Россия: власть и оппозиция
Шрифт:
Вот почему на повестке дня вопрос не о той или иной трансформации партийных структур, а о другой элите. Ибо серое ничто кондовых «начальничков», в поразительном количестве скопившееся в верхних этажах коммунистической «пирамиды» и умертвившее великое государство, преподало нам всем урок на части бережного отношения к так называемым «каналам вертикальной мобильности». Стране нужна элита, способная отстаивать интересы страны. Но эта элита ничего общего с «двугорбыми» застойными элитариями, с управляемой «фрондой» застоя, с правыми и левыми «шестидесятниками», с эмиграцией всех родов и оттенков — не имеет.
Само слово «элита» не вызывает во мне восторга. И даже с той оговоркой, что под «элитой» я имею ввиду нечто отличное
Более того: чисто по-человечески я ненавижу слово «элита». Всю свою жизнь я делал все возможное, чтобы держаться от нее как можно дальше. В этом помогала мне моя мать, тщательно оберегая от элитарных спецшкол, куда друзья семьи не раз пытались меня спровадить.
Я ненавижу амбициозный кретинический дух гельфандо-дынкинских элитарных физматшкол семидесятых годов, где молодые люди рассуждали друг о друге, кто из них «гений», кто «талант», а кто «просто способный». В итоге даже действительно способные (а не просто натасканные) юнцы, кончавшие школу номер два при Московском университете, отправлялись вскоре в научное небытие, неспособные защитить даже кандидатскую диссертацию.
Я с глубочайшим скепсисом отношусь к столь модной у нас сегодня «теории элит» в ее классическом западном исполнении. И я считал и считаю, что Дух парит везде и повсюду.
Но я ненавижу и тупое сытое ничтожество парткабинетов 70-х годов, которое, как это ни странно, было падко на всякого рода «элитаристику».
Я люблю профессионалов, талантливых, влюбленных в свое дело, в свое государство и свой народ людей, творчески одержимых, постоянно находящихся в поиске. Я люблю их, где бы они ни встречались — у токарного станка, на университетской кафедре или в высоком управленческом кабинете.
Использование слова «элита» в нашем журнале есть вынужденная уступка существующим языковым нормам. Альтернатива — построение «новояза», всегда в какой-то мере претенциозного. Этого не хотелось, и в результате действительно возникла (по моей вине) недоопределенность терминов. Снять ее можно, было и раньше, например, противопоставив элиту и элитариев, элитность и элитарность.
Элитарность — основана на глубочайшем презрении к плебсу, стремлении обособиться от него, в том числе и за счет строительства отдельной и параллельной народу субкультуры элитарного типа. Элитность — основана на любви к народу, осмыслении его опыта и его творчества как бесконечного источника знания и мудрости. Элитарность — сибаритствует, самолюбуется и тянется к бессмысленной роскоши. Элитность — основана на самоограничении, аскезе, готовности служить своему народу. Она основана на профессиональном долге, который требует от элиты умения осмыслить традиции в соответствии с современностью, умения выделить проблемы, решить их, определить цели и технологии и, наконец, реализовывать их в интересах народа. Элитность требует самоограничения, самоотверженности. «Наш монастырь — Россия», — писал Гоголь.
Да, мы служим России, такой, какая она есть, и такой, какая она должна быть, исходя из сути своей, своих поту- и посюсторонних потенций. Мы не «ломаем ей хребет», мы пытаемся вслушиваться, всматриваться и постигать. Мы говорим об опасностях, стоящих на ее пути, и, коль скоро эти опасности идут от «друзей», мы рвем с «друзьями». Понять этого не могут ни патриоты, зачастую строящие отношения на неформальщине и групповщине, ни демократы — то ликующие по поводу назревающего раскола, то говорящие о моей дискуссии с Прохановым как о борьбе между нанайскими мальчиками.
