смерти. Известно, что многие первые петербуржцы погибли от цинги, малярии и дизентерии.
Еще в 1703 г. были отправлены многочисленные донесения А. Д. Меншикова и Г. И. Головкина царю, в которых говорилось о большой заболеваемости среди работников и солдат. Основной причиной этого Г. И. Головкин отмечал аномально холодную и ветреную погоду, простоявшую весь июль. Заболеваемость среди работных людей, присланных на строительство города в 1704 году из Каргополя, Белоозера и Ржевы Володимеровой составила 40 %.
Было и еще одно обстоятельство, которое противоречило петровскому замыслу возведения «парадиза» на невских берегах. Дело в том, что в 1703 году Россия продолжала вести войну со Швецией, и Ингерманландия (так называлась шведская провинция, в которую входила Приневская низменность) юридически всё еще являлась частью королевства Карла XII. То есть вплоть до Ништадтского мира 1721 года новая столица располагалась на территории другого государства. Долгое время над городом висела реальная угроза захвата и уничтожения противником. Сам шведский король, узнав об основании Петром крепости на Неве, заявил: «Пусть царь трудится над закладкой новых городов, мы хотим лишь оставить за собой честь впоследствии забрать их!» До Гангутского сражения 1714 г. эти слова отнюдь не были пустой угрозой.
Это подвешенное, полувоенное положение новой столицы отразилось в исторических анекдотах. Вот один из них:
«Во время Шведской войны, в Петербурге, для большей осторожности, зимою через Неву ставились рогатки с Выборгской и Московской стороны. Они охранялись часовыми, которым было приказано после вечерней зари не пропускать никого ни в Петербург, ни из Петербурга. Однажды Петр Великий был в театре, находившемся на Литейном, недалеко от дома кумы генеральши Настасьи Васильевны Бобрищевой-Пушкиной. Она тоже была в театре и просила государя приехать к ней после представления на вечеринку, на что он и согласился. После спектакля Пётр незаметно вышел из театра и с одним денщиком в маленьких санях заехал со стороны Охты к упомянутой куме. Подъехав к часовому, стоявшему со стороны Литейного двора с Московской стороны, и назвавшись петербургским купцом, запоздавшим на Охте, просил его пропустить.
– Не велено пропускать, – отвечал часовой, – поезжай назад!
Государь предлагает ему рубль и, все прибавляя по стольку же, доходит до десяти рублей. Часовой, видя его упорство, сказал:
– Вижу, что ты человек добрый, так, пожалуйста, поезжай назад; буде же еще станешь упорствовать, то я или принужден буду тебя застрелить, или, выстрелив из ружья, дать знать гауптвахте, и тебя возьмут под караул как шпиона.
Тогда государь поехал к часовому, стоявшему с Выборгской стороны, и снова, сказавшись купцом, просил пропустить. Этот часовой пропустил его за два рубля. Пробираясь по Неве к дому Бобрищевой-Пушкиной, государь попал в полынью и был едва выхвачен из нее денщиком, а лошадь сама выпрыгнула на лед. Пётр приехал к куме весь мокрый. Увидя его в таком виде и услышав, что случилось, все присутствовавшие пришли в ужас.
– И зачем, батюшка, – пеняла государю хозяйка, – самому тебе так трудиться? Разве не мог ты послать для осмотра караулов кого-нибудь другого?
– Когда часовые могут изменять, то кто же лучше испытать-то может, как не я сам? – отвечал Пётр.
На другой день состоялся приказ по полку: часового-изменника повесить, и, провертя два взятых им за пропуск рубля, навязать их ему на шею, а другого часового произвести в капралы и пожаловать десятью рублями, предложенными ему накануне».
Помимо многолетней Северной войны, против строительства города работал тот факт, что Петербург был чрезвычайно удален от всех основных центров России. Путь до Москвы был не только утомителен, но и опасен. В апреле 1723 года французский посол Жак де Кампредон истратил на дорогу тысячу двести рублей, потопил восемь лошадей и часть багажа и через целый месяц пути доехал из Петербурга в Первопрестольную совершенно больным. Тракт между двумя столицами длиной 778 километров строился 34 года, с 1712 по 1746 год.
Скверные дороги постоянно усложняли поставки продовольствия в Петербург. Население «парадиза» всё время находилось под угрозой голода, и поэтому цены на продукты, дрова и самые необходимые предметы потребления были чрезвычайно высоки. Датский посланник Юст Юль писал в своих записках, что в 1710 г. «…в Петербурге все было дорого, а съестных припасов порой и вовсе нельзя было достать». И далее: «Большого труда и издержек стоило мне добывать необходимое на каждый день продовольствие». В 1716 году цены в Петербурге были в три раза выше, чем в Москве. В июне 1721 г. Сенявин писал в полицию, что работающие в Летнем саду «сегодня превеликим криком кричали, что помирают голодною смертию». Для того чтобы предупредить возможные беспорядки, городским властям неоднократно приходилось прибегать к политике установления твердых цен на продукты питания.