Ровесники. Герой асфальта
Шрифт:
– Как? Вы ручаетесь…
– Совершенно верно. Я хочу поручиться перед вами за Вадима Канаренко. Отныне всё, что он будет делать – целиком и полностью касается меня.
– Вы рискуете.
– Я знаю. Но у меня нет другого выхода. Вадим больше не будет вас изводить, я за это отвечаю. Только оставьте его в школе, я вас очень прошу.
Она могла и не просить – Маргарита уже сдалась и выламывалась теперь только для вида. Вроде бы всё было решено окончательно и бесповоротно и вот – на тебе! Но, видимо, чёрствость действительно не была свойственна директорской душе,
– Так и быть, Татьяна Евгеньевна. Но только если вы серьёзно ручаетесь за Канаренко.
– Ручаюсь. – Ни один мускул не дрогнул на приятном лице Ворониной. Сейчас она отвечала за свои слова и потому была полна уверенности.
Кажется, гроза прошла стороной. Ангел-хранитель Канарейки мимоходом и к нам прикоснулся своим ласковым крылом, так что из передряги мы с Виталиком вышли целыми и невредимыми, отделавшись, можно сказать, легким испугом и последним предупреждением.
Из кабинета мы вышли все вместе – Татьяна Евгеньевна была сейчас нашей доброй феей, расставаться с которой не хотелось, особенно после только что пережитого стресса, и мы с Виталиком инстинктивно жались к ней как слепые котята жмутся к своей матери, спасаясь от любой потенциальной опасности.
Вадим ждал нас, устроившись на скамейке в раздевалке младших классов. Он даже рта раскрыть не успел для того, чтобы спросить, чем всё закончилось – Воронина строго качнула головой:
– Идём со мной.
– Куда? – Спрашивая, Канарейка, тем не менее, послушно поднялся.
– Ко мне в кабинет. Теперь мы с Ириной Павловной будем педсовет над вами проводить.
После разговора с Марго Татьяна Евгеньевна изменилась буквально на глазах – став хозяйкой положения, она превратилась в суровую, бесстрастную учительницу и сейчас даже не верилось в то, что каких-то десять минут назад в кабинете директора звонко и воодушевлённо звучал её голос, призывающий педагогов к гуманности.
Воронина шла вперед быстро, не оборачиваясь, в то время как мы с Виталиком вынуждены были тормозить, ожидая Вадима – если по ровному пути он ещё хоть как-то шёл, то, поднимаясь по лестнице на третий этаж, Виталику пришлось поддерживать друга под руку – таких героических усилий стоил ему этот туризм.
– Ну что? – Переводя дыхание, Вадим старался говорить как можно тише.
– Нормально всё. – Таким же шёпотом отозвался Виталик. – Татьяне спасибо скажи. Если бы не она, вылетели бы мы из родной школы как пробки из под шампанского. Так что теперь не вздумай Марго доводить, понял? Татьяна за тебя перед ней поручилась.
Канарейка промолчал, и это уже радовало – значит, ему просто нечего ответить. А потом мы наконец-то вошли в кабинет Ворониной… Я сразу поняла, что серьёзного педсовета здесь не будет – мы ещё за порог не успели шагнуть, как нам навстречу метнулась женщина в джинсах и свободном свитере, тонкая, подвижная и, на первый взгляд, очень молодая.
– Ну как?! – Задала она тот же вопрос Ворониной. – Отмазала?!
– Отмазала. – Устало объявила та. – Еле-еле.
– Ура! Вадька, зараза такая, иди сюда, сейчас я тебя убивать буду!!!
В Ирине Павловне смеялось абсолютно всё, начиная с короткого обесцвеченного хвостика на затылке и заканчивая большим, почти карикатурным ртом. Весёлую картину дополнял задорно-курносый нос и круглые, зеленоватые глаза, которые сейчас излучали невыразимое ликование. Выдающие истинный возраст женщины морщинки я рассмотрела гораздо позже.
– Ну-ка, ну-ка…- Подскочив к Вадиму, Овсянникова бесцеремонно ущипнула его за щёку.
– Ай! – Возмущённо вскрикнул тот. – Больно же!
– Больно ему! Тебя бы ремнем отшлепать как следует! Мы тут с Татьяной Евгеньевной места себе не находим, волосы рвём, локти кусаем! Поседели вон все на нервной почве. А он что вытворяет!
Воронина указала нам с Виталиком на маленький диванчик, уютно примостившийся возле стены:
– Садитесь, ребята.
Мы послушно сели. От пережитого волнения у меня всё еще дрожали колени, и я изо всех сил старалась отвлечься, переключаясь на более спокойную, дружескую атмосферу, царившую в этом кабинете. Татьяна Евгеньевна тяжело опустилась на стул – ей, в отличии от Овсянниковой, было не особенно весело.
– Ох…Как будто с Бородинского сражения вернулась…
– Чай будем пить? – Обращаясь к своей коллеге, Ирина Павловна спрашивала одновременно и всех нас.
– Будем. – Ответил Канарейка так же – от общего имени, усаживаясь на стул напротив Ворониной. Овсянникова шутливо сдвинула брови:
– А ты, по идее, ничего не заслужил, мой дорогой.
– Это нечестно. – Так же, дурачась, обиделся Вадим. – Морить человека голодом бессердечно. Так даже заключённых в тюрьме не наказывают.
– Ты прав. – Подумав, согласилась Ирина Павловна. – Даже в карцере особо буйным положен чёрствый хлеб и сырая вода. Но у нас хлеба нет, поэтому дадим тебе сушку. Одну. Самую старую, у меня как раз в столе завалялась.
Вадим насупился:
– Ну ладно-ладно…Попросите меня ещё чего-нибудь сыграть на голодный желудок.
– Ой, какие мы обидчивые! – Овсянникова рассмеялась. – Да если бы не Татьяна Евгеньевна, ты бы нигде уже не сыграл!
Канарейка, надо отдать ему должное, с искренней признательностью посмотрел на Воронину:
– Спасибо, Татьяна Евгеньевна… Даже не знаю, чего бы я без вас делал.
– Не стоит, Вадюш. – Натянуто улыбнулась та. – А вот насчет твоего поведения нам надо серьёзно поговорить.
– Я всё знаю, Татьяна Евгеньевна. Знаю, что вы перед директором за меня поручились. Вы не волнуйтесь, я вас не подведу.
Теперь Вадим не шутил – выглядел он просто ангелом во плоти и не поверить ему было невозможно. Татьяна Евгеньевна постепенно успокаивалась, черты лица её сами собой разглаживались, становились мягче, и я, наблюдая за Ворониной, вдруг поняла, чего стоил ей этот педсовет и насколько в действительности велик её страх лишиться Канарейки как талантливого артиста.
– Нет, Вадюш…Я не стремлюсь тебя изменить, если ты так думаешь. Просто на самом деле, твои проделки могут тебе дорого обойтись в будущем, и ты уже не такой маленький, чтобы этого не понимать.