Ровесники. Герой асфальта
Шрифт:
На улице было уже совсем темно, когда я вышла на кухню для того чтобы включить чайник. Несмотря на поздний час, безумно хотелось кофе. Крепкого. Черного. Без молока. Спать я в ближайшее время не собиралась, а потому могла себе позволить это невинное удовольствие. Почему-то вспомнилось сегодняшнее утро в гостях у Канарейки. Их уютная, чистая квартира… У нас пока что любоваться было нечем, но это, я надеялась, было ненадолго – мы же только что въехали, в конце концов. Зато какая большая тут кухня! Дискотеку можно устраивать, не то что в тех серых «хрущевках», где жили Вадим и Виталик. Да и прихожая у них, по-моему, тоже гораздо меньше. Так что мама, по идее, ещё радоваться должна,
Выключив кипящий чайник, я подошла к окну. Откинув занавеску, посмотрела в непроглядную тьму. Вот он, мой новый мир, скрытый приближающейся ночью. Даже фонари не горят – хоть глаз выколи. Конечно, это не Звёздный Городок, в котором и темноты нормальной не бывает из-за вечно исправной иллюминации. Ну и бог с ним, со Звёздным. Мне и тут вполне хорошо.
Глаза привыкли к темноте, и я заметила чью-то неясную тень, одиноко застывшую возле голой березы напротив моего подъезда. Лица не было видно, но фигуру я узнала сразу. Виталик! Это не мог быть никто другой! Сердце зашлось от радости – заколотилось неистово, бешено, горячо отдаваясь в висках. Конечно он, мой верный друг, мой трепетный Ромео! Он так и не смог дождаться утра и пришел сюда в надежде увидеть меня хотя бы издали! Господи, сколько же времени он уже здесь стоит?!
Я подняла руку и помахала – Виталик тотчас ответил тем же жестом, словно давно ждал этого сигнала с моей стороны. Моей улыбки Виталик, конечно, не видел, но, наверное, почувствовал всей пылкой своей душой. И я, не видя его лица в данный момент, почему-то была уверена, что он улыбается мне. Так и простояли мы, безмолвно глядя друг на друга, в лучших традициях романтических пьес Шекспира – влюблённая парочка, силой разлученная злыми родителями. Изо всех сил хотелось надеяться, что в нашем случае трагедии удастся избежать.
Глава 20
– Ну Вадь…
– Чего тебе ещё от меня надо?
– Ну пожалуйста. Чего тебе стоит?
– Не могу сейчас.
– Ну Вадь…Ты мне друг или нет?
– Друг я тебе, Виталь, друг, но это к делу отношения не имеет.
– Тогда сходи.
– Нет, ты соображаешь вообще или нет, о чем меня просишь?
Вадим окончательно затормозил. Он и до этого еле плёлся позади нас, хромая и чуть слышно постанывая время от времени, а сейчас совсем остановился посреди дороги, и мы с Виталиком тоже вынуждены были застыть на месте.
– Ты что, слепой, Виталь? На рожу мою погляди – куда я пойду в таком виде? Меня Ксюшина мама дальше порога не пустит, сразу поймёт, что я из той самой компании.
– Загримировать можно. – Виталик робко пытался что-то придумать, но впопыхах, известно, только кошки часто рождаются. Идея его доверия не внушала – Канарейка вздохнул в изнеможении:
– Загримировать? Ты, вон, себя уже кажется пробовал гримировать после драки с Медзуновским и Сергиенко. Толку никакого. Не пори горячку, Виталь, что ты как маленький, честное слово? Мне бы до школы сейчас доползти и не сдохнуть по дороге – вот что самое главное. А ты больного товарища добить хочешь своими поручениями.
Виталик насупился:
– Это твоя была затея, ты обещал.
– Обещал. Через несколько дней, как только оклемаюсь.
– Но ведь такой случай подходящий, Вадь, Ольга Михайловна тебя сама в гости приглашает! Нельзя такой шанс терять!
– О господи! Навязались на мою голову! Умереть спокойно не дадут бедному хорошему мальчику! Круглому отличнику-медалисту и первому артисту школьных подмостков!
Это Вадим меня таким образом дразнил. Стоило мне рассказать о том, как восторгалась мама его пением – так и понеслось. Канарейка хохотал до упада, когда узнал, каким ботаником я описала его маме.
– Она хочет с тобой познакомиться. Даже сегодня утром мне об этом напомнила, прикинь?
Я почему-то думала, что Виталик отнесётся к подобной новости с ревностью, но он, к моему удивлению, ухватился за неё как утопающий за соломинку и всю дорогу изводил Вадима просьбами навестить мою маму сегодня же. Тот возмущался и это, конечно, было понятно – в таком потрёпанном виде Канарейка вряд ли мог произвести благоприятное впечатление, а артистическая натура его не терпела никакой халтуры.
– Слушай, если уж играть – так играть! Я, конечно, могу просто так сегодня прийти и сказать все как есть. «Добрый день, Ольга Михайловна, вы хотели меня видеть?.. Что с лицом?.. Ой, не обращайте внимания! Помните позавчерашнее происшествие с вашей Ксюшенькой?.. Я там тоже был…Ну, все бывает: выпил маленько, таблетками закусил – сущие пустяки! А лицо – бог с ним! В драке подпортили, но это скоро пройдёт. А так, вообще, я мальчик хороший, учусь неплохо, старших уважаю, малышей не обижаю, а пою-то как! Вы же сами слышали, вам правда понравилось?.. Ну вот, значит, вам ничего не стоит простить всех нас вместе взятых, а тем более милейшего Виталия Павлецкого, который вообще ни в чём не виноват. Более того, он даже Ксюшеньку выручил очень…»
– Перестань. – Не выдержал Виталик издевательского тона друга. – Я уже не понимаю, шутишь ты или действительно собираешься так говорить?
– Шучу. Но если ты очень хочешь, могу и так сказать. Так даже проще будет.
– А вдруг ничего не получится и она тебя слушать не станет?
– В таком случае заткнись, Павлецкий, и дай мне самому решать, что делать. – Канарейка окончательно вышел из себя. – Если хочешь встречаться со своей любимой вне школы, не суетись и потерпи немного. Через пару дней все отлично получится, я тебе обещаю, а пока что не ной, ладно? А то у меня настроение от тебя портится.
Несколько дней назад всё началось именно с этого кабинета. В то памятное утро вторника, когда я стояла под дверью и слушала истерический визг Маргариты Ивановны, кто бы мог подумать, что в самом скором времени мне придётся побывать на месте Виталика? Нет, по правде говоря, я находилась сейчас на своём собственном месте, которое уже вполне успела заслужить за столь короткий срок. Рядом – тоже на своих местах, стояли Вадим и Виталик. Тот кабинет, который встретил меня однажды так приветливо, теперь казался, по меньшей мере, комнатой пыток, а собравшийся в нём педсовет – комиссией инквизиторов, выносящих приговор потенциальным смертникам.