Россiя въ концлагере
Шрифт:
Практически -- это не осложнило нашего побeга. Но психически жесткость даты побeга все время висeла на душe: а вдругъ случится что-нибудь совсeмъ непредвидeнное, вотъ вродe болeзни -- и тогда что?
Но ничего не случилось. Технически предпосылки складывались -- или были подготовлены -- почти идеально. Мы были сыты, хорошо тренированы, въ тайникe въ лeсу было запрятано нeсколько пудовъ продовольствiя, были компасы, была такая свобода передвиженiя, какою не пользовалось даже и несчастное "вольное населенiе" Карелiи. Меня уже знали въ лицо всe эти вохровцы, оперативники, чекисты и прочая сволочь -- могли спросить документы, но придираться бы ни въ какомъ случаe не стали... А все-таки было очень тревожно... Какъ-то не вeрилось: неужели все это -- не иллюзiя?
Вспоминалось,
И потомъ -- съ презрительной улыбочкой: {453}
– - И -- неглупый же вы человeкъ, Иванъ Лукьяновичъ, ну, какъ вы могли думать, что изъ Совeтской Россiи такъ просто уйти: взялъ и ушелъ... Могу васъ увeрить -- это дeло не такъ просто... Одному изъ тысячи, быть можетъ, удается...
Въ свое время начальникъ оперативной части тов. Подмоклый говорилъ приблизительно то же самое. И въ сильно пьяномъ видe, разсказывая мнe исторiю побeга группы туломскихъ инженеровъ, презрительно оттопыривалъ мокрыя отъ водки синiя свои губы:
– - Чудаки, а еще образованные... Такъ у насъ же сексотъ на сексотe сидитъ... Чудаки... Продовольствiе въ лeсъ носили... А намъ -- что? Пусть себe носятъ...
Мы тоже носили свое продовольствiе въ лeсъ: не такая ужъ, оказывается, новая система... И, можетъ быть, товарищъ Подмоклый, протягивая мнe свою стопку и провозглашая: "ну, дай Богъ, въ предпослeднiй", гдe-то ухмылялся про себя: "ну, ужъ теперь-то ты бeжишь въ послeднiй разъ -- таскай, таскай свое продовольствiе въ лeсъ"...
Какъ разъ передъ побeгомъ я узналъ трагическую исторiю трехъ священниковъ, которые пытались бeжать изъ Повeнца въ Финляндiю: двое погибли въ лeсу отъ голода, третiй, наполовину обезумeвшiй отъ лишенiй, -- пришелъ въ какую-то деревню и сдался въ плeнъ -- его разстрeляли даже и безъ слeдствiя...
___
Вспоминались разсказы какого-то "басмача" -- узбека, съ которымъ мы еще зимой пилили ледъ на озерe. Это былъ выкованный изъ тугой бронзы человeкъ съ изуродованнымъ сабельными ударами лицомъ и съ неутолимой ненавистью къ большевикамъ. Онъ пытался бeжать три года тому назадъ, когда отношенiе къ бeглецамъ было снисходительное. Онъ запутался въ лабиринтe озеръ, болотъ и протоковъ и былъ схваченъ чекистами -- по его словамъ -- уже по ту сторону границы...
Все то, что разсказывали всякiе чекисты и активисты о попыткахъ побeга на западъ, къ финской границe, рисовало почти безнадежную картину. Но въ эту картину я вносилъ весьма существенную поправку: вся эта публика говоритъ о неудачныхъ попыткахъ и она ничего не говоритъ -- да и ничего не знаетъ -объ удачныхъ. Только потомъ, уже за границей, я узналъ, какъ мало ихъ -этихъ удачныхъ попытокъ. За весь 1934 годъ ея не перешелъ никто... Только весной на финской сторонe былъ подобранъ полуразложившiйся трупъ человeка, который перешелъ границу, но никуда дойти не смогъ... А сколько такихъ труповъ лежитъ въ карельской тайгe?..
