Российский колокол №1-2 2018
Шрифт:
Когда всё закончилось, она выскользнула из его объятий, накинула на плечи шаль, открыла дверь, вышла из комнаты и прошептала из прихожей:
– Идите сюда, милый. Видите? – и она показала на полоску света под дверью соседней комнаты. – Свет горит, и он подсматривает за нами.
КГ подбежал к ней, прильнул к её шее и долго не отнимал губ. За дверью лейтенанта послышалось недовольное шуршанье.
– Да, да, я ухожу, – сказал КГ и хотел назвать Марину тем тайным именем, которое она ему сказала, – хотел, но не мог его вспомнить.
Она, будто бы понимая, что он забыл её настоящее имя, устало кивнула, подала руку для поцелуя так, будто это вовсе и не её рука и всё произошедшее её вовсе не касается,
Вскоре КГ уже лежал в своей постели. Он стал вспоминать, не оставил ли он впопыхах у товарищ Толоконниковой что-нибудь из своих предметов одежды. Поразмышлял о причинах своего неожиданно импульсивного поведения, не смог найти ни одного разумного объяснения, но в целом остался собой доволен. Почему он доволен собой? – это удивительно. Жаль всё-таки, что не удалось унести домой обычный трофей. Но, может быть, это получится в другой раз. Правда, она сказала, что мы не увидимся. Или увидимся нескоро.
КГ встал, подошёл к зеркалу. Отлепил пластырь. Пятно над виском стало совсем бледным. «Наутро пройдет», – подумал он и выбросил наклейку. Да, результаты вечернего визита к соседке носят явно позитивный характер. Тем не менее осталось легкое чувство беспокойства: не будут ли у Марины какие-то неприятности из-за этого лейтенанта из казачества? «В конце концов, я могу всё взять на себя. Почему я не могу сообщить мадам Гаулейтер, что всё это произошло, например, из-за того, что я к Марине приставал. А она ни в чём не виновата». Приняв такое благородное решение, КГ быстро уснул.
На следующее утро КГ проснулся в особенно приподнятом настроении. Он почувствовал в себе бодрости и стойкости больше, чем когда-либо раньше. Подошёл к зеркалу, внимательно осмотрел пятно над виском. Всё хорошо, даже отлично.
«Скорей всего, через пару дней ничего уже не останется. И всё, произошедшее вчера, растает, словно страшный сон. Но пока, пожалуй, придётся снова наклеить пластырь».
О следствии как таковом он вначале почти не думал. А потом всё-таки вспомнил о нём.
«Да, по-видимому, это какая-то огромная и довольно могущественная организация. Эдакий виртуальный монстр. Наверняка у неё есть тайные механизмы, а значит, и слабые места. Есть некая точка кристаллизации. Как у закалённого автомобильного стекла. Бьёшь, бьёшь – и камнем, и прутом – ноль результата. А чуть стукнешь маленьким камешком в уголок – крак! – и рассыпалась броня, которая казалась нерушимой. Так и с этой репрессивной машиной, которая спряталась, растворилась в нашей привычной жизни. Надо засунуть руку в темноту, нащупать тайный крючок, выдернуть его – вот машина и рассыплется. Колосс на глиняных ногах. Впрочем, если меня больше не будут беспокоить, я, пожалуй, не стану объявлять им войну. Пусть живут. Я человек благородный и абсолютно не мстительный».
В таком вот благодушном настроении он и отправился на работу.
Ему позвонили как раз в тот момент, когда он почему-то оказался в приемной Полупанова и никого другого там не было. Секретарь отдела убежала по поручению шефа к каким-то профсоюзным функционерам. КГ снял трубку – оказалось, что звонили именно ему. Как они выбрали такое время звонка, что именно он оказался сейчас в приемной?
