Россия в зеркале уголовных традиций тюрьмы
Шрифт:
Следующая после «воров» группа в иерархии осужденных стала называться «мужики».
Термин «мужик» в преступном мире утвердился в период раскулачивания. С начала принудительной коллективизации в 1929 г. и до 1937 г. подавляющее большинство лагерного населения составляли «кулаки» и «подкулачники» [134] . Они являлись главным трудовым резервом ГУЛАГа. В народе их чаще всего называли «мужиками». Это были надежные, хозяйственные и работящие люди. Субкультурная среда заключенных сохранила за данной категорией лиц, отбывающих наказание, их обычное наименование.
134
«Кулак» – по В. И. Далю – «скупец, крепыш…» (см.: Толковый словарь великорусского языка. СПб., М., 1912). На языке советской пропаганды: «богатый крестьянин-собственник, эксплуатирующий бедняков» (см.: Ожегов С. И. Словарь русского языка. М., 1963).
К кругу «мужиков» также причислили «шпанков», «чертей», «бесов», «ломом подпоясанных» [135] , представителей земляческих, этнических, национальных субкультурных группировок и часть воров, не принятых «авторитетами» в свою среду. Особенности их неформального статуса и соответствующего ему поведения в местах лишения свободы нами обозначались в исследовании, поэтому мы подробно остановимся на характеристике иерархического положения в ИТЛ крестьян-мужиков.
Бывшие крестьяне встретили в исправительно-трудовых учреждениях уже сложившиеся формы отношений, довольно своеобразный, но установившийся «нормопорядок». И, разумеется, не были приняты «истинными арестантами» за своих, так как никто из них ранее не принадлежал к потомственным «ворам», их «преступная деятельность» не имела ничего общего с «образцами» противоправного поведения.
135
«Ломом подпоясанный» – недалекий (в понимании «воров») человек, рожденный, чтобы работать.
Крестьяне всю жизнь работали на свободе, продолжали они работать и в местах заключения, до этого имели семьи, многие служили в армии. Эти обстоятельства предопределили их место. Однако, несмотря на то, что данная категория лиц не играла видной роли в преступном мире, но в условиях, когда основное внимание уделялось производству, когда труд стал обязательным для всех, когда на административно-хозяйственных и иных должностях использовались заключенные, «воры» не могли не приблизить их к себе. Они хорошо понимали: можно не работать (члены бригад за числившихся в них «авторитетов» безропотно отрабатывали), получать благодарности, высокий паек, зачеты [136] исключительно за счет работяг «мужиков». В отдельных случаях, когда «воры» не могли находиться в составе бригад (вследствие дисциплинарных взысканий, болезней), добросовестно трудящиеся осужденные передавали часть заработанных средств в «воровскую кассу» по заранее установленным нормам – «налогам».
136
Зачеты – досрочное освобождение из заключения за высокопроизводительный труд. Статья 24 ИТК РСФСР 1924 г. закрепляла: «Проявление заключенным из среды трудящихся особо продуктивного труда и приобретение ими профессиональных знаний… поощряются… зачетом двух дней работ за три дня срока». Постановление ВЦИК и СНК РСФСР от 26 февраля 1928 г. предлагает: «В отношении классовых врагов допускать досрочное освобождение лишь в исключительных случаях». С 1931 г. зачеты распространяются на всех лиц, работающих ударно в местах лишения свободы. В 1934 г., после убийства С. М. Кирова, зачеты для «классовых врагов» опять отменяются. Однако интересы производства заставляют ввести их в начале 40-х гг.
Со своей стороны, авторитеты уголовной среды не давали «мужиков» в обиду другим группам осужденных или отдельным лицам. Они, как более умудренные опытом в «арестантской жизни», добровольно учили «бесов», «чертей», бывших крестьян «правильному» поведению в местах заключения, распространяя среди них субкультурные традиции и обычаи. «Мужик», естественно, начинал думать, что, как верно подмечает В. Шаламов [137] , «блатари» и есть носители лагерной правды, что они единственная сила в лагере, и материальная, и моральная. Кроме начальства. Поэтому «мужики», в большинстве своем, услуживали «ворам», работали за них, подражали им в поведении, безропотно платили «налоги». Разумеется, никто из них не подозревал, что, как основная работоспособная масса населения лагерей, они служили лишь «пьедесталом» для представителей преступного мира, укрепляли их привилегированное положение.
137
Шаламов В. Указ. соч. С. 466.
Третью ступень в иерархии заключенных занимали «фрайера» – лица, не принадлежащие изначально к «воровскому сообществу». К ним относились спекулянты, коммерсанты, неопытные преступники и пр. В связи с тем, что прежний уклад их жизни, интересы, потребности во многом противоречили «воровским», долгое время «авторитеты» не признавали «фрайеров». Последним отводились весьма скромные роли «мандеров» (исполнителей поручений), они чаще всего становились жертвами обманов в карточной игре, нередко в их отношении «ворами» совершались вымогательства, грабежи и насилия различного характера. Такое поведение последних считалось обычным и, как правило, к уголовной ответственности за это они не привлекались.
