Россия. Путь к Просвещению. Том 1
Шрифт:
Филипп (Колычев): святой и его мучитель
К числу излюбленных – и психологически сильных – русских литературных памятников принадлежат жития святого Филиппа (Колычева), священнослужителя, который, согласно этим стилизованным источникам, не побоялся выступить против политики государственного террора Ивана IV – опричнины. Мы располагаем шестью редакциями «Жития митрополита Филиппа», датируемыми с середины 1590-х до 1650-х годов 62 . Для самой ранней из известных редакций, краткой, сохранилось только три экземпляра, но именно она послужила основой для последующих редакций 63 . «Тулуповская» редакция, основанная на переработанной краткой редакции, была, вероятно, написана до 1607 года, во время Смутного времени. Она была очень распространена в Московской Руси – как в рукописи, так и в виде главы в «Житиях святых», завоевав «широкую читательскую аудиторию» [Лобакова 2006: 41–47, 72]. «Колычевская» редакция встречалась в двух списках: первый, возможно, появился в 1620-х годах, второй – между 1640 и 1650 годами [Лобакова 2006: 73–85] 64 . Эта редакция, повествующая о посмертных чудесах, приписываемых святому, нашла своего читателя в кругах, близких патриарху Никону, в русских монастырях
62
«Дерево» рукописей см. в [Лобакова 2006: 145]. Драматический рассказ о жизни Филиппа и его противостоянии Ивану IV можно найти в [Федотов 1928], перевод на английский в [Haugh, Lupinin 1978].
63
Историю краткой редакции см. в [Лобакова 2006: 30–32].
64
О датировке «Колычевской» редакции см. [Латышева 1974: 30–62]. О «Колычевской» редакции вкратце упомянул великий историк В. О. Ключевский в [Ключевский 1871: 311–312].
Федор Степанович Колычев (мирское имя Филиппа) родился в 1507 году в знатной, благочестивой боярской семье. До тех пор пока его род в 1537 году не попал в опалу, он вел жизнь, подобающую своему социальному положению: в детстве научился читать, вероятно, по религиозным текстам 65 ; в юности нес военную службу, проявив храбрость [Лобакова 2006: 167]; также служил при царском дворе во время малолетства Ивана IV. Согласно Тулуповской редакции, когда род Колычевых в 1537 году подвергся опале, Федор понял: «Не мощно убо человеку единем окомъ на землю зр?ти, а другимъ – на небо, ни двема господинома роботати: любо единаго возлюбить, а другаго возненавидитъ, или единаго держится, друз?мъ же не рад?ти начнетъ» [Лобакова 2006: 168].
65
Согласно Тулуповской редакции, Филипп изучает Священное Писание и «вразумляется книжному учению, от него же – сокровища премудрости и разума сокровенно веселия причащается». См. [Лобакова 2006: 167].
Покинув Москву, Федор направился в Новгород, а оттуда – в Соловецкий монастырь. Там в 1538 году он принял постриг с именем Филипп. На Соловках, согласно краткой редакции, Филипп «б? же… тружаяся годищное время и пол: дрова секий, и землю копая, и камение нося, и всяку работу монастырскую работаше» [Лобакова 2006: 149]. Согласно «Тулуповской» редакции, Филипп работал «яко безискупъный рабъ». «Многащи же от неразумных человекъ уничижаемъ и биемъ, но и нравомъ вс?мъ подражая Владыки своего Христа, уничижаемъ – не гн?вашеся, биемъ – радовашеся, со смиреномудриемъ вся терпяше». Своим трудолюбием, терпеливым нравом и молитвенностью Филипп вскоре стяжал репутацию благочестивого человека. «И до конца отс?каетъ мирская мудрования… и ревнуя поревнова… душю свою просв?тити, и к сему разжегся несытно ут?шителевым божественымъ огнемъ» [Лобакова 2006: 170–171]. Согласно краткой редакции, на Соловках «…вси братия возлюбиша его» и в 1548 году он был избран игуменом [Лобакова 2006: 150].
Будучи игуменом, Филипп проявил удивительную энергию и административную хватку. Он нанял новгородских мастеров для строительства церквей в честь Иоанна Предтечи и Преображения Господня. Он также руководил прокладкой каналов и углублением озер, чтобы провести воду в монастырь и оросить почву за его пределами [Лобакова 2006: 176–177]. В 1566 году, когда Иван IV вызвал Филиппа в Москву, чтобы назначить его митрополитом, «…братия… о семь з?ло оскорбишася» [Лобакова 2006: 150–151].
