Рота

Артюхов Олег

– Принимаю, – глядя на напыщенного индюка, меня охватил весёлый азарт, – товарищ капитан прошу вас быть моим секундантом. – Вихров удивлённо пожал плечами и машинально кивнул головой.

Вечер следующего дня батальон встретил на полигоне. Багровая дымка заката погасла, и на стрельбище опустилась ночь, освещённая лишь куцым огрызком луны, наполнившая пространство таинственностью и волнением. Мигали огоньки подсветки, из темноты раздавались голоса невидимых участников и отрывочные команды, вокруг происходило неясное движение, имеющее какой-то скрытый смысл. И среди бескрайнего океана загадочной темноты лишь я сам оставался островком более-менее понятной

реальности.

Комбат явно был в курсе дуэли и потому отложил её напоследок. Однако долгое ожидание сыграло со мной злую шутку. Рутинная тягомотина, усталость и глубокая ночь сделали своё дело. Я привалился к снарядным ящикам и незаметно заснул.

– Павел, вставай, твой заезд, – Вихров тряс меня за плечи, – еле тебя отыскал, хорошо Карпенко подсказал. Давай, давай, просыпайся. Смотри, не вздумай опозориться. Сразу засеки ориентиры, искать мишени не придётся. Учти небольшой ветер справа, и влажность повышена, целься на бздюлечку правее и выше. И, самое главное, не суетись.

А я и не собирался суетиться. Отдых прояснил сознание. Встряхнувшись, как собака, я моментально сосредоточился. Как всегда, в экстремальных ситуациях, меня охватил весёлый азарт, кураж и на языке начала вертеться старая песенка:

«Легко на сердце от песни весёлой,

она скучать не даёт никогда,

и любят песни деревни и сёла,

и любят песни большие города…».

Я пристроился к дожидающемуся команды экипажу, напевая себе под нос и весело поглядывая на надменное лицо Паничевского.

– Экипажи, по местам.

Быстро запрыгнул на броню. Первым в башню. Рядом заряжающий. Командир почти верхом на мне сзади. ТПУ в порядке. Стабилизаторы в порядке. Протёр окуляр ночного прицела. Включил, видимость нормальная. Ага, вот и ориентиры.

– 205 к стрельбе готов.

– 206 к стрельбе готов.

– Я вышка. Внимание. 205, 206 вперёд. Вперёд.

Танк медленно тронулся по дорожке. На всё про всё 3 минуты 10 секунд. Клацнул клин, пушка сыто проглотила снаряд. На фоне мертвенно-зелёной подсветки чётко выделялись уголок прицельной марки и прицельные шкалы. Мишень поднялась вдруг левее, чем я ожидал. Танк. Дистанция 800. Подработал стабилизатором. Поправка на одну тысячную вправо. Под обрез цели. Выстрел. Трассер ткнулся в край. Слегка шевельнул стабилизатором. Выстрел. Поправка. Выстрел. Мишень упала. Поднялась другая, танк в окопе. Меньше первой, видно плоховато. Дистанция 700. Аккуратненько подвёл прицел. Выстрел. Трассер во что-то попал и свечой ушёл в небо. Выстрел. Танк тряхнуло на выбоине. Прицел сбился. Поправка. Выстрел. Горло защипало от пороховых газов. Заработала вытяжка. А вот и ПТУР. Мишень медленно поползла слева направо. Дистанция 500. 20 патронов. Упреждение. Очередь. Поправка. Очередь. Ещё очередь. Всё. Мишень упала.

– 205 стрельбу закончил.

– 206 стрельбу закончил.

– Я вышка. 205, 206 на исходную.

Танк крутанулся на месте, я развернул башню стволом назад, и механик погнал машину в сторону вышки.

В потёмках роты уже грузились в кузова Уралов, чтобы отправиться в казарму. А у вышки на освещённом пятачке столпились офицеры батальона. Не за что бы не подумал, что выходка Паничевского вызовет такое оживление публики. По очереди мы доложили комбату и уставились на него, ожидая вердикта. Рудин обвёл всех холодным взглядом:

– Результаты стрельбы засчитаны, но данные с пульта нужно подтвердить визуально. Сейчас подъедет начальник мишенного двора прапорщик Щеглов и сообщит свои данные. Если совпадут, будем считать их окончательными, – он прокашлялся, отвернулся и демонстративно принялся листать какие-то бумаги.