В особенно сложном положении оказались осужденные из числа интеллигенции, в 30-40-е гг. их называли «троцкистами», «оппортунистами», «фашистами» [138] . В глазах «воров» они оставались все теми же «начальниками», попавшими в беду, и поэтому «авторитеты» относились к ним с нескрываемой неприязнью и злобой. Привычные преступники думали, что эти «антисоветчики» склонны исправить свое положение наушничеством. В этом мнении их укрепили политзаключенные, осужденные за период с 1936 по 1938 г., многие из которых подчеркивали свою преданность Сталину и партии. Всякий из «политических» обрекал себя на различные унижения, если отступал от утвердившихся неформальных правил. «Политические» в местах лишения свободы не относились к самостоятельной категории. Они, по понятным причинам, выпадали из установившейся стратификации лиц, отбывающих наказание, вели обособленный образ жизни. Благополучие, защищенность политзаключенного от преступных посягательств зависели от его личных качеств и от степени усвоения им правил тюремно-лагерной жизни. Тех же, кто не смог приспособиться к лагерной подкультуре, презрительно именовали: «Асфальт-Тротуарович», «Баклажан-Помидорович», «Сидор-Поликарпович», «Уксус-Помидорович» и т. п. Кличка «Асфальт-Тротуарович» чаще всего применялась к инженеру, «Сидор-Поликарпович» – к славянину, «Баклажан-Помидорович» – к любому кавказцу.
138
«Фашисты» – польские граждане, осужденные советской властью как враги народа, т. е. «фашисты», после аннексии восточной Польши в 1939 г. В начале 40-х гг. «фашистами» стали именовать немцев, арестованных по политическим мотивам. Численность таких лиц была значительна. Например, только в Ивдельлаге их находилось более 14 000 человек. Кроме того, политических заключенных чаще всего называли «агитаторами» (осужденный за антисоветскую агитацию), «антисоветчиками» (противник советского строя), «вредителями» (осужденный за подрыв советского хозяйства).
Вражда между репрессированными лицами и привычными преступниками являлась следствием целенаправленных действий властей, подчеркнуто предпочитавших «уголовников» политзаключенным. Это нашло свое выражение в официальной исправительно-трудовой политике государства. Так, на съезде советских юристов в 1926 г., прокурор Н. В. Крыленко заявил, что относительно заключенных из классово-враждебных элементов исправление бессильно и бессмысленно. Кроме того, в источниках массовой пропаганды лица, осужденные по политическим мотивам, представлялись «врагами народа». Радио и печать того времени клеймили этим термином жертв сталинских репрессий, и тем самым формировали общественное мнение о необходимости ведения с ними беспощадной борьбы. Отсюда и для работников исправительно-трудовых учреждений они являлись «врагами народа», что порождало безразличное отношение к их судьбам. Между тем в отдельных ИТЛ администрацией все же предпринимались попытки оградить политзаключенных от «блатарей» [139] , но повсеместного распространения данная практика не получила.
139
Архив УИТУ Карагандинского облисполкома. 1933. Т. 5. С. 47.
Таким образом, в 30-е гг. жизнь осужденных в местах лишения свободы подчинилась вновь сформированному и окрепшему единому «воровскому закону». «Закон» безраздельно господствовал, и никто не осмеливался нарушать его. «Воры» окончательно утвердились в качестве своеобразных «князей» преступного мира. Остальные же лица, отбывавшие наказание, рассматривались по восходящей к «авторитетам» линии. Такая ситуация просуществовала вплоть до 1941 г.
§ 4. Кровная вражда в преступном мире или «сучья война»
Колония для рецидивистов – поселок Понил, печально известный в преступном игре как «долина смерти». У работников правоохранительных органов и осужденных сохранилась поговорка – «Кто на Пониле не побывал, тот – и жизни не понял». И это в немалой мере действительно так.
Поселок этот находится на Северном Урале, до ближайшего населенного пункта – 150 километров, окружен он со всех сторон топями, болотами, как будто сама природа создала островок для отверженных людей, чтобы приумножить их лишения и страдания.
Именно там, будучи молодым человеком, я и услышал впервые о «сучьей войне». Конец августа, уже осеннее солнце катилось за сопку. Мы сидели вдвоем в распадке у костра – я и начальник оперативно-режимного отдела майор Марокин. День был тяжелый, и он, старший по званию, предложил мне, месяц как из учебного заведения, заварить «купца» – крепкий чай, но, видя, как я неумело обращаюсь с «самоваром», взял у меня из рук железную банку с заваркой и довел ее на костре до «нормы». Затем подал мне обжигающий губы напиток. Он был густой и горький, с непривычки я поперхнулся.