Россия в концлагере
Шрифт:
Насильственная коренизация - украинизация, якутизация и прочее обернулись самыми неожиданными последствиями. Украинский мужик от этой украинизации волком взвыл. Официальной мовы он не понимает и убежден в том, что ему и его детям преграждают доступ к русскому языку со специальной целью, оставить этих детей мужиками и закрыть им все пути вверх. А пути вверх практически доступны только русскому языку. И Днепрострой и Харьковский тракторный и Криворожье и Киев и Одесса - все они говорят по-русски, и опять же в тех же гигантских перебросках массе места на место ни на каких украинских мовах они говорить не могут технически. В Дагестане было сделано еще остроумнее, было установлено восемь официальных государственных языков. Пришлось ликвидировать их все. Железные дороги не могли
ТОВАРИЩ ЧЕРНОВ
За справками политического характера ко мне особенно часто приходил т. Чернов (фамилии всех вичкинских обитателей вымышлены), бывший комсомолец, прошедший своими боками Бобрики, Магнитострой и Беломорско-Балтийский канал - первые два в качестве энтузиаста пятилетки, третий в качестве каторжника ББК. Это был белобрысый, сероглазый парень, лет 23-х, медвежьего сложения, которое и позволило ему выбраться из всех этих энтузиазмов живьем. По некоторым весьма косвенным моим предположениям это именно он сбросил ГПУского троцкиста в вичкинские водопады, впрочем, об этом я его, конечно, не спрашивал.
В своих скитаниях он выработал изумительное уменье добывать себе пищу из всех мыслимых и немыслимых источников, приготовлять для еды сосновую заболонь, выпаривать весенний березовый сок, просто удить рыбу. Наблюдая тщетные мои попытки приноровиться к уженью форели, он предложил мне свои услуги в качестве наставника. Я достал ему разовый пропуск, мы взяли удочки и пошли вверх подальше по речке; на территории Вички могли удить рыбу все, для выхода подальше нужен был специальный пропуск.
Моя система уженья была подвергнута уничтожающей критике, удочка была переконструирована, но с новой системой и удочкой не вышло ровно ничего. Чернов выудил штук 20, я не то одну, не то две. Устроили привал, разложили костер и стали на палочках жарить черновскую добычу. Жарили и разговаривали. Сначала на обычные лагерные темы, какие статьи, какой срок. Чернов получил 10 лет по все той же статье о терроре; был убит секретарь цеховой комячейки и какой-то сексот. Троих по этому делу расстреляли, 8 послали в концлагерь, но фактический убийца так и остался не выясненным.
– Кто убил, конечно, неизвестно, - говорил Чернов, - Может, я. А может и не я. Темное дело.
Я сказал, что в таких случаях убийце лучше сознаться, один бы он и пропал.
– Это нет. Уж уговоры такие есть. Дело в том, что если не сознается никто, ну кое-кого разменяют, а организация останется. А если начать сознаваться, тут уж совсем пропащее дело.
– А какая организация?
– Союз молодежи, известно какая. Других, пожалуй и нет.
– Ну, положим есть и другие.
Чернов пожал плечами.
– Какие там другие, по полтора человека. Троцкисты, рабочая оппозиция. Недоумки.
– Почему недоумки?
– А видите, как считаем мы, молодежь - нужно давать отбой от всей советской системы. По всему фронту. Для нас ясно, что не выходит абсолютно ни хрена. Что уж тут латать да подмазывать, все это нужно сковыривать ко всем чертям, чтобы и советским духом не пахло. Все это, нужно говорить прямо - карьеристы. И у тех и у этих в принципе та же партийная, коммунистическая организация. Только если Троцкий, скажем,
Я спросил Чернова, насколько по его мнению Хлебников характерен для рабочей молодежи.
Чернов подложил в костер основательный сук навалил сверху свежей хвои: комары одолели.
– Хлебников?
– переспросил он.
– Да какая же он рабочая молодежь? Тоже вроде Кореневского. У Хлебникова отец - большой коммунист. Хлебников видит, что Сталин партию тащит в болото, хочет устроить советский строй, только пожиже. Тех же щей да пожиже влей. Ну да я знаю, он тоже против партийной диктатуры. Разговор один. Что теперь нужно? Нужно крестьянину свободную землю, рабочему свободный профсоюз. Все равно, если я токарь, так я заводом управлять не буду. Кто будет управлять? А черт с ним, кто. Лишь бы не партия. И при капиталисте хуже не будет. Теперь уж это всякий дурак понимает. У нас на Магнитку навезли немецких рабочих. Из безработных там набирали. Елки зеленые!
– Чернов даже приподнялся на локте.
– Костюмчики, чемоданчики, граммофончики, отдельное снабжение, а работают хуже нашего. Нашему такую кормежку, так он любого немца обставит. Что, не обставит?
Я согласился, что обставит. Действительно обставляли. В данных условиях иностранные рабочие работали в среднем хуже русских.
– Ну, мы от них кое-что разузнали. Вот тебе и капитализм! Вот тебе и кризис! Так это Германия. Есть там нечего, а фабричное производство некуда девать. А у нас? Да, хозяин нужен. Вы говорите, монархия? Что ж и о монархии можно поговорить. Не думаю, чтобы из этого что-нибудь вышло. Я лично ничего против монархии не имею, но все это сейчас совсем не актуально. Что актуально? А чтобы и у каждого рабочего и у каждого мужика по винтовочке дома висело. Вот это - конституция! А там монархия, президент ли - дело шестнадцатое… Стойте, кто-то там хрустит.
Из-за кустов вышло два ВОХРовца. Один стал в сторонке с винтовкой на изготовку, другой мрачно подошел к нам.
– Документы прошу.
Мы достали наши пропуска. На мой ВОХРовец так и не посмотрел. «Ну, вас-то мы и так знаем». Это было лестно и очень удобно. На пропуск Чернова он взглянул тоже только мельком.
– А на какого вам черта пропуска спрашивать?
– интимно-дружеским тоном спросил я.
– Сами видите, сидят люди среди белого дня, рыбу жарят.
ВОХРовец посмотрел на меня раздраженно.
– А вы знаете, бывает так. Вот сидит такой. Вот, не спрошу у него пропуска. А он: а ну, товарищ ВОХРовец, ваше удостоверение. А почему вы у меня пропуска не спросили? Вот тебе и месяц в Шизо.
– Житье-то у вас тоже не так, чтобы очень, - сказал Чернов.
– От такого житья к… матери вниз головой. Вот, что, - свирепо ляпнул ВОХРовец.
– Только тем и живем, что друг друга караулим. Вот, оборвал накомарник об сучья, другого не дают. Рожа в арбуз распухла.
Лицо у ВОХРовца было действительно опухшее, как от водянки.
Второй ВОХРовец опустил свою винтовку и подошел к костру.
– Треплешь ты языком, чучело. Ох и сядешь же.
– Знаю я, перед кем трепать, перед кем не трепать. Народ образованный. Можно посидеть?
ВОХРовец забрался в струю дыма от костра, хоть подкоптиться малость, а то совсем комарье заело - хуже революции.
Второй ВОХРовец посмотрел неодобрительно на своего товарища и тревожно - на нас. Чернов невесело усмехнулся.
– А вдруг, значит, мы с товарищем пойдем и заявил, ходил де вот по лесу такой патруль и контрреволюционные разговоры разводил.