Ровесники. Герой асфальта
Шрифт:
Голос твой
Заблудился здесь,
День и ночь
Он звучит во мне,
Я молю
Отпустить меня!
Но за стеклом
Вижу вновь твои глаза.
Твои глаза…
Всё, что было –
Свет мой
Чистый и святой!
Всё, что было –
Рок мой
Жадный и слепой!
Всё, что будет –
Крест мой!
Семь кругов пройти мне
В огненной пустыне…
Заворожённая песней, я боковым зрением видела, как Виталик встал и вышел из комнаты. Надо было пойти за ним, но я не могла пошевелиться. Как не могла и оторваться от волшебного видения. Вадим был бесподобен! Он весь, с головой окунулся в песню, он буквально
Я видел сон,
Как в этот дом
Ты сердце принесла своё,
И боль прошла,
И умер страх в душе.
Но дверь – на ключ,
И страх живуч,
Что проклят я и обречён!
Свинцом – тоска,
Так, словно смерть близка.
Как смерть близка!
Всё, что было –
Свет мой
Чистый и святой!
Всё, что было –
Рок мой
Жадный и слепой!
Всё, что будет –
Крест мой!
Семь кругов пройти мне
В огненной пустыне –
Словно проклят я…
Затихают последние аккорды, и голова Вадима бессильно падает на грудь. Кажется, он выложился весь, до конца, и теперь находится в легком обмороке. Ещё несколько секунд стоит тишина – и вот воздух разрывает грохот аплодисментов. Я вижу, что лица слушателей припухли от слёз, у некоторых девушек даже течёт тушь. Маленькая Иришка, хлюпая носом, кидается Канарейке на шею и непосредственно, простодушно целует его в щёки:
– Вадик, не плачь! Не плачь, я тебя не брошу!
Общая апатия тут же сменяется весёлым смехом, и все постепенно приходят в себя. И сам Вадим смущённо улыбается, принимая комплименты. Ресницы его все ещё мокрые, но это воспринимается естественно, ведь Канарейка талантливый артист и умеет вживаться в любой образ. Увы, никто из слушателей так и не понял, что сейчас, может быть, впервые в жизни Вадим не играл никакой роли, и эти его слёзы во время песни – настоящий крик души, попытка достучаться до сознания своего друга.
Я нашла Виталика в пустой тёмной кухне. Каменным изваянием стоял он возле окна и смотрел куда-то в невидимое пространство, не моргая и не шевелясь. Обернувшись на звук моих шагов, он даже бровью не повёл. Я подошла и тихо встала рядом.
– Ну что? Доволен теперь?
– Чем доволен?
– Не притворяйся. Можно подумать, что ты ничего не понял.
– Почему? Понял.
– И что?
– А что?
Мне вдруг захотелось его ударить. Вот так схватить за грудки, развернуть к себе и врезать со всего маха по лицу, приводя в чувства.
– Хочешь сказать, что на тебя это никакого впечатления не произвело?
– Не хочу я этого сказать.
– Тогда в чём ещё дело? Иди и помирись с ним.
– Не пойду.
– Почему?!
– А почему бы ему не прийти первому?
– Слушай, хватит, а?! Что вы, в конце концов, как два дурака? Вы мне надоели уже со своей гордостью оба – упёрлись как бараны на одном мосту, лоб в лоб, и ни один не в состоянии с места сдвинуться! Так и бултыхнётесь в воду оба!
– В какую ещё воду? – Устало поинтересовался Виталик.
– Да ни в какую, господи! – Ещё больше взбеленилась я. – Михалкова в детстве надо было читать!
Он молчит, по-прежнему неприступный и неумолимый. И я уже просто не знаю, что мне делать. Хоть бери его за руку и тащи к Канарейке. Или
Я уже хочу уйти обратно на кухню, но в этот момент Вадим оборачивается и пристально смотрит на меня. Не долго, но я успеваю заметить мелькнувшее в его глазах смущение. Конечно, он-то знает, что я правильно поняла его песню и сейчас стыдится этой своей недавней слабости. Увы… Сделав и без того слишком широкий шаг в сторону Виталика, он тоже вряд ли пойдет мириться первым… Не имеет смысла проводить психологические беседы. Тем более, что рядом с Вадимом удобно устроилась Катя Богданович. Она не даст ему скучать и легко сумеет развеять его печали. Вот уже они снова обнимаются, Канарейка игриво целует Катю в мочку уха, и та, жмурясь от удовольствия, кладёт голову на плечо парня. Нет, всё-таки интересно, почему же именно Катя, а не Маша? Последняя, кстати, нисколько не ревнует – нормально общается с другими ребятами, строит глазки Юрке Борисову. Удивительна природа близнецов! Может, они с детства договорились никогда не делить парней?
– Привет.
Я уже примерно представляю, кому принадлежит этот нежный, неизменно высокомерный голосок, раздавшийся над моим ухом. Оглядываясь, совершенно верно вижу Варвару…
– Привет. – Робея, отвечаю я. Странно, почему меня всегда охватывает смущение при общении с сестрой Вадима? Что гложет меня, когда я вижу её вблизи? Зависть? Ревность? Восхищение? Сразу вспоминается, что это как раз из-за Вари разгорелась война со Звёздным Городком. Вспоминается пьяный базар братьев Шумляевых в той вонючей квартире… Вот оно – вечное яблоко раздора всего мужского населения вокруг. И не исключено, что в будущем все мы ещё здорово настрадаемся по вине этой распрекрасной царевны, удивительной копией своего неподражаемого брата.
– Смотрю я, что-то тебе здесь не особенно весело. Проблемы какие-то?
Это что-то новое…Впервые вижу, что Варю заботит чьё-то настроение больше своего собственного. Должно за этим что-то скрываться…
– А чего веселиться? – Я стараюсь быть предельно искренней, невольно желая завоевать расположение местной красавицы номер один. – Виталика сюда еле-еле притащила. Как на заклание, можно сказать, привела. А он теперь на кухне торчит, не хочет в комнату идти пока там Вадька. А мне что делать? Тоже на кухне сидеть?
– Да, серьёзная ситуация у вас сложилась, ничего не скажешь. – Варя смеется, и ясно, что на самом деле мои сложности кажутся ей ерундой. – Не бери в голову. Они всё равно помирятся. Они друг без друга жить не могут.
– Пока что живут.
– Уныло замечаю я.
– Ой, да просто повода ещё не было подходящего – только и всего!
Я хотела сказать Варе про песню, которую только что пел Вадим – не является ли она хорошим поводом? Однако, подумав, решила промолчать. Раз Варя ничего не поняла, то и не стоит с ней сильно на эту тему откровенничать. А она тем временем, кажется, уже и забыла о чём мы только что говорили – устало зевнув, посмотрела в глубь гостиной, где все были поглощены самыми разными беседами.