Я считалъ, что мои планы побeга разработаны досконально. Передъ первой попыткой побeга была сдeлана развeдка: персидской границы -- по обe стороны Каспiйскаго моря; польской границы -- у Минска; латвiйской границы -- у Пскова и финляндской границы -- въ Карелiи... Шли, можно сказать, навeрняка, а -- вотъ, оба раза {454} провалились... Сейчасъ мнe кажется, что все подготовлено идеально, что малeйшiя детали предусмотрeны, что на всякую случайность заранeе подготовленъ соотвeтствующiй трюкъ... Словомъ -- съ точки зрeнiя логики -- все въ порядкe. Но -- что, если моя логика окажется слабeе логики ГПУ?.. Что, если всe наши затeи -- просто дeтская игра подъ взоромъ недреманнаго ока... Что, если какими-то, мнe неизвeстными, техническими способами ГПУ великолeпно знаетъ все: и нашу переписку съ Борисомъ, и нашъ тайникъ въ лeсу, и то, какъ Юра сперъ компасы въ техникумe, и то, какъ я тщетно пытался ухлопать Левина для того, чтобы раздобыть оружiе?.. Дeло прошлое:
Но есть какое-то липкое ощущенiе -- пуганная ворона и куста боится, -что вотъ всe наши планы -- дeтская игра передъ лицомъ всемогущей техники ГПУ...
Технику эту я, слава Тебe, Господи, знаю хорошо: восемнадцать лeтъ я отъ этой техники выкручивался и, судя по тому, что я сейчасъ не на томъ свeтe, а въ Финляндiи -- выкручивался не плохо. Технику эту я считаю нехитрой техникой, техникой расчитанной на ротозeевъ. Или -- что еще обиднeе -- техникой, расчитанной на нашихъ великолeпныхъ подпольщиковъ: возьмется за эту работу русскiй офицеръ, человeкъ смeлый, какъ смерть, человeкъ, готовый идти на любую пытку -- а вотъ выпьетъ -- и прорвется... И -- кончено...
Словомъ -- техника работы ГПУ -- техника нехитрая... Молодецъ противъ овецъ... То, что мы оказались овцами, -- это не дeлаетъ особой чести ни намъ, ни ГПУ... Въ порядкe изученiя этой техники -- много литровъ водки выпилъ я со всякими чекистами, всe они и хвастались, и плакали. Хвастались всемогуществомъ ГПУ и плакали, что имъ самимъ отъ этого всемогущества нeтъ никакого житья... Нужно быть справедливымъ и къ врагу: жизнь средняго работника ГПУ -- это страшная вещь, это жизнь пана Твардовскаго, который продалъ свою душу чорту. Но чортъ {455} пана Твардовскаго хоть чeмъ-то платилъ оному пану при его жизни. ГПУ, въ сущности, ничего не платитъ при жизни, а документъ о продажe души все время тычетъ въ носъ... Я понимаю, что это звучитъ нeсколько фантастически и малоправдоподобно, но въ двухъ случаяхъ моей жизни мнe удалось выручить изъ работы въ ГПУ двухъ коммунистовъ -- одинъ изъ нихъ работалъ въ ГПУ десять лeтъ... Нeтъ, технику работы ГПУ я зналъ хорошо... Но въ эти дни, передъ побeгомъ, все мое знанiе заслонялось внeлогичной, нелeпой, подсознательной тревогой...
Насколько я могу вспомнить -- я ни о чемъ, кромe побeга, не думалъ. Вeроятно, Юра -- тоже. Но ни онъ, ни я о побeгe не говорили ни слова. Валялись въ травe у рeчки, грeлись на солнышкe, читали Вудворта. Юра былъ настроенъ весьма по майнридовски и всякими окольными путями старался дать мнe понять, какъ будетъ великолeпно, когда мы, наконецъ, очутимся въ лeсу... Въ эти послeднiе лагерные мeсяцы Юра катался, какъ сыръ въ маслe, завелъ дружную компанiю вичкинскихъ ребятъ, рeзался съ ними въ шахматы и волейболъ, тренировался въ плаваньи, собирался ставить новый русскiй рекордъ на сто метровъ, eлъ за троихъ и на голыхъ доскахъ нашихъ наръ засыпалъ, какъ убитый... И отъ юности своей, и отъ солнца, и отъ прочаго, что въ человeческой жизни уже неповторимо, какъ-то сказалъ мнe:
– - А знаешь, Ва, въ сущности, не такъ плохо жить и въ лагерe...
Мы лежали на травкe за рeчкой Кумсой -- послe купанья, послe маленькой потасовки, подъ яркимъ iюльскимъ небомъ... Я оторвался отъ книги и посмотрeлъ на Юру. Къ моему удивленiю, онъ даже не сконфузился -- слишкомъ у него "силушка по жилочкамъ переливалась". Я спросилъ: а кто еще живетъ въ лагерe такъ, какъ мы съ тобой живемъ? Юра согласился: никто. Даже и Успенскiй такъ не живетъ... Успенскiй работаетъ, какъ волъ, а мы ничего не дeлаемъ.