Российский либерализм: Идеи и люди. В 2-х томах. Том 1: XVIII–XIX века
Шрифт:
Думается, Карамзин согласился бы с такой оценкой своего идейного наследника: за свою жизнь он прооппонировал практически всем «лагерям» и «партиям», и его расхождения с ними были прежде всего дискурсивные, ибо оружием Карамзина было Слово (которое в христианской традиции суть Бог), а врагами – те самые «суесловие» и «блудословие», с каких бы сторон они ни исходили. На этом пути десакрализации всякого «ложного слова», развенчания любой идеократии Карамзина не могли остановить ни блажь черни, ни лукавство царей, ни даже «скороспелые» заблуждения близких друзей.
Большой потенциал прогрессистского видения исторического процесса заключен в главном труде Н.М. Карамзина – многотомной «Истории государства
В конце жизни Карамзин сам подтвердил свое умеренно-либеральное кредо в «Мыслях об истинной свободе», написанных незадолго до смерти, в начале 1826 года. «Можно ли в нынешних книгах или журналах без жалости читать пышные слова? – печально-иронически вопрошает уже больной Карамзин, серьезно простудившийся 14 декабря близ Сенатской площади, где он с ужасом наблюдал вспышку братоубийства. – Настало время истины; истиною всё спасем; истиною всё ниспровергнем… Настало время истины: т. е. настало время спорить об ней!» И далее он раздает «по серьгам» всем своим оппонентам: «Аристократы, Демократы, Либералисты, Сервилисты! Кто из вас может похвалиться искренностию? Вы все Авгуры, и боитесь заглянуть в глаза друг другу, чтобы не умереть со смеху. Аристократы, Сервилисты хотят старого порядка: ибо он для них выгоден. Демократы, Либералисты хотят нового беспорядка: ибо надеются им воспользоваться для своих личных выгод».
Так на чьей же стороне истина? «Для существа нравственного, – заключает свои заметки Карамзин, – нет блага без свободы; но эту свободу дает не Государь, не Парламент, а каждый из нас самому себе, с помощью Божиею. Свободу мы должны завоевать в своем сердце миром совести и доверенностию к провидению!» Эта глубокая карамзинская формула в его фактически духовном завещании 1826 года о личной свободе, которую каждый человек может подарить «самому себе с помощью Божией», позволяет говорить о Карамзине как об одном из русских зачинателей «христианского либерализма» – учения не столько политического, сколько культуроцентричного.
Загадку уникальности Карамзина в нашей культуре, похоже, разгадал П.Я. Чаадаев, в письме А.И. Тургеневу (1838) писавший о том, что он «с каждым днем более и более научается чтить память Карамзина», который становится для него символом победы человеческого ума над «фанатизмом».
Итак, Н.М. Карамзин имеет самое прямое отношение к русской либеральной традиции. Однако как человек предельно честный (его жизнь и труды Пушкин назвал «подвигом честного человека»), Карамзин не мог не видеть легковесности многих современных ему liberalistes dujour (либералов «дежурных» или, по определению Ю.М. Лотмана, «скороспелых»)
– включая, кстати, и прекраснодушного прожектера-императора Александра I. С другой стороны, Карамзина, как и его прямого наследника
– Пушкина, смущала и пугала «толпа» в любых ее проявлениях: и непросвещенная «чернь», способная смести все достижения «свободных личностей»; и сонм придворных «сервилистов», «жадною толпой стоящих у трона» (Лермонтов); и, увы, его молодые современники из во многом взращенной им самим «либералистской партии».
Вспомним ироничное замечание Карамзина, брошенное им своему младшему другу и воспитаннику кн. П.А. Вяземскому о «либералах, которые нелиберальны даже в разговорах». Прав в очередной раз Ю.М. Лотман: «Карамзин презирал либеральные фразы и высоко ценил человеческое достоинство».
«Поменять шаткое своеволие на свободу верную…»
Михаил Михайлович Сперанский
Ирина Худушина
Михаил Сперанский родился 1 января 1772 года в селе Черкутино Владимирской губернии в семье потомственных священнослужителей. В семь лет его отдали во Владимирскую семинарию, где по обычаю, существовавшему в духовном сословии, ему дали фамилию Сперанский (от латинского глагола sperare – «надеяться»). Когда в Петербурге была основана Главная семинария при Александро-Невском монастыре, куда направлялись «надежнейшие в благонравии, поведении и учении» семинаристы, Михаил Сперанский был переведен туда на казенное содержание.
С годами молодого семинариста все больше интересовали философия, право и политическая мысль Запада. Сперанский прочитал в подлинниках сочинения Вольтера, Дидро, Локка, Лейбница, Кондильяка, Канта и многих других популярных в ту пору авторов.
В то время Сперанский готовился к духовному поприщу. Вскоре его первые проповеди были замечены в Петербурге. Услышав некоторые из них, митрополит Санкт-Петербургский Гавриил был поражен их глубиной и логикой изложения. По его распоряжению Сперанского оставили в Главной семинарии преподавателем математики, физики и красноречия, а вскоре назначили преподавателем философии и префектом семинарии. Должность эта предполагала принятие монашества: митрополит понимал, что такие люди, как Сперанский, нужны церкви. Но Сперанский отказался: он мечтал уехать за границу, чтобы продолжить образование. Кто бы мог предположить, что пройдет всего два года – и Сперанский получит потомственное дворянство, а переменчивая Фортуна уже выбрала его своим любимцем.
Богатому екатерининскому вельможе, князю Алексею Борисовичу Куракину, понадобился домашний секретарь для ведения переписки. Выбор пал на Сперанского. На новом месте тот близко сошелся с прибывшим из Пруссии гувернером Брюкнером, отчаянным поклонником Вольтера. Они бесконечно беседовали о Западе и России. Комната гувернера стала тем местом, где идеи будущего реформатора впервые прозвучали вслух.
Взошедший вскоре на престол Павел I пожаловал Куракина, друга своей юности, в сенаторы, а потом и в генерал-прокуроры. На этом поприще Сперанский был ему необходим. Сановник легко договорился с митрополитом, и Сперанский навсегда оставил Петербургскую семинарию.
В декабре 1799 года двадцатисемилетний Сперанский уже был статским советником, а еще через полтора года – действительным статским советником. Биографы изумлялись, читая его формулярный список: всего за четыре с половиной года бедный попович из домашнего секретаря влиятельного вельможи достиг чина, соответствующего генеральскому званию.
К тому времени не только бедная юность была позади, но ушло навсегда и счастье: Сперанский овдовел. Юную англичанку, дочь пастора, поразившую его своей красотой, он встретил в 1798 году. Очень скоро двадцатишестилетний Михаил Сперанский и шестнадцатилетняя Елизавета обвенчались. Счастье их длилось всего одиннадцать месяцев. В сентябре 1799 года у Сперанского родилась дочь Елизавета, а у его жены после родов началась быстротечная чахотка. Вернувшись однажды со службы домой, Сперанский застал жену мертвой. Не помня себя от горя, он ушел из дома – только спустя много дней его нашли на одном из невских островов. Дочь вернула его к жизни; работа помогла забыться. Он так и не женился второй раз.