Рецензент из газеты «Сегодня» справедливо критикует наш, журнал за то, что, говоря об элите, мы не являемся элитарным изданием. Воистину — это так. И если «Сегодня» хочет отобрать у нас словечко «элита», то мы его с радостью отдаем, с искренней благодарностью за критику и наилучшими пожеланиями: пусть тешатся кастовым своим
Что касается нас, то мы ищем себя за пределами и тупого жлобства парткабинетов на Старой площади, приведшего нашу страну к катастрофе, и… элитарных производных (!) этого жлобства. Есть у нас наш, рабочий термин: «клиократия» — власть профессионалов, ответственных за историю и перед историей. Мы применяем его для того, чтобы отделить себя от элитаризма. Есть и другой термин — «технопатрия», то есть технократическое почвенничество (единство вроде бы несовместимых понятий). Мы употребляем этот термин для того, чтобы отделить себя от не знающего высоких целей технократизма и от той части почвенничества, которая не может или не хочет понять и принять реалий XXI века. Мы не любим новых словообразований, но видимо, в них есть нужда, коль скоро речь идет об описании, познании и преобразовании качественно новой исторически беспрецедентной реальности. Есть и западное слово — «когнитариат». Есть представление обществоведов, футурологов, экономистов и политологов о зарождении «нового интеллектуального класса». Пока что представление — размытое и не сопряженное с национальной традицией. Но и это — лучше, чем ничего. Есть определение Ф. М. Достоевского об ищущих русских людях, для которых жить и умереть — не важно, «а важно мысль разрешить».
Россия ищет себя — украденную у нее же самой «двугорбыми» элитариями. Она ищет себя прежнюю, новую, вечную. Она ведет этот поиск иногда с определенной долей косноязычия и невнятности. но это — косноязычность и неоформленность глоссолалии. И мы ищем вместе с другими, блуждаем в потемках вместе с другими и выйдем к свету вместе с другими.
Мы — в начале пути. Мы не боимся наивности. Боимся мы другого — бессодержательной, претенциозной, тупой элитарности.
Выморочные элитарии, находясь на разных флангах политического «бомонда», одинаково не любят Россию или же кокетничают своими чувствами к ней (что еще более омерзительно).
Нам предстоит долгий путь, и он будет нелегким. Нам предстоит учиться самим и учить других. Элитарии же учиться не хочет, это ему не нужно и даже вредно. В этом смысле он для нас был и остается чужим.
Наши читатели — это те, кто еще не утерял волю к пониманию, к проникновению в суть. И эти читатели — везде: на заводах и фабриках, в селах и городах, в университетах и школах, в гибнущих НИИ и разоренных библиотеках, в кабинетах директоров, мучительно пытающихся спасти предприятия, в офисах действительно «вкалывающих» предпринимателей-производственников, в казармах военнослужащих, пытающихся понять, в чем сегодня их долг.
Нашего читателя нет только в элитарных «салонах». Впрочем… Он есть и там. Наши тексты читает и эта публика, пытаясь что-то украсть и за счет подобной кражи удержаться кое-как на-плаву.
Беспардонные кражи также происходят, кстати, и со стороны «демократов», вовсю вещающих о «прорыве», но не способных определить, о чем идет речь, и со стороны патриотов, которые по «широте души» воруют десятками страниц еще более бессмысленно, чем их «демократические» коллеги. Напрасное дело. Киплинг об этом говорил устами своего героя (кстати, из породы первых английских капиталистов):
«В чем могли, они мне подражали, Но им мыслей моих не украсть, Я их позади оставил Потеть и списывать всласть»Мы знаем, что огонь справа и слева. будет и впредь вестись по нашему печатному органу. Интенсивность этого огня — это индикатор того, что мы на верном пути.
Что касается цели, то она когда-то была сформулирована в одном неэлитарном романе, где высказывалась наивная надежда на то, что некая «двукрылая политическая организация» на этих самых крыльях «сымется и улетит от нас…». Дальше шла ненормативная лексика.