Российский колокол №1-2 2018
Шрифт:
– Зачем вы мне рассказываете о каких-то неизвестных мне людях, которые, как вы сами сказали, появились здесь из-за вас? Хорошо хоть, что вы не распространяетесь о каком-то неизвестном и совершенно мне неинтересном инспекторе.
– Кроме инспектора здесь были ещё двое охранников. Они сидели на том сундуке в прихожей. Это была целая комиссия.
– Вы мне совсем заморочили голову. Только взгляните на то, что вы вместе с ними наделали, – сказала Марина и внимательно посмотрела в глаза КГ.
Борису показалось, что на мгновение её рот раскрылся,
«Показалось. Теряю контроль над собой, – подумал КГ.
– Я устал, переволновался сегодня».
– Что вы наделали, что вы наделали, – повторяла Марина. – Вы чуть было всё не испортили.
Она сняла кусок материи со стены, положила на стол и стала раскладывать фотографии на черной ткани, прикалывать их булавками, перекрывая одной фотографией ненужную, по её мнению, часть другой.
– Вот как это должно выглядеть, – сказала она через некоторое время, с гордостью осматривая получившуюся композицию. Непонятно, как она смогла это сделать, но теперь с этой фотокомпозиции на Бориса смотрели только глаза крупным планом, одни только огромные глаза товарищ Толоконниковой с большими расширенными зрачками. Глаза множились и расширялись. Сто пар глаз. Страшновато.
– Вот теперь всё в порядке. В порядке. Закон, порядок, справедливость всегда торжествуют. Вы не задавались вопросом, почему я – то Мариула, то Марина?
– Честно говоря, нет. Я думал, это почти одно и то же.
– Да помолчите вы, вечно куда-то торопитесь. Не прерывайте меня и послушайте. Может, у вас не будет больше возможности ещё раз встретиться со мной. До поры до времени.
– Почему это, интересно?
– Потому что имя моё – Шахат, и символ Шахат – тысяча глаз. Вот вы и узнали… Только не говорите об этом никому. И конечно же, – этой глупой мадам Гаулейтер, ведь вы так её называете? Пока не понимаете, потом поймёте. Когда встретитесь со мной снова, тогда и поймёте, что это означает.
«Шахат, Шахат, это что, шутка такая? Нет такого русского имени»
– «Шах и мат», «Шахимат» – вы смеётесь надо мной, шамаханская царица. Вы смеётесь надо мной. Смеётесь, потому что не верите мне. Ещё раз объясняю: здесь была комиссия. Вы меня просто вынуждаете – следственная комиссия.
– Из-за кого? Может, вы сейчас скажете, что из-за вас всё было? Этого просто не может быть, – сказала Марина и рассмеялась.
– Может, и очень даже может. Почему вы решили, что ко мне не приходила следственная комиссия? Может, и не следственная – комиссия из какой-нибудь судебной инстанции. Разве нашего мимолетного знакомства достаточно, чтобы вынести сколь-нибудь обоснованное суждение о том, что на мне нет никакой вины?
– Конечно, я не та самая инстанция судебного толка, которая якобы присылала к вам комиссию и зачем-то при этом рылась в моих фотографиях, поэтому и не могу иметь обоснованного суждения о вас – по большому счету, малознакомом мне человеке. Но, с
«Ишь, как она расстроилась из-за своих фотографий. Не понимаю, из-за чего такой переполох, правда, ножки у неё на пляжных фотографиях очень даже ничего. И в жизни, похоже, тоже. А она теперь всё закрыла. Остались только глаза. Глаза, правда, тоже довольно завлекательные», – подумал КГ, а Марина между тем продолжала:
– Всё это можно было бы сделать из-за какого-то особо тяжкого преступника, которого следовало бы немедленно арестовать. А вы на свободе. И, судя по вашей опрятной одежде и душевному спокойствию, вряд ли можно предположить, что вы только что бежали из тюрьмы. Так что никаких преступлений вы, конечно, не совершали. Тем более – тяжких. Да и характера бы у вас на это не хватило.
– Насчёт характера я с вами частично согласен. Но зачем вы говорите о комиссии противу очевидности – комиссия все-таки была. А что если она пришла и, поговорив со мной, сделала вывод о моей невиновности? Или, например, о виновности, но совсем не в той степени, в которой это вначале предполагалось?
– Что же, это вполне возможно, – задумчиво сказала Марина. – Тем более зачем тогда надо было нарушать чудесную космогонию моей фотокомпозиции? А с другой стороны, почему у вас над виском эта наклейка, это как-то связано с комиссией? Может быть, вас ударили?
КГ пропустил мимо ушей последнее замечание о наклейке.
– Вот видите, не похоже на то, что вы хорошо ориентируетесь в судебных процедурах, – сказал КГ, стараясь не обращать внимания на то, что девушка постоянно возвращается к своей фотокомпозиции. «Она же всё восстановила, стоит ли так долго сокрушаться из-за этого? Достала она меня своей мнимой космогонией». – А, между тем, вы, должно быть, слышали, что существует отдельный «Уголовно-процессуальный кодекс», целый раздел советской юриспруденции, которая, как вы знаете, является самой передовой юриспруденцией в мире, – продолжил Борис.
– Мы все так часто сталкиваемся со всякими смертельно опасными коллизиями, и при этом я совершенно не разбираюсь в судебных делах. Поверьте, это очень и очень меня интересует. Закон, суд, правосудие – это ведь страшно увлекательное дело, как вы думаете? Но я надеюсь, что мне удастся пополнить свой багаж знаний в этом столь важном для общества вопросе. На следующей неделе я перехожу на работу секретарем-машинисткой в адвокатское бюро. И уже знаю адвоката, с которым буду работать.
– Не может быть, как интересно. Ну тогда, милая девушка, вы мне сможете помочь в моём деле, процессе, следствии, уж не знаю даже в чём. Дело мелкое, не вижу причин для привлечения профессионального юриста. А вот советчик, да ещё такой очаровательный, как вы, мне бы не помешал.