Российский колокол. Спецвыпуск. «Новогодняя молния»
Шрифт:
Приткнув лодку носом к противоположному берегу реки, Василий Степанович сказал мне:
– Выходите на берег, готовьте дрова для костра и место для стана, а мы поставим сети.
Он, вероятно, думал: «Посмотрим, на что способен офицер-белоручка». Я понимал, что это для меня испытание. Мне пригодился опыт детства, когда постоянно ездил с друзьями на рыбалку и охоту Прежде всего очистил от сухой травы большой круг на земле. Затем натаскал в кучу длинных сухих веток тальника, вырубил две рогульки и забил их в очищенном месте для подвешивания котелка. После этого принялся за сооружение шалаша. Ветки легко втыкались в мягкий грунт. Соорудив каркас шалаша, принялся резать сухую траву и накрывать ею свое
Отец Ильи, окинув взглядом место, выбранное для бивака, остался доволен.
– Теперь давайте познакомимся, – сказал он хрипловатым прокуренным голосом, – до утра много времени. Успеем наговориться. Меня зовут Василием Степановичем.
Я представился.
– Илья! – крикнул он. – Не зевай, иди к воде, готовь рыбу к ухе.
Развести костер для меня труда не составило. Василий Степанович развязал рюкзак с посудой и извлек два котелка, чайник, миски и ложки. Я взял котелки и пошел к реке за водой. Вернувшись с водой, заметил, что ложки были алюминиевые, подобрал лежавший топор и отправился искать подходящее дерево, чтобы из его ствола сделать ложку.
– Ты что это мастеришь? – спросил Василий Степанович.
– Хочу сделать поварешку, а может, пригодится как ложка.
– Ну-ну, – произнес он хриплым голосом.
Пока рыбак готовил уху, мы с Ильёй нарезали сухой травы и толстым слоем уложили в шалаше.
Уха представляла собой насыщенный бульон с большими кусками рыбы. Держа горячий кусок на своей поварешке, я откусывал понемногу и запивал бульоном, налитым в кружку. Самыми вкусными кусочками были жирные брюшки кижуча. После корабельных консервированных борщей еда казалась необыкновенно вкусной. Чай заварили листьями неизвестного мне растения, очень похожими на листья земляники, но значительно меньшего размера. Он имел бордовый цвет, приятный аромат и напоминал вкус каких-то ягод. Когда чаепитие подходило к концу, я спросил Василия Степановича:
– Давно вы приехали на Камчатку?
– Я здесь родился, а предки мои были служилыми казаками и в давние времена прибыли из Якутска.
– Не близкий путь, – удивился я.
– Дед мой сказывал, что на оленях до года уходило на дорогу.
– Неужели ехали с женами и детьми?
Василий Степанович задумался, подбросил в затухающий костер сухой хворост. Огонь вспыхнул ярким пламенем, его языки стали лизать висевший над костром чайник.
– Не думаю, – сказал он после недолгого молчания, – многие брали в жены камчадалок. Если дети в таких семьях умели говорить по-русски, то их зачисляли в казаки.
– Чем же занимались казаки?
– Существовал устав, всех функций казачества мне не перечесть. Их было очень много. Отец сказывал, что до революции он занимался охраной котиков на мысе Лопатка от браконьеров. Охранникам разрешалось в год добыть двух котиков. При этом одну шкуру должны были сдать в казну, а вторая поступала в личное пользование. В те времена шкуры котиков ценились у купцов очень дорого. В свободное от службы время все занимались охотой и рыбалкой, поскольку на денежное и хлебное содержание большим семьям прожить было сложно.
Мы помолчали, думая каждый о своем. Вечерело. Кое-где на небе стали проклевываться звезды, как ростки посаженных в землю семян. Василий Степанович произнес:
– Пойдем спать, утро вечера мудренее.
Я еще раз взглянул на небо, вдохнул полной грудью воздух с запахом костра, снял теплую куртку и полез в шалаш. Там улегся на толстый слой травы, как на мягкую перину, прикрывшись курткой. Запах сена щекотал в носу, жесткие стебли покалывали щеки. Пришлось подложить под голову шапку. «Какая благодать по сравнению с жестким диваном в каюте», – подумал я, засыпая.
