Ротмистр Гордеев 3
Шрифт:
Вспышка озаряет небо и, как обычно, с большим опозданием, бухает громовой раскат, похожий на пушечную канонаду.
И начинается шум тропического ливня. Я не вижу, я знаю, что сверху извергаются тысячи тонн воды, но странным образом дождевой фронт стеной стоит метрах в ста от нас, на наши позиции не падает даже капля.
А вот с японских слышны какие-то дикие вопли и крики, кто-то даже открыл огонь, пули по касательной взбивают землю на брустверах.
— Пора, — говорит Скоробут.
Он и ещё трое солдат аккуратно поднимают
Я вслушиваюсь в дождь. Судя по его интенсивности вода совсем скоро заполнит окопы японцев, их дренажные системы не справляются с таким напором. Вдобавок сильно похолодало. А это уже серьёзная проблема для противника.
Мокрым и промёрзшим людям не до атаки, вдобавок, залило их боеприпасы и провиант. Кажется, мы выиграли для себя целые сутки, а может и больше.
Этого должно хватить, чтобы наладить снабжение с «большой землёй». Значит… Значит, ещё повоюем на вражеских позициях.
Иду в блиндаж, узнавать как там Горщеня. Сегодня он определённо герой, заслуживающий награды. Эх, будь моя воля, обвесил всю его грудь солдатскими «егориями»!
— Спит, — с ходу понимающе рапортует Кузьма. — Можете разговаривать при нём громко — его пока и пушка не разбудит.
— А он как вообще — в порядке?
— Да вы, вашродь, не волнуйтесь — дня три в лёжке побудет, а потом очухается. Это ж Лихо, с него всё как с гуся вода…
Я усмехаюсь. Уж чего-чего, а этой самой воды у японцев сейчас с избытком. Наверное, чувствуют себя в окопах как морячки во время шторма, задолбались вычерпывать. Ещё немного и на лодках поплывут.
Только особо расслабляться нельзя, у них и своих «специалистов» хватает. Могут устроить и нам какую-нибудь подлянку в том же духе. И начнётся тогда война стихий…
У нас, кстати, постепенно тоже становится сыро, не так, как у неприятеля, но под ногами хлюпает всё сильнее.
Темнота рассеивается, можно поглядеть в бинокли — что там у «соседей»?
А там веселуха по полной программе. Эх, туда б закинуть десяток-другой снарядов со шрапнелью.
Наверное, командир батареи трёхдюймовок телепат — иначе не объяснить тот факт, что арта тут же начала накидывать по позициям самураев, причём накрыли с первого же залпа — вот что значит успели пристреляться.
Взбодрили японцев знатно: сначала у них затихло, а потом пошёл такой вой — хоть уши закладывай.
С другой стороны, вой — это плохо, у неприятеля ещё хватает живых и далеко не все из них ранены…
Не успел об этом подумать, как наша батарея жахнула ещё раз, а потом ещё и ещё, не экономя снарядов.
Всё-таки не зря артиллеристов зовут богами войны! Теперь даже вода со стороны японских окопов приобрела буро-красный цвет и виной тому была отнюдь не глина.
У неприятеля не было ресурсов и сил, чтобы огрызаться.
— Господин ротмистр!
Оборачиваюсь и вижу перед собой незнакомого пехотного поручика. Вид у него поразительно бравый — на поле боя так лощено выглядеть и пахнуть дорогим одеколоном могут только штабные, на полевых офицеров обычно без слёз не взглянуть. У некоторых порой даже погонов нет, вместо фуражек какие-то шляпы. Про солдат вообще молчу: разуты, раздеты, на головах тряпки, на ногах опорки, лица бледные.
А у этого и вид бравый и грудь колесом и на гимнастёрке ни пятнышка.
Откуда ж ты такой красивый взялся?
— Поручик Федотов из штаба бригады с пакетом, — козыряет он.
— Давайте ваше донесение
Получаю пакет, взламываю сургучную печать, углубляюсь в чтение.
— Что там? — интересуется Скоропадский.
Протягиваю ему пакет с приказом от комбрига.
— А вот, почитайте…
Будущий «гетьман» быстро пробегается глазами по тексту, возвращает недоумённо.
— Приказано отступать?
Киваю.
— Более того — мы отходим и от прежних позиций в тыл на десять вёрст. Так сказать, добровольно отдаём их врагу.
Федотов кривится.
— Комбриг не виноват. Таков приказ генерала Куропаткина. Он очень боится окружения.
Хочется в простых русских выражениях сказать, чего точно боится генерал Куропаткин. Не удивлюсь, если выражу общую точку зрения.
— Неужто отступаем? — ахает Кошелев.
А ведь ещё час назад он был сторонником отхода. Правда, на свои же позиции.
Выразительно смотрю на Скоропадского, потом на Кошелева.
Возвращаю пакет Федотову.
— Считайте, что я его не получал. Мы никуда не отходим…
Лицо поручика становится красным.
— Как! Это же приказ?!
— Это преступный приказ и я не собираюсь его выполнять, — спокойно отвечаю я.
Даже штабной офицер всё равно остаётся офицером, причём русским.
— Разрешите остаться с вами, — внезапно просит Федотов.
Он гордо вскидывается.
— Благодарю вас, поручик! Но, если не возражаете, у меня на вас другие планы…
— Какие?! — хлопает глазами он. — Как я могу вам помочь?
— Наместник ещё в Ляояне?
— Так точно.
Я помню, что в отличие от Куропаткина, Алексеев — сторонник решительных действий.
— Можете доставить ему пакет от меня?
Он на секунду задумывается.
— Так точно, могу! Один из адъютантов адмирала — мой хороший знакомый. Передам ваше донесение через него.
— Отлично! Тогда прошу у вас пять минут.
Обычным карандашом пишу на бумаге свои соображения. Не знаю, насколько удастся пронять Алексеева, но, может, хотя бы вспомнит, кто не так давно спас его от верной гибели. Тем более прошу немного — подкрепления и дозволения удерживать за собой взятые у самураев позиции. Если получится — развить успех.