Шрифт:
Глава 1
Говорил мне батя – не сиди, Леха, одной задницей на двух стульях – рожа треснет. Было это в другой жизни и в другом мире. Но от этого батина философия не перестает быть актуальной.
Наш отряд великоват для скрытной разведки в ближних японских тылах. Укрыться тут со всем нашим хозяйством сложно: четыре тачанки, лошади основные плюс лошади вьючные с припасами и боеприпасами. Но ничего – еще сутки-другие и уходим дальше в глубокий тыл к японцам для серьезного рейда.
Порядок
Несколько раз пускаю в рейды в составе троек и Маннергейма с Вержбицким. Оба впечатлены слаженностью действий моих разведчиков. Голуби уносят донесения в наш штаб. Хороший способ связи на это время и при полном отсутствии радиосвязи в действующей армии. В моем мире Маркони с Поповым уже лет десять как должны были изобрести радиосвязь, а что тут? Не было времени поинтересоваться. Или с наличием демонических сущностей вопрос быстрой связи можно решить не только с использованием радиоволн? Подводит меня все-таки моя нездешность.
Может, настоящий Гордеев, прячущийся до сих пор в глубинах нашего общего мозга, и знает ответ на этот вопрос, но мне об этом никак не сообщает. А кого спросить, чтобы не вызвать подозрений? Николова? Пожалуй. Но сейчас мы с ним даже по разные стороны фронта.
Ладно. Всему свое время.
Возвращаюсь к карте, на которую наношу пометки о размещении выявленных через показания «языков» японских частей. Эту карту с голубями не перешлешь в наш штаб, потому отправится она туда пешим ходом. Две разведтройки уйдут на нашу сторону через фронт с двумя особо ценными «языками» перед началом нашего рейда вглубь японской территории. А как поступить с оставшимися, не столь ценными?
– О чем задумались. Николай Михалыч? – Вержбицкий прерывает мое уединенное сидение над картой.
– Размышляю, что делать с захваченными «языками». Не тащить же их с собой.
– Мне кажется, вы напрасно утруждаетесь, штабс-ротмистр. Они – враги. Прикончить и вся недолга.
Не думал, что мой визави – настолько кровожадный. Хотя есть такие, что японцев за людей не считают, но в целом кодекс поведения офицера никто не отменял. Тем более офицера российского.
Объясняю ему на пальцах как младенцу:
– Они пленные. Одно дело убить врага в бою, другое дело – расправиться с беззащитным пленным.
Вержбицкий категорически не согласен:
– Исходить следует из целесообразности. Война требует жестких решений.
– И на войне люди должны оставаться людьми, – говорю вроде очевидные вещи я.
Но меня не слышат.
– Оставьте ваш гуманизм для салонных барышень, – морщится Вержбицкий.
Вот что такое легендарные польская спесь и гонор! Понимаю, что мне его не переубедить, говорю примиряюще:
– Учту ваше мнение, господин штабс-капитан.
Вержбицкий качает головой.
– Я гляжу, сами вы не слишком рветесь в свободный поиск «языков».
А
– Как раз думал отправиться самолично завтра.
До штабс-капитана доходит, что он малость попутал берега, Вержбицкий меняет тон на примирительный.
– Почту за честь составить вам компанию.
Иду ему навстречу, спокойно произношу:
– Не имею возражений. Подъем за полчаса до рассвета.
Будить пана Вержбицкого не приходится. Уже собран, упакован в маскировочную накидку и даже лицо себе разрисовал нашими самодельными маскировочными средствами – весь в серо-зеленых разводах, только белки глаз блестят.
– Как настроение, штабс-капитан?
– Боевое! – откликается он.
– Тогда нам пора. Труба зовет.
Компанию нам с Вержбицким составляют братья Лукашины, неразлучная казачья парочка: оборотень с характерником.
Движемся по лесу «волчьим шагом» в предрассветных серых сумерках. Местность пересеченная. Лес смешанный, часто приходится пересекать горные ручейки. Чтобы использовать лес как укрытие для нашего отряда, приходится забираться на отроги восточнее Южно-Маньчжурской железной дороги, вдоль которой в основном мы, собственно, и воюем с японцами. Внизу на равнине лесов практически нет – воевать удобно, а вот скрытно передвигаться такому отряду, как наш – наоборот.
К нужному месту выходим, когда небо на востоке уже ощутимо розовеет. Его обнаружили вчера под вечер – лагерь, разбитый для приема полка противника.
Должен похвалить противника – устроено все по уму: палатки для рядового личного состава, палатки для господ офицеров, штабные палатки, места для приготовления и приема пищи, места отхожие, пирамиды для оружия, охраняемый периметр, и главное в расположении любой регулярной воинской части – плац для построений с флагштоком.
Наблюдаем – со вчерашнего дня, изменений нет – в лагере только небольшая рабочая и интендантская команда, всего пара часовых, значит, основной состав полка еще не прибыл.
Делаю заметку в уме: расслабленно живут господа японские интенданты. Отхожие места – совершенно без охраны. Казалось бы, а что там охранять? Даже армейского дерьма пока не успело скопиться сколько-нибудь значительного количества.
В центре сооружения – траншея, с перекинутыми поперек нее досками – угнездившись на них в позе орла, и справляешь большую нужду, а с малой так вообще проблем нет. От досужих взглядов все огорожено хлипкими стенками из хвороста, для надежности укрепленными кольями.
Вот к такому заведению и направляет стопы потенциальная жертва – японский сеи (лейтенант).
Стараясь не шуметь, выдвигаемся к сортиру. Бедняга даже пикнуть не успел, когда братья Лукашины сдернули его с насеста со спущенными штанами. Зато успел скоропостижно доопорожнить кишечник, пока мы тащили спеленатого «языка» в лес.
Воняет теперь всю дорогу, приходится зажимать носы. Что поделать – война есть война, никакой романтики, только суровая проза жизни.
Быстрый допрос обосравшегося лейтенанта. К счастью, он знает английский. Так что уверенно беру допрос в свои руки.