Ровесники. Герой асфальта
Шрифт:
Песня закончилась и сидевшие вокруг Канарейки ребята шумно зааплодировали. Только сейчас, случайно скользнув по ним рассеянными глазами, я узнала некоторых своих одноклассников. Там же, на первом ряду сидела и Татьяна Евгеньевна Воронина. Она приветствовала меня и Виталика безмолвным кивком головы. Мы поняли этот жест и, пробившись по рядам, уселись на стулья поближе к центру. Мне стоило бы как следует осмотреться по сторонам, поинтересоваться, как выглядит в этой школе актовый зал, но взгляд мой был намертво прикован к Вадиму Канаренко, и я, как ни старалась, не могла его отвести.
– Теперь что-нибудь весёленькое. – Сообщил
Снова ловкие пальцы забегали по аккордам, зазвенели струны, умело направляемые рукой опытного гитариста. Песня Высоцкого про Ваню и Зину в особых комментариях не нуждалась – её с первых же срок встретили дружным смехом и аплодисментами. А я…Я вновь была глубоко потрясена почти незаметным и абсолютным перевоплощением Вадима Канаренко. Только что я видела задумчивого, грустного романтика с чистой душой – и вот уже передо мной сидел задиристый, шустрый мальчишка, из глаз которого куда-то исчезла беспредельная тоска, а на смену ей пришло озорное, безудержное лукавство. О, да, сейчас я верила, что это – хулиган!
…Ой, Вань, гляди-кась, папуга-айчики-и-и!
Ну я и-богу закричу-у-у!
А енто хто в кароткай маички-и-и?!
Я, Вань, такую жу хачу!
Теперь я понимала, что имел в виду Виталик, когда говорил, что дело не только в красоте. Лицо Вадима Канаренко действительно было красивым – по общепринятым стандартам. Даже при тусклом свете я сумела обратить внимание на его белую, нежную кожу, на тонкие, аккуратные черты: прямой нос, чувственные, в меру полные губы, высокие скулы, мягкий подбородок. Однако красота его, несмотря на всё вышеперечисленное, могла бы считаться весьма распространённой, если бы не эта редкая способность Канарейки играть своим лицом!
Его лицо, по сути, было таким же инструментом как гитара в руках – каждый мускул на нём жил своей жизнью и одновременно подчинялся хозяину как та же гитарная струна. Наблюдать за мимикой Вадима можно было бесконечно. Он пел живо, задорно, зажигательно, а я, даже не прислушиваясь особо к словам песни, следила то за его сияющими глазами, то за тёмно-русыми бровями, успевающими за один короткий миг сходиться у переносицы и тут же взлетать вверх, то за ровными, чистыми зубами, то за игривыми кукольными ресницами. Я не знала, на что именно мне смотреть, но оторваться не могла, и трудно было понять, как ему удалось так легко переключиться с серьёзной песни на подобную лихую сатиру?! Словно и не он это сидел сейчас печальный и мечтательный, когда я вошла.
ПРИРОЖДЁННЫЙ АРТИСТ! – дошло вдруг до меня. Именно прирождённый – от природы, от бога! Потому что этому не учатся. Такими рождаются. Ни малейшего стеснения перед зрителями, полная уверенность в своей незаурядности и неуёмная, бьющая через край энергия – вот что прочитала я во всём облике Вадима Канаренко.
– Ну? Чего же ты стоишь? – Услышала я над ухом ироничный голос Виталика. – Иди, влепи ему пощёчину, скажи, какой он дегенерат и развратник.
– Перестань. – Агрессивно огрызнулась я и тут же почувствовала себя неловко. Я ведь и правда всё нынешнее утро сгорала от ненависти к оскорбившему меня школьному фантому. А теперь этот наглый пожиратель батончиков сидел передо мной, и я не могла на него налюбоваться. Кстати, не я одна – обаяние Канарейки вряд ли могло кого-то оставить равнодушным, к нему было приковано внимание всех, собравшихся в этом зале, и я невольно поддавалась массовой
Ты, Зин, на грубость нарываис-ся,
Всё, Зин, абидеть нарави-ишь,
Тут задень так накувыркаис-ся,
Придёшь дамой – там ты сидишь!
Ну и меня, канешна, Зин,
Всё время тянет в магазин,
А там друзья, ведь я же, Зин,
Не пью адин!
На этот раз шум аплодисментов меня буквально оглушил, и я вдруг осознала, что сама хлопаю в ладоши вместе со всеми как полоумная. Вот повеселится сейчас надо мной Виталик! Я посмотрела на него и, к своему удивлению, не обнаружила никакой иронии в свой адрес – Виталик, как и все остальные, находился во власти этого гипноза. Но что я, в принципе, удивлялась? Это же его лучший друг.
Вадим тем временем, церемонно раскланявшись в разные стороны, вручил гитару невысокому щуплому пацану, сидевшему поблизости и, поднявшись со стула, перебрался во второй ряд. Взгляд его остановился на мне, потом озадаченно переместился на Виталика.
– Привет. – Это было предназначено для нас обоих.
– Чего-то я тебя сегодня всё утро не видел. – Это относилось персонально к Павлецкому.
– Ты-то сам где был? – Отозвался Виталик не очень-то радостно. – Меня уже сегодня сто раз на ноль умножили по твоей милости.
– Да? – Искренне удивился Канарейка. – За что конкретно?
– За всё хорошее. За вчерашнюю географию и сегодняшнюю физкультуру. Марго тебя поймала или нет ещё пока?
– Нет, бог миловал. А ты-то здесь при чём, что-то не въезжаю. – Вадим перелез через ряды стульев и оказался возле нас. Господи, его бездонные глаза, были точно такого же цвета, как и надетая на нём тёмно-голубая толстовка!
– Да я всегда ни при чём. А получаю кирпичом. – Виталик обернулся ко мне. – Вот, кстати, ещё одна потерпевшая. Первый день в нашу школу пришла и уже «приятные» сюрпризы из карманов извлекает.
Канарейка взглянул на меня с весёлым любопытством:
– Так это твоя куртка, что ли, была?
– Моя. – Голоса своего я почти не услышала – до того он вдруг стал тихим и робким.
– Ну тогда пардон, я не знал, что ты новенькая. Остальные к моим шуткам уже давно привыкли.
Не знаю, для чего он извинялся? Весь вид его излучал такую нахальную самоуверенность, что в прощении моём он совершенно не нуждался.
– Меня Вадим зовут – Канарейка протянул мне через Виталика свою руку, и я с каким-то непонятным благоговением пожала его прохладную, мягкую ладонь.
– Меня – Ксюша.
– Ну и как тебе наша школа, Ксюша?
– Я тебе уже говорил. – Вмешался Виталик. – Ты своими примочками девушке на весь день настроение испортил. Сначала Марго на меня наорала по поводу географии – я из её кабинета вышел и прямо Ксюше в лоб дверью заехал с расстройства. Потом Паша на меня собак спустил из-за того, что ты раздевалку открытой оставил – она за меня заступилась и тоже замечание получила ни за что. И в довершение всего этого по дороге домой она обнаруживает в кармане резинку и фантик. Не многовато ли для первого дня?