Вряд ли можно представить себе более злополучную политическую обстановку, чем ту, в которой оказался Филипп, выехав из Соловецкого монастыря в многоглавую Москву. Царь разделил государство на две части: опричнину – небольшую область в центральной России, которой заведовал он сам и его опричники в черных одеждах, – и более обширную территорию, называемую земщиной, управляемую регулярной администрацией и боярами. По сути, с помощью своих приспешников, опричников, Иван подчинял себе такие конкурирующие образования, как Новгород, конфисковывал имущество знатных семей, заставлял их повиноваться, арестовывал или убивал. Поскольку эта дикая, ужасающая политика не имела прецедентов и явно противоречила истинным христианским ценностям, Иван всеми силами стремился сделать православную церковь соучастницей своих действий, добиваясь благословения от московского митрополита и епископов. Полагаясь на доброжелательность большинства священнослужителей по отношению к представителям власти, а также на традицию сотрудничества между князьями и митрополитами, изложенную в «Степенной книге», Иван в своей политике рассчитывал заручиться поддержкой церковной иерархии. Однако, чтобы добиться своего, он не гнушался и угрозами в адрес митрополита. Царь понимал, что благословение митрополита – не автоматический литургический жест, даруемый просто в ответ на просьбу, хотя, будучи царем, он мог бы претендовать на благословение в силу своего положения. Но в существующих обстоятельствах, как он понимал, благословение придавало бы легитимность беспрецедентным политическим мерам и поэтому не могло быть безусловным. Другими словами, благословение митрополита или отказ в таковом стали бы семиотическим актом, от которого, как считалось, зависел успех политики царя.
Обратимся теперь к краткой редакции жития Филиппа, чтобы увидеть, как агиограф представил драматическую встречу святого со своим мучителем.
Уже на пути в Москву Филиппа встретили просители, молившие о его заступничестве перед Иваном. «Людие же великаго Новаграда… стр?тивше святаго с честию. И молящеся ему, яко да ихъ заступаетъ предъ царемъ и печалуется о них, убо же слуху належащу, яко царь гн?въ держитъ на град той» [Лобакова 2006: 151]. В Москве Иван с почестями принял Филиппа и просил его занять пустующий престол митрополита. Филипп, услышав просьбу, «…исполни очи свои слез, глаголя: “Д?ло паче моея силы! О благий царю, отпусти мя, Господа ради!”» [Лобакова 2006: 151]. В этой первой встрече царя и митрополита был немалый элемент театральности: царь использовал лесть и призыв к долгу, чтобы добиться сотрудничества Филиппа; Филипп же дал понять, что он не жаждет этого поста и поэтому не позволит легко превратить себя в орудие. Удаляясь в митрополичьи палаты, Филипп выразил беспокойство о здоровье царя. Это был обоюдоострый жест, выражающий одновременно заботу о физическом благополучии царя и беспокойство о его психологическом состоянии.
После предварительных действий противостояние между митрополитом и царем перешло в новую стадию. Царские советники разжигали гнев царя против Филиппа, и Иван, действуя на основании «техъ злыхъ советов», созвал собор церковных епископов, чтобы получить одобрение своей идеи «свое царство разд?лити и свой царьской дворъ учинити». Филипп пытался убедить епископов «противъ таковаго начинания кр?пце стояти». Согласно житию, церковные иерархи разошлись во мнениях относительно того, какой образ действий избрать. Многие поддержали царя, другие молчали, «не см?юще вопреки глаголати ко царю». Действуя в одиночку, Филипп «нача молити царя, еже престати от таковаго начинания». Обосновывая свою точку зрения, он ссылался на Священное Писание, а затем сказал: «Никакоже на таковое д?ло н?сть и не будетъ нашего благословения!» Также Филипп начал упрекать собравшихся епископов: «На се ли совокупистеся, отцы и братия, еже молчати? Что устрашаетеся, еже вправду глаголати? Ваше убо молчание цареву душу в гр?хъ влагает!.. Никий же санъ избавит насъ муки в?чныя!» [Лобакова 2006: 152]. Когда распространился слух о решении Филиппа, царские «угодники» начали ему угрожать: «Добр?е бы было, еже во всемъ царя слушати и на всяко д?ло без рассуждения благословляти, и волю его творити, и не гн?вати». Царь, как повествует житие, «вид?в, яко никтоже противъ его см?я глаголати, но вси его воли повинуются и благословиша его, но токмо единъ блаженный Филиппъ сопротив глаголаше… и бысть гн?въ царевъ на святаго Филиппа-митрополита» [Лобакова 2006: 153]. На втором этапе противостояния Филипп продемонстрировал, что, отказав царю в благословении, он намерен таким образом оказывать пассивное сопротивление его неразумной, нечестивой политике. Также он обличал тех клириков, которые своим молчанием потакали греховным действиям царя. Из текста жития следует, что Филипп порицал как царскую политику, так и позицию церковной иерархии. Тем временем Иван продолжал проводить в жизнь политику разделения царства. От лести он перешел к туманным, но зловещим угрозам в адрес оставшегося в одиночестве митрополита.
