Россия выходит в мировой океан. Страшный сон королевы Виктории
Шрифт:
— Я начинаю! — прошептал Никитин и, взяв румпель в свои руки, скомандовал вполголоса: «Весла на воду!» Шестерка тихо вышла из гавани. Никитин несколько раз пробовал рукой воду и затем, круто поворотив носом опять в гавань, велел «сушить весла».
Он взял в обе руки по несколько кусков калия и бросил их далеко от себя в воду. То же самое и по тому же направлению сделали и оба боковых гребца.
Синеватые струйки огня, как тонкие змейки, забегали и запрыгали по тихой зеркальной поверхности моря по направлению к спящей гавани…
В эту же полночь «Сынок» малым ходом подошел на вид огней Бомбея. Капитан и весь
Вначале это освещение то вспыхивало, то погасало, но потом море на большом пространстве сразу как-то зажглось ярким красным светом. С неимоверной быстротой этот свет обратился в высоко поднявшееся над водой пламя, более и более росшее в длину и ширину. Общий говор, сдержанный и глухой, но довольно веселый, прошел по палубе «Сынка». Все поняли, что это горит нефть в гавани Бомбея. Капитан дал ход вперед и наблюдал далее, обмениваясь живыми фразами со штурманом и старшим офицером.
По мере того, как «Сынок» приближался к городу, огонь рос и рос. Теперь уже было видно с его палубы, что кроме воды горят и суда в гавани. Шум и крики, как отдаленный прибой бурунов, уже достигали ушей Копыткина и его сослуживцев. Прошло еще несколько минут, и «Сынок» остановил свой ход.
Между тем необъятное море огня гуляло и разливалось впереди «Сынка». Чудовищное зарево поднялось над Бомбеем. Адский шум, крики и проклятия носились в воздухе. По мере того, как этот страшный шум и пожар росли и увеличивались, на «Сынке» становилось тише и тише. Экипаж его в первый раз делался свидетелем такого невообразимого бедствия. Какой-то суеверный ужас постепенно овладевал всеми от капитана до матроса. Все знали, что там, в гавани, погибали теперь колоссальные богатства и целые состояния, принося разорение и бездолье лондонским коммерсантам, но там же гибли и невинные люди, считавшие себя в полной безопасности в закрытой и хорошо защищенной гавани Бомбея. Трудно и даже невозможно было спасаться с горящего судна в горящей воде.
Учащенная и торопливая гребля приближающегося вельбота едва-едва обратила на себя внимание старшего офицера. И только что было покончено с его подъемом, как Копыткин круто поворотил и пошел полным ходом в открытое темное море, оставив позади себя страшное, еще никогда им не виданное зрелище.
Никитин, молчаливый и бледный, заперся в своей каюте и до утра просидел в ней, не смыкая глаз и припоминая мельчайшие подробности этой ночи.
Он убедился теперь, что идея его верна, но вместе с тем ему делалось как-то жутко и тяжело за дело рук своих при воспоминании о тех воплях и проклятиях, от которых он торопился убежать и скрыться на «Сынке».
Теперь волей или неволей, но читателю придется вникнуть, хоть и очень поверхностно, в боевое вооружение «Сынка». Мы знаем, что бывший «Мур» готовился лордами Адмиралтейства именно для тех самых целей, для которых его употребили, благодаря счастью и удаче «Русской Надежды», русские. Надобно отдать англичанам полную справедливость: они из коммерческого парохода сумели приготовить довольно порядочный военный крейсер.
Настоящий командир «Сынка» Копыткин в течение плавания многое дополнил и исправил. Английская артиллерия этого крейсера, как мы знаем, лежавшая в трюме при его захвате, состояла из двух 152-мм дальнобойных орудий, поставленных под полубаком, и двух подобных же на корме. По бортам было поставлено по четыре 152-мм коротких орудия. Носовые и кормовые пушки стояли на поворотных платформах и могли стрелять с каждого борта через свои порта по траверзу и по килю. На обоих марсах «Сынка» были поставлены по два пятиствольных 37-мм орудия Гочкиса. Марсы по тревоге обыкновенно блиндировались койками. На полубаке Копыткин собственными средствами устроил аппарат на поворотной платформе для метания новых усовершенствованных мин, зарядная камора которых вмещала 80 фунтов пироксилина.
Адмирал Казанцев еще в Тулоне хлопотал о введении на плававших в его отряде судах магазинных ружей взамен берданок. В. пехоте, может быть, берданки незаменимы действительно. Но выгоды магазинных ружей на кораблях не должны бы подлежать никакому сомнению. Если матросу придется когда-нибудь в бою стрелять из ружья, то, само собой разумеется, это будет только при встрече судов на контра-галсах с близкого расстояния или в момент таранения — значит, еще ближе. А так как в наше время боевые суда менее 15 миль не ходят и, сближаясь между собой, конечно, воспользуются полной своей скоростью, то время для действия ружейным огнем будет очень короткое, и тот, кто за это время выпустит более патронов, тот и принесет более вреда неприятелю.
Представления адмирала Казанцева еще рассматривались и обсуждались в Петербурге, как вспыхнула война с Англией. В начале пришлось ограничиться берданками, но потом в руки адмирала попал целый английский транспорт магазинных ружей с патронами. Он сейчас же воспользовался ими, заменив берданки на судах своей эскадры. «Сынку» магазинные ружья доставил тот же «Лермонтов».
В заключение прибавим, что машинные отделения были блиндированы отчасти угольными ящиками, а отчасти якорными цепями, для чего по наружным бортам были приклепаны особенные крючья.
Вышедшие на ют «Сынка» офицеры увидели на горизонте за кормой густой дым и очень стройный, высокий рангоут. Было без четверти восемь утра. К подъему флага рангоут так вырос и корпус так обрисовался, что сомнений более не оставалось. Приближавшееся судно, бесспорно, было военное. Прежде нежели механик успел доложить капитану о стуке в цилиндре, в машину было приказание дать самый полный ход. Петр Михайлович был старый служака. Стоя между офицерами на юте, он убедился, что «Сынку» в кильватере идет военное судно, и что легко может быть теперь наступил момент рискнуть отдаться во всем на волю Божию.
Прошло еще полчаса, и догоняющее судно совершенно определилось. Оно быстро нагоняло «Сынка» и, находясь в двух или двух с половиной милях, подняло свой флаг — английский. «Сынок» ответил тем же и начал прибавлять ходу. Копыткин решил защищаться в течение дня, не переходя в наступление и, по возможности, сохраняя свое судно от серьезных аварий. Он знал, что никакие исправления и ремонты для него в Индийском океане невозможны, и что главная его задача отнюдь не дуэль с более сильным врагом, каким казалось догоняющее судно.