Сообщили, что на воскресенье назначена встреча с дознавателем:
– Следствие носит предварительный характер. Допросы будут производиться со всей требуемой тщательностью. Мы бережём вас и не хотим переутомлять. Поэтому допросы будут не слишком долгими. Но их будет много. Вам придётся навещать нас еженедельно. Потому что все заинтересованы, чтобы ваше дело не затягивалось и было разрешено как можно быстрее. Если вы спросите, почему для встреч выбран именно этот день – воскресенье… Из гуманных, из самых гуманных соображений – чтобы вы не чувствовали себя изгоем общества, могли каждый день вести обычную жизнь и достойно исполнять служебные обязанности. Мы посоветовались с товарищами и заранее предположили, что вы одобрите выбранную процедуру и график встреч. Потому что другие варианты, – допросы по ночам с включением яркого света, направленного в глаза, обливание холодной водой, чтобы подследственный не засыпал во время беседы с дознавателем или следователем, подключение нескольких последовательно сменяющих друг друга следователей, – видимо, окажутся для вас затруднительными, вряд ли у вас при этом будет абсолютно свежая голова. Так что, если не возражаете, мы решили придерживаться именно такого расписания. Наверное, вам понятно и так, что пропускать эти встречи просто-напросто запрещено, и никакие обстоятельства или причины, которые в обычной жизни считаются уважительными, ни следователем, ни судом приниматься в расчёт или учитываться не будут. Манежный переулок – вот куда вам нужно явиться.
Был назван номер дома.
КГ ответил, что очень хорошо знает дом на Манежном, но как ему туда попасть? Насколько ему известно, это «почтовый ящик», абсолютно закрытая контора, которой управляет то ли сын Берии, то ли сын Хрущева. И попасть туда совершенно невозможно.
На той стороне линии кто-то язвительно хмыкнул и произнес что-то типа: «Вот как? Ах, ах, вы так много обо всём знаете». А потом тот же голос добавил довольно строго:
– Возьмите паспорт, вас пропустят. И не опаздывайте, – сказал этот кто-то и повесил трубку.
Борис решил, что обязательно пойдёт на встречу с дознавателем. Следствие началось. Что его ждёт, какие подводные камни? Но он будет бороться, правда на его стороне. И он постарается, чтобы эти допросы быстро закончились.
«Не опаздывать», – мысленно повторил он слова звонившего. Как это можно сделать? Надо было хотя бы сообщить, во сколько следует прийти. В его конторе работа начинается в 8.30, но это уже слишком. Он не пойдёт к дознавателю в воскресенье ни свет ни заря. Скорее всего, они начинают в девять часов. Пойдёт к девяти. А если опоздает, ничего – перетопчутся. Повестки ему не вручили. Может, они вообще разговаривали с кем-то другим, а вовсе не с ним. А он ничего не знает. Но именно так он сказать не сможет. Ведь он всё-та-ки придёт – значит, разговаривали с ним. Но если даже опоздает… Ему же не сказали время. Он не намерен им ни в чём уступать.
Пока Борис задумчиво стоял у телефона, его окликнул заместитель начальника отдела Ивар Борисович Якобсон, недавно переведённый в отдел двигателист, направленный к ним по решению парткома, чтобы укрепить телеметрию как новое техническое направление. Ивар Борисович совершенно не разбирался в электронике, тем не менее он старательно прочитал все необходимые книги, и ему надо было поскорее показать всем этим молодым выскочкам типа КГ, что теперь именно он в отделе является реальным техническим лидером в области телеметрии, а конкретно с Борисом Илларионовичем у него сложились отношения необъявленного, но ожесточённого соперничества.
– Неприятные известия? – небрежно спросил Ивар Борисович; презрительно сморщив курносый прибалтийский носик, весь покрытый сеточкой красноватых прожилок. Почему в прожилках? Может, он пьет тайно, хотя ни в чём таком вроде не был замечен. Спросил Бориса, но вовсе не для того, чтобы ему ответили. Просто для того, чтобы Борис отошёл от телефона.
– С чего вы взяли? Всё просто-таки напросто отлично, – ответил КГ. Он посторонился, но почему-то не ушёл.
Якобсон встряхнул русыми волосами, разделенными прямым пробором и спадавшими с двух сторон на уши, набрал нужный ему номер и, ожидая соединения, сказал: