Ровесники. Герой асфальта
Шрифт:
По ступенькам мы спускались медленно, как заторможенные роботы. Я даже успела хорошенько изучить все надписи на стенах, мимо которых пролетела бегом сегодня с утра. ВАДИК…ВАДИЧКА…КАНАРЕЕЧКА…ВАДЮША… Ах, девочки-девочки…Что же вы так головы-то теряете, унижаетесь так, нервы смолоду не бережёте? Неужели не понимаете: это – не способ привлечь к себе внимание кумира, а наоборот лишний ему повод вознестись ещё выше и стать ещё более недосягаемым для вас. ВАДИК…ВАДИЧКА…ВАДЮША…Не растрогаете вы его этой лаской, потому что пресыщен он вашей коллективной любовью и не ценит её нисколько. Почему я это понимаю, а вы нет? Я же ни чем от вас не отличаюсь. Такая же девчонка, с такими же, свойственными всем вам слабостями и влечениями. Я тоже неравнодушна к Вадиму Канаренко и при желании могла
Слава богу, мне не нужно было оглядываться. Самый лучший парень на свете шёл сейчас рядом! Он искренне грустил, мой нежный рыцарь, потому что по-настоящему нуждался во мне. Я знала это, я верила ему больше, чем самой себе. А ведь нет ничего замечательней, чем иметь около себя человека, которому можешь, не задумываясь, доверить жизнь.
Мы так и не вышли из подъезда – словно по какому-то молчаливому согласию одновременно остановились возле почтовых ящиков. Неведомая сила толкнула меня вперёд, и я бросилась на шею Виталику. Он будто ждал этого, сразу же обнял, крепко прижал к себе и принялся целовать – быстро, смешно и неумело, будто пытался перевыполнить норму на те несколько дней, что мы проведём не вместе.
– Я люблю тебя, Ксюшка…Я люблю тебя…
Это был ответ на моё вчерашнее признание. Вовсе не обязательно мне было слышать его вслух – и там, в милиции, и сейчас я всё читала по глазам Виталика. Поэтому нисколько не удивилась его словам, вырвавшимся невольно в порыве страсти. Интересно, а каким порывом руководствовалась вчера я? В той ситуации мне явно было не до страсти. Тогда почему? Почему я первая призналась Виталику в любви, которой, честно говоря, не чувствовала?.. Нет, он замечательный парень! Мне нравится его открытое лицо, его добрые глаза и милая улыбка. Мне приятны его поцелуи и объятия…Но это, по-моему, называется обычной физиологией. Это такой закон противоположностей, как поют «Иванушки-интернешнл». По крайней мере, ничего необычного со мной в данный момент не происходило – я не билась в любовной горячке, не падала в обморок от счастья. Я ПРОСТО целовалась – мне это доставляло чисто физическое удовольствие. Так же, например, я бы ела мороженое или купалась в бассейне. Может, со мной не всё в порядке? Может быть, я бесчувственная кукла и мне всё равно – с кем целоваться, был бы парень внешне приятным? Господи, так чем же я тогда отличаюсь от Канарейки?! Мы с ним, выходит, идеальная пара. Оба циники и эгоисты. Правда, смягчающим обстоятельством на высшем суде нам с Вадимом мог послужить наш возраст. Какие, к чёрту, глубокие чувства могут возникать в пятнадцать лет?! Но стоп… А Сева Пономарёв? Что им двигало, когда он приходил к Варе, рискуя здоровьем, а может даже и жизнью?.. Физиология?.. А Виталик, взявший на себя мою вину? Ради чего он добровольно подверг себя наказанию? Ради чего терпел побои отца? Это тоже влечение противоположностей?! Нет, нет, нет…Голова у меня шла кругом…Я чувствовала себя убогой, неполноценной, будто какой-то важной части тела мне природа не дала. Почему они любят, а я нет?! Им тоже по пятнадцать, что же получается, они повзрослели, а я нет? Но ведь девушки всегда созревают раньше! СОЗРЕВАЮТ… В том-то и дело, что именно созревают. Телом. Но не всегда сердцем. И чья же вина, если Виталик созрел сердцем, а я нет? Никто не виноват. Оставалось только надеяться, что время всё расставит по своим местам и когда-нибудь уравняет нас. Потому что парня лучшего, чем Виталик, судьба мне вряд ли пошлёт. Она и так слишком щедро меня наградила. Бери и пользуйся. От добра добра не ищут. Спасибо. Я поняла. И рыпаться не буду.
23
Домой я на этот раз возвращалась одна. В целях конспирации Виталик проводил меня только до половины пути, и там мы расстались.
– До завтра. – Виталик жадно, словно в последний раз, смотрел мне в глаза и никак не мог оторваться. Я погладила ладонью его щёку – гладкую и холодную от мороза.
– До завтра. Я буду скучать.
– Я тоже. Чего делать дома будешь?
– Не знаю. Кассету послушаю. Книжку почитаю.
– Любишь читать? – Виталик явно тянул время.
– Нет, не очень. Но чем-то надо заняться.
– Понятно.
Он вздохнул, поглядел себе под ноги.
– А ты куда сейчас?
– Не знаю. К Вадьке, наверное, вернусь. Не дома же сидеть.
– Понятно.
Так мы и стояли, перебрасываясь ничего не значащими репликами, подавленные и грустные. В ушах свистел ветер, волосы путались, лезли в лицо. Я подозревала, что выгляжу не самым лучшим образом, однако Виталику сейчас, кажется, подобная ерунда была до лампочки.
– Я около восьми завтра выйду. Там же буду ждать.
– Хорошо.
– Пока.
– Пока…
Он смотрел мне вслед до тех пор, пока я не свернула к дому. Бедный Виталик…Сердце моё сжималось от жалости и умиления. Я была расстроена и благодаря этому имела очень кроткий вид, когда предстала пред мамины проницательные очи. Глядя на меня, она ничуть не усомнилась в том, что я вернулась из школы, только спросила настороженно:
– Видела дружков своих?
Я подавила вздох:
– Конечно, видела, мам. Я же с ними учусь.
Я была очень натурально подавлена, и допрашивать меня мама больше не стала. Вместо этого она велела мне быстро раздеваться, мыть руки и садиться обедать. Я вела себя тише воды, ниже травы, я тщательно мылила руки, я добросовестно хлебала борщ и вполголоса поддерживала разговор – придраться маме было не к чему
Оказавшись в своей комнате, я сразу же включила кассету Вадима и, упав на диван, уставилась в потолок. Вот и весь мой досуг на сегодняшний день…С ума можно сойти, до чего ты, Ксюшенька, докатилась…Такое даже в кошмарном сне не приснится. Лежу на диване, как тот Обломов Илья Ильич, и не знаю, чем заняться. Сделать что ли вид, что хоть уроки учу?...Однако, упав на диван, вставать с него почему-то отчаянно не хотелось и я продолжала лежать. Лень было даже немножко убавить звук у магнитофона, хотя надо бы…Вот уже, кажется, мама идёт ко мне в комнату…
Дверь действительно открылась. Застыв на пороге, мама недоумённо смотрела на магнитофон, будто видела его впервые.
– Что это играет? Радио или кассета?
– Кассета. – Я приподнялась на локте в предчувствии чего-то важного. Под замечательный гитарный аккомпанемент Вадим пел медленную, лиричную песню, смутно знакомую мне по музыкальным программам в стиле ретро.
Зорька алая,
Зорька алая, губы алые,
А в глазах твоих,
А в глазах твои неба синь.
Ты, любовь моя,
Долгожданная,
Не покинь меня,
Не покинь меня,
Не покинь…
Откровенно говоря, я даже толком не знала, кто её поёт. Песня ассоциировалась в моей памяти с далёкими семидесятыми – тогда меня и в проекте ещё не было. В пору, когда эта песня была популярной, моя мама, наверное, даже в мыслях не имела замужество – была свободной и легкомысленной, как сейчас я. Не удивительно, что она так разволновалась, когда услышала эту импровизацию. Вопросы начались буквально после первого же куплета.
– Это ведь не Гнатюк поёт? – Мама уже полностью зашла в комнату и даже присела на край моего дивана, жадно прислушиваясь к песне, плавно льющейся из динамиков магнитофона.
– Нет. – Я тоже села, приготовившись давать объяснения. Мамин настрой мне понравился, это был хороший знак.
– Интересно…А кто же это?
– Это один парень из нашей школы. – Я пристально следила за маминой реакцией.
– Из какой школы? Из тверской или из этой, нынешней?
– Из этой. Помнишь, я на театральный вечер ходила? Так это там мне кассету дали послушать.