Я скинул «говорящую шапку», подставляя взмокшую голову свежему ветерку, и невольно посмотрел на Паничевского. А того просто распирало самодовольство от абсолютной уверенности в своём превосходстве. Ещё бы, в батальоне он считался лучшим стрелком. От возбуждения и неприязни ко мне Панический совсем утратил чувство меры. Он в упор смотрел на меня, скалился, кривлялся и двумя руками делал движения, будто кулаком чистит ствол.

Через четверть часа из темноты вынырнул Уазик. Выскочивший из него прапор быстро передал бумагу комбату, отступил и откровенно уставился на меня. Рудин прокашлялся и слегка осипшим голосом зачитал вердикт:

– Дорожка первая. Машина номер 205. Наводчик капитан Паничевский. Мишень 12 – «танк», два попадания. Мишень 12-Б – «танк в окопе», два попадания. Мишень 17-А – «ПТУР», три попадания. – Он сделал паузу, обвёл взглядом тихо переговаривающихся офицеров и продолжил, – оценка отлично.

Моё настроение упало ниже уровня городской канализации. Это был шикарный результат. Я уже оглядывался, где взять тряпку для чистки ствола, когда комбат продолжил:

– Дорожка вторая. Машина номер 206. Наводчик лейтенант Кравцов. Мишень 12 – «танк», два попадания.

Офицеры удивлённо загалдели. Паничевский слегка набычился, и на его скулах вспухли желваки.

– Мишень 12-Б – «танк в окопе», два попадания.

Вокруг разлилась тишина.

– Мишень 17-А «ПТУР»…, – майор замолчал и, выдерживая паузу, посмотрел на Паничевского, – пять попаданий. Вот так, господа-товарищи, танкисты. М-м-да.

Гробовую тишину разорвал крик Паничевского:

– Это ошибка! Это подстава!!

– Что-о-о?!! – На майора Рудина было страшно смотреть. Кажется, он увеличился в размерах и его глаза метали молнии. Но Паничевский уже ничего не соображал, он как кабан-секач попёр на меня.

– Убью, сопляк!!

Адреналин резко натянул звенящие нервы. Буквально на автомате я схватил протянутую ко мне руку и перенаправил импульс движения. Паничевского крутануло в воздухе и, он спиной влетел в пустые снарядные ящики. Отлично. Большому кораблю – большая торпеда. Я продолжал спокойно стоять на месте. Ничего уже не соображая от ярости, негодяй вскочил и снова метнулся ко мне. Шаг в сторону, рывок за руку, подправил ногой, и злополучный капитан, пропахав мордой по мелкой щебёнке, затормозил метрах в трёх от комбата. Я бросил взгляд вокруг. Ошеломлённые офицеры, молча, стояли, образовав полукруг. И тут я увидел у поднимающегося с разбитой физиономией Паничевского в руках пистолет. Вот это уже совсем ни в какие ворота. По спине пробежали холодные лапки страха. Ничего не боятся только идиоты и мертвецы, а помирать так рано совсем не входило в мои планы.

Бешенство и ненависть придали ему нечеловеческие силы. Паничевский резко развернулся, но я успел крепко прихватить вооружённую руку, крутанулся, разгоняя инерцию, и перевёл захват в бросок. Но, этот гад всё-таки успел нажать на курок. Плечо будто горячим паяльником проткнули. В горячке схватки я не обращал внимания на боль и дожал мерзавца и придавил коленом вооружённую руку, с трудом подавляя желание расквасить ему морду.

Офицеры вышли из ступора, бросились на Паничевского, моментально его обезоружили, скрутили, встряхнули и поставили на ноги. Он сразу сдулся, обвис, а выражение лица отупело и потекло. Всех окончательно привёл в чувство голос Рудина: