Россия в постели
Шрифт:
Так было и с Аллой Петровой. Ни разговорами, ни ласковым кружением рук по ее груди, бедрам, животу, спине, шее я не мог разжечь искру, но, когда я случайно поцеловал ее в сгиб локтя, она вдруг замерла. Я осторожно поцеловал еще и ощутил: есть искра! Будто луч света мелькнул в глубине туннеля, еще неясная, но обнадеживающая свеча.
Я не буду рассказывать вам каждый день или, точнее, каждую ночь в том томительно-длинном месяце излечения. Я скажу только, что через пару дней, уяснив, что ее можно возбудить неподдельно, я стал примерять метод моей Верховной Учительницы. Потратив, может быть, час на осторожные, небурные, замедленно-томительные общие ласки, я вдруг целовал
Нежность! Вот еще одно простое оружие, которым можно разбудить даже каменную бабу.
Когда она уставала сидеть надо мной и, возбуждаясь, припадала ко мне всем телом, я перекладывал ее на спину и ложился на нее, но не наваливался, а, поддерживая себя на выпрямленных руках, продолжал эту операцию – ее ноги были распахнуты вокруг моих бедер буквой «У», а мой Младший Брат все играл с ее Младшей Сестрой, испытывая ее на томление.
Нужно сказать, что другая, нормальная, баба не выдержала бы и трети того срока подготовки, который я тратил на Аллу. Даже моя Верховная Учительница уже давно насела бы на меня, и мы, уже не владея собой, понеслись бы вскачь с неконтролируемым остервенением. Но с Аллой этого не происходило. Она не заводилась очень долго, недели две. Некоторое возбуждение, которое она испытывала периодически, было краткосрочным и недостаточным для того, чтобы включился весь организм.
Но я не сдавался. Конечно, когда я сам уже изнывал, когда я чувствовал, что выхожу на финишную прямую, я сажал Аллу к себе на колени и сидя, медленными ступеньками вводил своего Брата, посиневшего от нетерпения, в ее тело, поощряя ее смотреть, как это происходит. Она поначалу стеснялась, но я говорил:
– Да ты посмотри! Это же красиво! Это же Бог сотворил! Смотри, как красиво он устроен, какая церковная головка, а у тебя здесь такие мягкие губки – специально, чтобы обнимать его и пропустить в себя. Запомни, тебе сейчас пятнадцать лет, ты еще девочка, и это – первый раз, все в первый раз, потому что такого ласкового, такого доброго друга, как мой Младший Брат, у тебя еще не было. Сейчас я войду, очень медленно, очень медленно и ласково, ну, расслабь свои губки, расслабь, не бойся…
Она смеялась и плакала, и я входил в нее, даю вам слово, уже не так, как все ее предыдущие мужчины. Я медленно шевелил ее бедра на моих чреслах, мой Братец совершал в ее недрах тихие колебательные движения, добираясь в конце концов до стенки матки, но тут же и уходил обратно – так же не спеша, даже еще медленней, любая баба в этот момент обмирает от истомы, поверьте.
Через две недели таких упражнений у Аллы стала появляться смазка, и тут надо было резко изменить «курс лечения», чтобы вместе со смазкой она не привыкла кончать медленно, врастяжку, а чтобы добиться бурного, как вспышка, оргазма.
Как говорят по радио при утренней физзарядке, я перешел «к новым процедурам». Распалить ее, зажечь ее чувственность было уже несложно, она стала, я бы сказал, с любовью заниматься этим делом, и при каждом моем новом появлении меня ждала ухоженная, чистая женщина с сияющими глазами Кэтрин Хепберн, легкий ужин с вином и постель с чистыми, свежими простынями. Я тоже приезжал с цветами, в свежей рубашке, гладко выбритый и отдохнувший после работы, – все в этом спектакле возрождения женщины было крайне важно, все до деталей.
После ужина я поднимал ее на руки и нес в постель, и мы не спеша раздевали друг друга. Я целовал ее шею, плечи, живот, грудь и затем – в сгиб локтей, и при этом одна моя рука ныряла к ее лобку и легко, нежно гладила там пушок. Теперь она зажигалась быстро – когда я пальцем касался ее Младшей Сестры, я уже чувствовал не сухие, а влажные, смазанные и приотворенные в ожидании губки.
И тогда я входил в нее, и вскидывал ее на себя, и, вытянувшись под ней на спине, уже не стесняясь, в такт наших движений терзал ее грудь, мял ее, выгибал ей шею и руководил ее телом – быстро вверх и медленно, очень медленно, ступеньками вниз, вошла и вышла, вошла и вышла, а теперь можно чуть ниже, и снова вверх, не спеша, не надо сразу до конца…
Она распалялась, я видел это. Ее вишневые глаза закрывались, губы приоткрывались, обнажая влажные белые зубы, ее волосы падали за плечи с откинутой назад головы. Но как только в ее движениях надо мной намечался какой-то механический, однообразный ритм, я менял его, я тут же поворачивал ее на себе боком или спиной, я приподнимался сам, мы ложились крестом или на бок – я постоянно добивался новизны в ее ощущениях, я приучал ее к творчеству в сексе, не к механическому втиранию друг в друга, а к творческому выдумыванию нюансов акта.
Еще через две недели был ее первый оргазм.
Боже, что с ней творилось! В минуту оргазма она застонала, замерев надо мной и выпрямившись спиной так, будто ее пронзает удар молнии в 100 тысяч ватт. Боясь дохнуть приоткрытым ртом, боясь шевельнуться (но я при этом осторожно шевелил Братом, чтобы колебать внутри ее эрогенную точку), она стонала, хрипло, прерывисто, а затем низкое, прерывистое «О, мама-а…» пошло через ее горло, а потом она опала на мне медленно-изломанным телом, и соленые слезы упали мне на лицо и плечи, и она стала целовать меня всего – истово, как верующая паломница. Она целовала мне лицо, шею, грудь, живот и – с особой истовостью – моего Младшего Брата – его пух и головку, его ствол и корень. Тут я позволил ей сделать мне минет.
О, этот минет благодарности! Когда ублаженная женщина, только что пережив новизну оргазма, еще вся ваша, и все ее тело благодарит вас каждой клеткой, и ее рот полон любви к ее благодетелю! Вы можете делать что угодно, вы можете войти в горло так, что ей и дышать уже нечем, – она будет терпеть, и потом – в зависимости от вашего желания – вы можете кончить в небо, под язык, в глубину рта или даже в самое горло, и она вытерпит, со слезами благодарности вытерпит, и проглотит вашу сперму, и еще оближет вас разгоряченными и солеными от слез губами.
С глубоким чувством собственного достоинства, с ощущением выполненной миссии мой Братец спокойно и гордо позволял Аллочке делать этот первый минет благодарности и даже не шевелился при этом. Так цари принимают свою падающую ниц паству. И даже кончил он тогда царственно – не спеша источил из себя сперму, чтобы Алла не захлебнулась.
Через два месяца мы с ней расстались, она вышла замуж за какого-то шведского дипломата и укатила в Швецию, и теперь я по праздникам и на Новый год получаю оттуда лирические открытки самого дружеского содержания.