Третьим эпизодом борьбы между святителем и царем стало их прямое личное столкновение в Успенском соборе Кремля. Царь со своими приближенными явился «вооруженъ весь, наго оружие нося». Филипп, однако, не дал себя запугать демонстрацией силы и, «…просв?тися душею и укр?пися сердцемъ, начатъ царю глаголати многая от божественнаго Писания». Царь в гневе ответил ему: «Что тебе, чернцу, д?ло до нашихь царскихъ сов?товъ? Не в?си ли того, что мои [враги] меня хотятъ поглотити?» Филипп напомнил Ивану, что его черное облачение – знак его пастырства в Церкви Христовой 66 . Услышав его слова, царь вскипел: «Молчи! А насъ на се благослови по нашему изволению». Филипп снова отказался благословить политику Ивана и предупредил царя: «Наше молчание гр?хъ души твоей налагаетъ и смерть наносить… егда кормчий соблазнится – всему кораблю творитъ погибель!» Царь ответил на это: «Филиппе, не прекослови нашей держав?, да не постигънетъ гн?въ мой на тя, или санъ сей остави!» [Лобакова 2006: 153–154]. Получив прямое повеление, Филипп ответил царю, что не поддастся ни на его требования, ни на просьбы, ни на угрозы, поскольку твердо придерживается занятой им принципиальной позиции.
66
Святый же рече: «Чернецъ моему владыц? – Христу, якоже глаголеши, по данн?й же намъ благодати от пресвятаго Духа, по избранию Священнаго собора и по вашему изволению, пастырь есмь Христовы церкви». – Прим. пер.
За этим противостоянием «чернеца» Филиппа и царя с его «прочими подобницы злу, од?яние в таковы же черные ризы… имуще» последовало еще одно. Царские приближенные сказали Филиппу: «Царь Иванъ Васильевичь прииде к твоей святости, требуетъ благословен быти от тебе». В ответ митрополит упрекнул царя в насилии над христианами: «О царю! Мы убо приносимъ жертву Господеви, а за олтаремъ неповинно льется кровь християнская». Филипп снова сослался на Священное Писание, «простираше глаголы, яко стр?лы». Иван вновь разъярился и осыпал Филиппа страшными угрозами, а затем вопросил: «О Филиппе! Нашей ли держав? являешися противень быти?» Филипп отвечал: «Благий царю! Вашему повел?нию не повинемся, и разуму, – егоже недобр? смышляеши не согласуемъ…» [Лобакова 2006: 154–155].
На этом этапе противостояния праведного митрополита и нечестивого царя агиограф подчеркивает положение Филиппа как христианского пастыря – положение, дарованное Богом, а не царской рукой. Для подкрепления своей позиции и взглядов Филипп цитирует Писание, но также, без указания авторства, приводит изречение Агапита о долге царя служить обществу как бдительный кормчий. Аллюзия на Агапита должна была напомнить читателям, что московский царь занимает место в ряду христианских монархов, простирающемся от Юстиниана, и, уклонившись от долга, Иван изменил своему религиозному и политическому призванию. Заставляя Ивана неоднократно упоминать «державу» и врагов, агиограф указывает на паранойю царя как на причину опричнины. Действительно, нельзя было более наглядно показать связь между внутренней неуверенностью и нечестивой, агрессивной политикой. Однако агиограф также указывал, что добрым христианам необходимо иметь навык отличения подлинной праведности от ее пародийного двойника. Одежды царских приближенных были того же черного цвета, что и монашеская ряса Филиппа, но символизировали они не святость, а великое зло.
Противостояние митрополита и царя вступило в завершающую стадию. Иван размышлял, как лишить Филиппа церковного сана: «Просто бо его изврещи не хотяше: да не возмятетъ народомъ» [Лобакова 2006: 157]. Поэтому царь послал в Соловецкий монастырь людей, чтобы от монастырской братии получить показания против Филиппа. «Лжесвидетели», в числе которых был новый соловецкий игумен Паисий, «вторый Июда-предатель» [Лобакова 2006: 159], предоставили царю законный предлог для ареста Филиппа и суда над ним. Царские приближенные схватили Филиппа, затем облачили низложенного митрополита в «од?яние иноческое многошвейное и раздранное», что он перенес «с кр?пкимъ терп?ниемъ», вспоминая слова апостола Павла: «Ничтоже мя от любве Божия разлучить!» (Рим. 8:35) [Лобакова 2006: 160]. Печальная развязка этих событий произошла в Твери, в монастыре, где изгнанный Филипп томился в кандалах. Согласно житию, 23 декабря 1569 года в келью Филиппа без предупреждения ворвался «супостат» Малюта Скуратов, человек «каменосердечный» и «неблагодарный», «властолюбивый раб». Скуратов якобы хотел попросить у Филиппа благословения для Ивана, но узник разгадал обман и, не благословив злоумышленника, стал молиться Богу о том, чтобы Он принял его дух. Скуратов убил Филиппа, обвинив в его смерти монахов. Автор жития замечает, что монахи, «…страхомъ одержими, ничтоже отвещати могуще» [Лобакова 2006: 161]. Скуратов приказал похоронить Филиппа за алтарем Троицкой церкви.