Россия: власть и оппозиция
Шрифт:
Они были тогда — одновременно — и свидетельством того, что еще недавняя пассивность улицы, на которую сетовал коммунистический официоз, означала не исчерпание народной веры, а была следствием все той же «политической инфернальщины» этого официоза, следствием коллективного предательства, совершенного тем псевдо-правящим и псевдо-элитарным субъектом, который гордо именовался «аппаратом КПСС».
7 ноября 1991 г. убедительно показало, что слом этого аппарата в ходе августовской «революции» был не концом, а началом движения протеста против метафизической и политической лжи, взятой на вооружение августовскими «победителями».
Перед политическим силами, готовыми к оппозиционной деятельности в условиях отсутствия прежних крайне двусмысленных аппаратно-истеблишментных «ценных указаний» («Цэ-У»),
Ввязавшись в бой с демократами, их противники стали заимствовать все приемы августовских «победителей». Они стали столь же грубы, развязны. Они стали столь же неразборчивы в средствах. Постепенно и чувство государственности, наиболее мощный фактор их деятельности, стало уходить на второй план, уступая место политической конъюнктуре. Конечно, на войне — как на войне, и чистоплюйство в борьбе с противником, использующим запрещенные приемы, вряд ли приемлемо. Но научившись у демократов их приемам, духовная оппозиция стала в каком-то смысле двойником своих ненавидимых оппонентов. Эффект двойничества вдруг зловещим образом повторился в факте политического противоборства власти и оппозиции. И если сегодня в ответ на заявление Ельцина о том, что он изгоняет всех, кто не поддерживает его курс, из структур исполнительной власти, мы вправе задать вопрос: «Скажите, в чем он, ваш курс?», — то этот же вопрос мы можем сегодня задать и оппозиционному двойнику Президента. Политические деятели, действующие на оппозиционной сцене, очень скоро стали напоминать персонажей пьесы Пиранделло, бродящих в растерянности, не находя автора. Театр масок, предъявленный властью, отразился в оппозиционном зеркале, и все мы провалились куда-то между зеркалом и Зазеркальем. С этим надо было кончать. И анализируя еще и еще раз справедливость и правомочность своих упреков представителям оппозиции, я жалею лишь о том, что слишком поздно стал говорить с ними в режиме повышенной резкости, что слишком долго длилась комплиментарная пауза.
Да, на протяжении двух лет и, в особенности, начиная с осени 1992 г. я неоднократно и поначалу в предельно корректных формах обращал внимание представителей оппозиции на некое несоответствие между искренностью и серьезностью народного движения — и театральностью, помпезной театрализованностью патриотического салона.
Мы имели и имеем как бы две оппозиции — народную и салонную. И этот разрыв становился с каждым месяцем все серьезнее. Народное движение перерастало своих лидеров, а лидеры, заигравшись, упорно не желали понять этого. Занимаясь не народом, а самими собой и своими, противниками, они потеряли нравственную опору и оказались в «королевстве кривых зеркал». То же самое произошло перед этим и с лидерами демократического движения. Они тоже не смогли, не сумели, не захотели «слушать музыку революции». И оказались политическими бродягами, комедиантами, потерявшими своего режиссера и своего автора. А впрочем, и нечто большее…
Страшно было подумать, что твоих друзей и соратников может ждать та же судьба. И еще страшнее было предположить, что и ты завтра, проснувшись и посмотрев на себя в зеркало, поймешь, что на тебя смотрит в зеркале твой двойник и что тебя самого уже больше нет, а есть лишь маска, натянутая на инфернальную пустоту.
Надо было начать разговор по существу и на высокой ноте. И вместе с тем с предельной деликатностью, бережливостью, корректностью по отношению к людям, взявшим на себя большой груз политической ответственности. Этим людям верили, и вдвойне страшно было оскорбить эту веру. На оппозицию надеялись, и эту надежду нельзя было втоптать в грязь. Оппозицию любили, а любовь нельзя осмеивать. Над любовью нельзя глумиться.
Но над любовью, надеждой и верой была и вечно пребудет. Правда. И нет оправдания тому, кто лжет или отмалчивается, даже если его правда посягает. на веру, любовь и надежду.
Начав критиковать оппозицию, я натолкнулся на превратное, мягко говоря, толкование моей критики. Такое превратное, толкование поначалу воспринималось
Но тогда речь должна идти о каком-то решении этими практиками каких-то организационных задач, о налаживании пропагандистских и информационных сетей, о строительстве сильных организационных структур. Ничего подобного не происходило и не происходит. А ведь дело тут не только в организационной умелости. И не только в недостатке средств, как на то указал недавно А. Казинцев. И не в том дело, что оппозиция наткнулась на «чудовищные механизмы» «зловещей власти». А в том, что Дух покинул ее, и его место занял кто-то другой. В атмосфере двойничества, в атмосфере копирования удачливых победителей, в атмосфере принятия их правил игры могло быть лишь одно лекарство от постепенной обездуховленности. Этим лекарством мог стать только подвижнический, аскетический труд, труд организационный, интеллектуальный, духовный. Всякая леность в этих условиях приводила к постепенному перерождению и вырождению оппозиционной верхушки, работавшей в тех же технологиях, что и ее противники.
Монах знает, как бороться со Злом и что такое искушение Злом. Политик должен понимать, что у него своя аскеза, своя молитва, свой пост и свое пострижение. Политик действует в миру, но это вовсе не означает, что он может забыть о Боге.
Политическое «инферно» зрело в оппозиции достаточно долго, но оно явилось в таких черных и очевидных формах, что поначалу мне казалось, что это просто дурной сон. И только постепенно, со временем, я понял, что все это не случайно, что все это имеет свои корни в прошлом лидеров оппозиции, в их салонно-театральных навыках, обретенных в писательско-артистическо-аппаратной богеме.
Поначалу (задолго до того, как нам предложили «Ваффен-СС» в виде идеала для подражания) меня тревожили лишь различные «мелочи». Например, то обстоятельство, что крайне низкий уровень организационной активности удивительным образом сочетался у оппозиционных вождей с тягой к схоластическим умозрительным построениям.
Идея «Континента» и «Океана» показалась мне поначалу некоей эстетизированной идеологической блажью, не более. И меня удручало лишь то, что оппозиционные вожди так увлеклись «Континентом» и «Океаном», что упустили полностью все нити, ведущие, например, в регионы, для которых эти вожди постепенно превратились в политических гастролеров-эстрадников, а не в реальных руководителей реальных управляющих центров.
И было попросту как-то неловко, когда из одной «горячей точки» мне вдруг позвонили (подряд в один день) сразу несколько местных деятелей и, стараясь быть деликатными, стали упрашивать меня, чтобы я «помог» отъезду одного из патриотических «генералов». Я не понимал тогда еще всей опасности застоя в оппозиционном движении, постепенной его эстетизации и театрализации, постепенного ухода от трудовой организационной аскезы. Я не понимал, сколь тесно это сопряжено с угрозой перерождения. Я не понимал, в сколь высокой степени это все является предтечей политического инферно.
Начиная с середины 1992 года политические фиаско оппозиционных лидеров и возглавляемого ими движения следовали одно за другим. Вопреки прогнозам и рекомендациям люди действовали на-ощупь, не извлекая опыта из своих поражений. Возникло новое явление — политический аутистизм, уход в себя, сотворение кумиров, фактически погружение в иллюзорную действительность, наполненную культами и культиками.
Срабатывал эффект «кукушки и петуха». С. Куняев проводил аналогии между Невзоровым и Прохановым, с одной стороны, и… Александром Невским. Мол, у каждой эпохи — свои Александры. Новые Александры слушали и «бронзовели» не по дням, а по часам. Чем-то скверным стало отдавать от всего этого политического китча. Зрело что-то пагубное, зловещее. И вот — грянул фашистский бум в оппозиционной печати, действующей под лозунгом «духовной оппозиции». О каком «духе» после этого можно было говорить? Лишь о том, который является носителем всех и всяческих двойничеств — систем двойников.