Рота Шарпа
Шрифт:
– Я ничего не нашел.
– А ты ничего и не искал. Ты только меня хотел затащить под одеяло, - она встала и начала обыскивать комнату. Шарп смотрел на нее, влюбленный в стройность ее тела, в силу ее худощавости. Она открывала шкафы и выгребала их содержимое прямо на пол. Выломав полку из серванта, она бросила ее Шарпу. – Ну-ка, кинь в огонь.
Шарп насыпал сверху немного пороха, чтобы доска быстрее занялась, а когда обернулся, она уже потрясала бутылкой вина.
– Видишь? У этих свиней всегда есть вино, - она заметила, что он смотрит
– Нет.
– Уверен? – она глядела не него, нагая и озабоченная.
– Конечно, я уверен. Ты прекрасна, как всегда. Почему это ты должна была измениться?
Она пожала плечами, подошла к нему и села рядом. Пробка наполовину торчала из бутылки, она вытянула ее до конца и принюхалась:
– Кошмар, - отхлебнув, она передала бутылку Шарпу.
– Так что случилось?
Он понял, что пришло время для разговора. Тереза помолчала пару секунд, глядя в огонь, потом резко повернулась к нему, ее лицо исказилось:
– Значит, ты будешь в Бадахосе?
– Да.
– Точно? – она как будто сомневалась в его уверенности.
Шарп пожал плечами:
– Я не могу быть абсолютно уверен. Армия там будет, это точно, но нас могут послать в Лиссабон, а могут и здесь оставить. Откуда я знаю?
– Я хочу, чтобы ты там был.
Шарп ждал продолжения, но она замолчала и только смотрела в огонь. Вино горчило, но он отхлебнул немного и набросил жесткое одеяло ей на плечи. Она выглядела расстроенной.
– Почему ты хочешь, чтобы я там был? – спросил он мягко.
– Потому что там буду я.
– Потому что там будешь ты, - он произнес это как самую обыденную вещь в мире, но внутри себя он искал и не находил причину, малейший повод для Терезы оказаться внутри самой большой французской крепости в Испании.
Она кивнула:
– Да, я буду там. В крепости. Я уже была там, Ричард, жила там с апреля.
– В Бадахосе? Ты сражалась?
– Нет. Они не знают, что я La Aguja. Они считают меня Терезой Морено, племянницей Рафаэля Морено. Это брат моего отца, - она печально улыбнулась. – Французы даже разрешают мне проносить в город винтовку, представляешь? Чтобы защищаться от ужасных герильерос! Мы там живем, тетя, дядя и я, торгуем мехами, кожей и хотим мира, чтобы выручить побольше денег, - она скривилась.
– Я не понимаю.
Она отстранилась, пару раз ткнула байонетом в очаг и глотнула еще вина, затем спросила:
– Там будут проблемы?
– Проблемы?
– Как сегодня. Убийства? Воровство? Насилие?
– Если французы будут сражаться, то будут.
– Они будут сражаться. Ты должен найти меня там, понимаешь? – она умоляюще взглянула ему в лицо.
За окном собака облаивала мягкие хлопья снега. Он согласно кивнул, хотя оставался в замешательстве:
– Я понял. Но почему в Бадахосе?
– Ты рассердишься, если я скажу.
– Я не буду сердиться. Так почему в Бадахосе?
Она снова помолчала, кусая губу и глядя ему в лицо, потом взяла его руку и положила под одеяло, на свой обнаженный живот.
– Есть разница?
– Нет, - он погладил ее мягкую кожу, все еще не понимая.
Она глубоко вздохнула:
– У меня родился ребенок.
Его рука замерла, чувствуя жар ее плоти. Она пожала плечами:
– Я же говорила, ты рассердишься.
– Ребенок? – в голове все завертелось, как та снежная круговерть над пламенем.
– Твой ребенок. Наша дочь, - на ее глазах появились слезы, она уткнулась ему в плечо. – Она больна, Ричард, очень больна, ей нельзя путешествовать. Она может умереть. Такая маленькая еще…
– Наша дочь? Моя? – он почувствовал, как его переполняет радость.
– Да.
– Как ты ее назвала?
Она посмотрела на него, в глазах стояли слезы:
– Антония. Так звали мою мать. Если бы был мальчик, я назвала бы его Рикардо.
– Антония… - произнес он.
– Мне нравится.
– Правда?
– Конечно.
– И ты не будешь сердиться?
– С чего бы?
Она пожала плечами:
– Солдатам дети ни к чему.
Он прижал ее к себе, вспоминая первый поцелуй – недалеко отсюда, под страшным ливнем, когда французские уланы обыскивали русло реки, и расставание в дымном сумраке Альмейды. Они провели так мало времени вместе!
– Сколько ей сейчас?
– Только исполнилось семь месяцев. Очень маленькая еще.
Конечно, маленькая, подумал он. Крошечная, уязвимая, больная, где-то там, в Бадахосе, окруженная французами, в кольце стен, высоко поднимающихся над Гвадианой. Его дочь.
Тереза покачала головой:
– Я думала, ты рассердишься, - она произнесла это мягко, как снег, падавший за ставнями окон.
– Рассержусь? Нет, что ты. Я...
– но слова не приходили. Дочь? Его? И эта женщина – мать его ребенка? Все нахлынуло так внезапно, все было так удивительно и запутанно, что слов не осталось. Не просто дочь – семья, а ведь Шарп считал, что у него нет семьи с тех пор, как почти тридцать лет назад умерла мать! Он крепче обнял Терезу, прижимая ее к себе, потому что не хотел, чтобы она видела его глаза. У него есть семья! Наконец-то у него есть семья!
В Бадахосе.
Глава 7
– Куда идем?
– В Бадахос!
В батальоне эту шутку считали бесконечно смешной. Стоило кому-то громко задать этот вопрос, как вся рота набирала побольше воздуха и орала в ответ. Они переиначивали испанское произношение: гортанный, приглушенный звук «х» тянулся у них аж до самого конечного «с» - название это в исполнении полка Южного Эссекса напоминало звук, который издают четыре сотни одновременно блюющих людей, и полк смеялся, шагая по уже знакомой дороге в Португалию. Они шли на юг, совсем близко к границе.