Во сне видел уток, летающих над озером, и себя, стоящего в камышах на берегу. Вот одна утка отделилась от стаи и летит в мою сторону. Вскинув ружье, тщательно целился и нажимал на спусковой крючок, но звука выстрела не последовало. Утка пролетела над головой и скрылась вдали. Утки несколько раз пролетали надо мной, но я не мог произвести выстрела.
Утром, когда проснулся и вылез из шалаша, уже трещал костер, на котором разогревалась уха и шипел чайник. Солнце выглянуло из-за сопок и приветливо улыбнулось, обещая хороший день. Василий Степанович сидел на корточках, неторопливо ломал ветки хвороста и подбрасывал в костер. Все движения рыбака были спокойными и неторопливыми. Он никогда не суетился, все делал уверенно, но медленно, как бы экономя силы.
После завтрака мы переплыли к другому берегу реки. Здесь около впадающего в реку ручья стояли сети. Поднявшись на берег, прежде всего отправился посмотреть выброшенную медведем рыбу. Она была нетронутой.
– Василий Степанович! – закричал я. – Рыба лежит нетронутой.
Рыбак не спеша подошел ко мне и, посмотрев на рыбу, произнес:
– Медведи любят рыбу с душком, видимо, эта недостаточно протухла.
– Вот бы его здесь подкараулить, – произнес я.
– Вряд ли он подойдет сюда, пока мы рядом. У него прекрасные обоняние и слух, – охладил мой пыл Василий Степанович.
Меня уже охватила охотничья страсть. Мне захотелось поискать зверя.
– Сколько времени мы пробудем до отъезда домой? – спросил я.
– До двенадцати часов, думаю, управимся.
– Я хочу пойти поискать медведя.
– Пустая затея, но побродить по нашим местам интересно.
Сняв куртку, чтобы легче было ходить, закинув за плечо карабин, я зашагал вдоль ручья по тропе, натоптанной медведем. Отойдя метров тридцать, снял карабин с плеча и, держа его в руках наизготовку, осторожно продвигался вперед, внимательно осматривая местность. Берега ручья были заросшими кустарником, тропа иногда спускалась в ручей, и мне приходилось брести по неглубокой воде. Иногда около ног стрелой проносились вверх по течению кижучи. В одном месте, поднимаясь из ручья по тропе на косогор, увидел за бугром, всего в десяти метрах от себя, гуся, стоявшего боком ко мне у болота, инстинктивно присел и стал размышлять: «Стрелять в гуся или не стрелять?» Натоптанные всюду следы зверя говорили о том, что медведь может быть поблизости и звук выстрела может спугнуть его. Выглянув из-за бугра, убедился, что гусь стоит на прежнем месте. Немного поколебавшись, выбрал «журавля в небе, а не синицу в руке».
Тропа свернула от ручья и вела по живописнейшей местности в сторону сопок. Чувствовал себя как солдат, идущий в разведку. Физически ощущал, что воля собрана в кулак. За любым кустом или корягой мог залечь и поджидать медведь. Это его владения. Надо быть готовым в любой момент вскинуть карабин, главное – не промахнуться. На пути попадались густые кусты. Тогда брал карабин наизготовку и обходил их стороной, внимательно всматриваясь в заросли. Вот среди густого леса раскинулось болото с торчащими из воды корнями погибших деревьев. Его темная поверхность, как зеркало, отражала окружающий мир. Тени коряг и корней погибших деревьев, отражаясь в воде, напоминали сказочных леших и водяных. Со мной был фотоаппарат, но, чтобы не производить шума щелчком затвора, решил сфотографировать местность на обратном пути. Когда тропа начала подниматься в сопку среди редкого березового леса, меня окружили молодые «танцующие» березы. Их стволы были изогнуты ветрами, как тела балерин во время танца. Полюбовавшись необыкновенным и поняв, что не суждено увидеть медведя как собственных ушей, повернул в обратный путь.
Конец ознакомительного фрагмента.