Россия в меняющемся миропорядке
Шрифт:
Следуя правилу строгой дихотомии, следовало бы разделить родовое понятие «знание» на (1) практическое и непрактическое, или же на (2) познавательное и непознавательное. Однако при таком подходе для дихотомии (1) возникла бы дилемма: либо отождествления в конечном итоге непрактического знания с познавательным, либо рассмотрения познавательного знания в качестве вида непрактического знания.
В последнем случае непрактическое знание стало бы родовым, в котором помимо познавательного знания следовало бы найти, по крайней мере, еще один вид, а именно «непрактическое непознавательное знание». Если такому знанию не удастся найти позитивную формулировку, то его нельзя будет признать приемлемым термином
Дихотомию, которая избегает оппозиции терминов через отрицание, мы будем называть неистинной, или нестрогой дихотомией. Нестрогой она является потому, что практическое знание, с одной стороны, и познавательное, или теоретическое знание – с другой нельзя назвать комплементарными понятиями (см. ниже). Нестрогая дихотомия оставляет открытым вопрос о возможности промежуточных понятий между двумя противопоставленными полярными терминами. Соответственно, неопределенным остается вопрос о том, являются ли эти полярные понятия логически контрарными. Так, в приведенном примере заранее неизвестно, возможен ли в принципе какой-нибудь промежуточный вид знания, – непрактический и одновременно непознавательный (нетеоретический).
Как бы то ни было, диайрезис как инструмент познания обслуживает у Платона два взаимосвязанных эйдоса, а именно, идею «иерархия» и идею «таксономия». Отправной точкой диайрезиса всегда является родовой эйдос, который затем подлежит логическому делению по четкому признаку (логическому основанию) на два вида. В одном из этих видов выделенный признак утверждается, в противоположном – отрицается. Иначе говоря, диайрезис является дедуктивной операцией и как логическая процедура может продолжаться до тех пор, пока не будет найден итоговый, удовлетворяющий исследователя термин, являющийся конечным пунктом всей классификации.
Истинная (строгая) дихотомия имеет целью образование двух контрадикторных, а не контрарных понятий: бытие – небытие, счастье – несчастье, удача – неудача и т. п. С другой стороны, дихотомия – «это форма классификации, при которой один класс делится на подкласс и его комплемент» [Dichotomie, 1972, 570]. Иначе говоря, дихотомию также можно рассматривать как «метод другого метода», а именно классификации. Здесь дихотомия является лишь повторяющимся фазисом в процессе логического деления.
При этом второй (негаторный) элемент дихотомии дополняет (комплементирует) первый (позитивный) элемент. Тем самым он поглощает весь оставшийся объем исходного класса (родового понятия), не оставляя места для промежуточных понятий. Этот контрадикторный характер дихотомии рельефно противопоставляет ее любой оппозиции двух контрарных понятий, которые замыкают с противоположных сторон некий понятийный континуум («белое» и «черное» как полярные категории цветовой гаммы).
Между тем, как мы видели выше, «любой вид может сделаться родом» [Челпанов, 2010, 15]. Так, термин «неправо» может стать родовым, например, для понятий «внеправо» и «антиправо» (контрправо). Тут же следует уточнить, что термин «контр-право» лучше передает смысл определяемого явления, но орфографически и фонетически он, вероятно, менее приемлем, чем термин «антиправо». Отсюда среди неправовых явлений можно выделить класс внеправовых феноменов, которыми право не интересуется по тем или иным причинам, и класс антиправовых явлений, на которых право, особенно уголовное право, сфокусировано, поскольку эти явления представляют собой угрозу правопорядку, т. е. являются манифестациями контрправопорядка.
Таким образом, далеко не всякое неправо является противоправным – оно может быть и юридически нейтральным в смысле нерелевантности для позитивного (официального) права. Например, отношения мужчины и женщины в рамках т. н. фактического брака не подлежат регулированию нормами семейного, жилищного, наследственного права и т. п. Интересно, что немецкий термин «Unrecht» по значению совпадает с нашим неологизмом «антиправо»; для термина «внеправо», пожалуй, подходит немецкий термин «Rechtsfreistellung», т. е. «освобождение от (официального) права». Однако в качестве существительного этот термин практически не используется. Juristendeutsch применяет лишь прилагательное «rechtsfrei» как указание на неурегулированность какой-то сферы социальных отношений нормами права.
Между указанными классами явлений (внеправо и антиправо) неизбежно существует «серая зона», однако ввиду отсутствия их терминологического отграничения указанная зона фактически представляет собой сплошную неопределенность: мы просто не в состоянии различить, например, такие социальные явления, как личную благодарность за оказанную услугу и бытовую коррупцию.
Кстати, последняя как родовое понятие включает в себя два вида: либо обещание личной благодарности за будущую услугу со стороны взяткодателя, либо аналогичное ожидание со стороны взяткополучателя. Если первый вид личной благодарности (за уже оказанную услугу) еще можно, но не необходимо рассматривать как внеправовое (нейтральное для правопорядка) явление, то факты «бытовой коррупции» обычно легко подводятся под определенные составы Уголовного кодекса.
Вопреки тому что классическая логика (не путать с т. н. юридической логикой), а также языкознание не считаются дисциплинами, достойными внимания юристов, именно блистательное отсутствие этих дисциплин образует зияющую брешь в систематике юридического знания. Так, одной из логико-лингвистических проблем современной теории конституционного и международного права России является нежелание конституционалистов и юристов-международников оперировать контрадикторными понятиями.
Например, легальная деятельность американских спецслужб на территории Германии, включая прослушивание телефонных разговоров канцлера, свидетельствует о том, что некоторые аспекты функционирования публичной власти в Германии явно выходят за рамки рубрики «конституционное государство». Зато эти аспекты могут быть охвачены контрадикторным понятием «неконституционное государство».
Ведь Основный Закон Германии 1949 года по понятным причинам запрещает агентам публичной власти иностранного государства осуществлять свою власть на немецкой территории. Данное обстоятельство тесно связано с проблематикой суверенитета ФРГ – Германия с точки зрения США до сих пор сохраняет некоторые характеристики «американской зоны оккупации». Для юристов-международников данное обстоятельство интересно тем, что частично «неконституционное и несуверенное государство» вполне может быть эффективным субъектом европейского и международного права.
Внутри идеологии публичного права отсутствие пар контрадикторных понятий нередко выполняет сакральную и мифологическую функцию [Schmitt, 2008, 2009]. Так, термин «конституционное государство» создает ложную иллюзию непробельности и перфекционизма конституционно-правового режима. При такой идеологии термин «неконституционное государство» просто невозможен. Ведь он допускает принципиальную уязвимость и дефектность конституционно-правового режима как в контексте внутренней, так и внешней политики любого государства.